Россия век XX-й. 1901-1939 - Кожинов Вадим Валерьянович. Страница 125
Позднее, в 1932 году, Троцкий свидетельствовал, что «Рютин… руководил в столице борьбой против левой оппозиции, очищая все углы и закоулки от „троцкизма“… никто не мог похвалиться такими успехами в насаждении сталинского режима, как Угланов (1-й секретарь Московского комитета ВКП(б) — В.К.) и Рютин» [486] (определение «сталинский» Троцкий дал, так сказать, задним числом: Рютин был убежден, что он насаждает истинно большевистский, а не «сталинский» режим). И надо прямо сказать, что описанные действия Рютина явились настоящей исторической вехой, поворотным пунктом в практике борьбы против «инакомыслия» в партии. За свой «подвиг» секретарь всего-навсего райкома Рютин через месяц, на XV съезде, был введен в качестве кандидата в состав ЦК ВКП(б), а еще через месяц недавний влиятельнейший член Политбюро Троцкий был отправлен ОГПУ в ссылку, что опять-таки представляло собой принципиальный поворот в борьбе с «инакомыслием» в партии.
Итак, едва ли хоть сколько-нибудь уместно видеть в Рютине поборника «демократии». И, кстати сказать, его истинная суть достаточно ясно выразилась в той самой составленной им в 1932 году «Платформе», где он, в частности, так разоблачал находившихся у власти лиц: «Гринько (нарком финансов. — В.К.), Н. Н. Попов (влиятельный член редколлегии «Правды». — В.К.) — бывшие меньшевики… Межлаук — зам. пред. ВСНХ, бывший кадет, потом меньшевик, Серебровский — зам. пред. Наркомтяжа, бывший верный слуга капиталистов (имелась в виду его дореволюционная служба в качестве инженера на частных предприятиях. — В.К.), Киров — член Политбюро, бывший кадет… Все это, можно сказать, столпы сталинского режима. И все они представляют из себя законченный тип оппортунистов». [487]
Названные люди — кроме убитого в 1934 году Кирова — были репрессированы в 1937–1938 годах — и не без точно таких же, как рютинские, «обвинений»!.. И даже в восторженном нынешнем послесловии к публикации «Платформы» все же пришлось оговорить, что, «осуждая Сталина за нетерпимость, Рютин и сам был не чужд подобных взглядов» (там же, с. 446).
Словом, можно так или иначе противопоставлять «сталинистам» Мартемьяна Рютина и его сторонников с точки зрения политэкономических программ, но едва ли уместно считать последних более «либеральными» и «демократическими». В конце концов даже на часто публикуемой теперь фотографии Мартемьяна Никитича явлен типичнейший облик непримиримого фанатика… И именно такого типа и склада деятели «творили историю» в тот период, — что и породило с неизбежностью «1937-й»…
Во многих сочинениях заходит речь об «антисталинских» выступлениях тех или иных высокопоставленных деятелей 1930-х годов, пытавшихся, мол, спасти своих собратьев по партии от уничтожения. Но при изучении достоверных источников подобные сведения, как правило, оказываются легендами. Вот, например, вдова Бухарина написала в своих мемуарах «Незабываемое»: «…о мужественном поведении И. Э. Якира, входившего в комиссию по решению судьбы Бухарина и Рыкова и воздержавшегося при голосовании (на февральско-мартовском Пленуме 1937 года. — В.К.), я узнала от жен Якира, Уборевича (Иерониму Петровичу сообщил об этом сам Якир), наконец, то же говорила мне жена Чудова». [488]
Однако почти одновременно с выходом книги А. М. Бухариной (в 1989 г.) были опубликованы документальные сведения об этом самом голосовании членов комиссии по решению судьбы Бухарина. На голосование были поставлены два «предложения»: «судить с применением высшей меры наказания — расстрела» (Ежов) и «судить без применения расстрела» (Постышев). Воздержался от голосования только один — самый осторожный и потому, вероятно, «вечный» Микоян (недаром он бессменно пробыл в составе ЦК долее, чем кто-либо — 54 года, — с 1922 по 1976-й!). Против расстрела были также «уцелевшие», умершие своей смертью Литвинов, Петровский и даже считающийся особо злодейским Шкирятов. А среди тех, кто проголосовали за расстрел — репрессированные вскоре Косарев и — вопреки легенде! — Иона Якир…
Впрочем, все обстояло даже прискорбнее, ибо позже было внесено еще одно предложение (Сталин) — доследовать дело Бухарина, а потом уже решить вопрос о суде, за что и проголосовало большинство (и суд состоялся только через год, в марте 1938-го), но Якир еще раз проголосовал за незамедлительный суд и расстрел!.. [489]
Характерно, что в крайне легковесном сочинении о Сталине высокопоставленного армейского партаппаратчика Волкогонова, который раньше других сумел получить доступ к обсуждаемым (ранее строго засекреченным) документам, с огорчением констатируется: «…из истории не выбросишь и того, что Косарев и Якир, ближайшие жертвы беззакония, проголосовали за… расстрел» (там же, с. 213). Волкогонов явно не был способен осознать, что не дожидавшееся какого-либо разбирательства «решение» Якира и Косарева как раз и представляло собой самый вопиющий образец беззакония! И объяснялось их «решение» тем, что они наиболее были проникнуты «революционной» нетерпимостью.
Самая, пожалуй, тяжкая, даже чудовищная «особенность» ситуации 1937 года — смертельное столкновение не различных и чуждых друг другу людей, а, напротив, людей самых близких, подчас даже в прямом смысле слова «родных». Перед нами, в сущности, самоуничтожение, самопожирание…
Поскольