Покоряя Эверест - Мэллори Джордж. Страница 51
Но гора не всегда согласна со столь оптимистичными воззрениями. Первое оружие ее обороны – это банальный холод. По ночам сильный холод ощущается уже после определенной точки, где-то около –10 градусов по Фаренгейту [414]. Холод – тревожный фактор на таких высотах, и в этих условиях жизни носильщиков в опасности, ведь они, за редким исключением, быстрее всего теряют выносливость на сильном морозе. Нельзя также сказать, что и британскому сахибу холод нипочем.
Ирвин, Мэллори, Нортон, Оделл и посыльный журнала «Таймс» стоят позади. Шеббаре [415], Брюс, Сомервелл, Битэм [416] сидят на первом плане
Второе оружие – это снег. Даже слой снега всего в несколько дюймов значительно увеличивает трудозатраты по переноске груза из Лагеря III в Лагерь IV. Все, что было твердым и надежным, становится скользким и опасным. Когда снежная пыль летит в лицо, а проложенный след замело метелью, носильщик больше не может четко различить выемки, куда ему ставить ноги, и соскальзывает по твердому старому снегу или по льду под ним. Вместо того чтобы довольно и уверенно шагать распрямившись, он начинает нерешительно ползти, прижимаясь всем телом к склону. Чувство безопасности полностью исчезает. Бравый парень, который так гордо нес свою ношу, превращается в сущего ребенка, за которого британский офицер в ответе на каждом шагу.
Удача оказалась гораздо менее благосклонна к экспедиции 1924 года на фоне нашего опыта 1922 года – в тот же временной отрезок нас ждали более сильные холода и более обильные снегопады. Именно снегопад осложнил ситуацию для альпинистов между Лагерями III и IV. И, хотя склон коридора, где в 1922 году сошла лавина, каждодневно неопасен и был в отличном состоянии, когда Нортон, Оделл и я 20-го числа отправились на Чанг-Ла, предостережения о плохой погоде убедили нас в необходимости с самого начала проложить другой путь, не включающий этот склон, на случай сильного снегопада.
Правила игры
Правила этой игры – вкратце в том, чтобы относительно безопасно подниматься прямо по склону, но нельзя пересекать склон там, где снежный пласт может соскользнуть. Даже просто пересекая его и этим нарушая целостность снежной поверхности, можно спровоцировать лавину. Коридор в 1922 году стал небезопасен после того, как выпал муссонный снег, поскольку его дно было наклонено так, что, даже идя прямо вверх по склону, на самом деле вы все время его пересекали. Теперь же, когда видишь нагромождения из снежных бугров и голубоватого расколотого льда, лежащие под длинным заснеженным перевалом Чанг-Ла (или Северное седло), кажется почти невообразимым восстановить этот маршрут, не используя коридор до стратегической точки и не пересекая ни один из снежных склонов, которые опасно преодолевать после обильного снегопада.
Вдали справа мы увидели длинные склоны, отделенные от коридора чередой ледяных обрывов. По этим склонам восходила первая экспедиция 1921 года. С тех пор рельеф здесь сильно изменился, но нижние склоны остались практически такими же, какими и были. А выше склон прорезала огромная расселина, протянувшаяся поперек него до верхнего конца коридора. Возможно ли, поднявшись справа, воспользоваться этой расселиной, чтобы вернуться в сердце коридора? Очевидно, что если мы, объединив усилия, пробьемся до ее нижней кромки, то там будем защищены от лавины сверху. Но любой отряд, прокладывающий новые маршруты на Чанг-Ла из Лагеря III, обнаружил бы, что эта работа займет целый день. И, хотя 20-го числа были благоприятные условия, мы продвигались очень медленно. Наконец крутой склон привел нас к расселине и единственной настоящей трудности маршрута: доступ к ее нижней кромке, по которой мы хотели взобраться, преграждала близлежащая полоса ледяных утесов. Нужно было сначала вскарабкаться по отвесной стене к подножию маленького камина, который тут и был частью нашей расселины. Но снег в основании этого камина не давал опоры для ног: в его стенках даже нельзя было прорубить ступени, настолько неудобно узок он был. Прежде чем мы вынырнули из камина и оказались в самой большой расселине с удачным доступом к кромке, мы поднялись на столь крутые и трудные 200 футов [417], какие только могут быть на любой большой горе.
Остальная часть подъема уже не доставила проблем, хотя выбор прямого пути, чтобы избежать траверса последнего склона до старой площадки Лагеря IV, требовал вырубки большего числа ступеней. Мы похвалили себя за то, что разделили обязанности, так что каждый ощутил удовлетворение от своей роли, а также от того, что мы смогли устранить основные опасности при восхождении. Но еще предстояло выяснить, как носильщики с грузом справятся с этим крутым участком в 200 футов.
На следующий день, 21-го, Сомервелл, Ирвин [418] и Хазард [419] отправились сопровождать первую партию грузов в Лагерь IV. Когда они стартовали, шел небольшой снег, и день становился все хуже. Наши следы либо замело, либо Сомервелл не смог их найти. Они справедливо решили, что ледяной камин слишком узок для большинства грузов. Сомервелл и Ирвин обосновались наверху, пока Хазард руководил операциями снизу, и все двенадцать грузов все же затащили наверх. От тех двоих, что их затаскивали, и от двух или трех носильщиков, которые им помогали, наверняка потребовались тяжелейшие усилия. На это потратили два с половиной часа. Проводив Хазарда до подножия последнего склона, Сомервелл и Ирвин вернулись. Согласно плану, весь следующий день носильщики должны были отдыхать в Лагере IV, прежде чем отправиться с Брюсом и Оделлом в Лагерь V. Эту операцию решили проводить с использованием кислорода, так что Ирвину требовалось быть в лагере, чтобы подготовить аппарат к следующему дню. Сомервелл рассудил, что в такую непогоду у Ирвина должен быть напарник на спуске.
Тревожная ночь
Еще одна иллюстрация к тому, как трудно альпинистам было добраться до Лагеря IV, – это история отряда, которым руководили Брюс и Оделл 23-го числа, вышедшего на день позже, чем они должны были подниматься. Свежевыпавший снег сильно испортил подъем, предполагавшийся легкой прогулкой по каменному леднику. Вместо короткого часового подъема к подножию склонов потребовалось почти три часа. Снег же, лежащий на самих склонах, оказался в самом неприятном состоянии. Хазард, по-видимому, так и не услышал их криков, и в течение часа или около того оба отряда так и не вышли на связь.
Две эти истории с новостями о том, что не вся группа Хазарда спустилась, мы тем вечером услышали в Лагере III, лежа в палатках. Эти вести сопровождались шумом все усиливающегося снегопада, вызвав самое близкое к унынию чувство за все время экспедиции, что я помню. С наступлением ночи снег стал более влажным и липким. Неужели и вправду пришел муссон? Четыре человека были застигнуты на Чанг-Ла первым муссонным снегом. Один из них сообщил об обморожении. Именно это обстоятельство вынудило спасать их не позднее следующего же дня. В начале ночи я проснулся из-за приступа кашля. В палатке стало светлее, и Нортон пробормотал: «Луна». И действительно, оглянувшись, я разглядел сквозь ткань палатки яркую луну на безоблачном небе. Снегопад прекратился. На сей раз это был не муссон.
Видал ли кто-либо еще отряд, подобный нашему, что следующим утром карабкался по заснеженным камням? Нортон, Сомервелл и я – трое бравых парней, что раньше вместе взбирались на Эверест, – теперь наверняка напоминали стайку побитых дворняг. Полагаю, мы были наполовину больны из-за холода и высоты. Никогда еще трое мужчин не выглядели менее похожими на себя самих при выполнении трудной миссии, и, признаюсь, еще никогда успех миссии не казался мне столь далеким и недостижимым. Но так или иначе мы тащились по свежему снегу ледниковой котловины, а затем выше и вверх медленно и устало, пыхтя и кашляя. «Если бы только не этот проклятый кашель, – подумал я, – даже в снегу по колено я мог бы идти вполне неплохо».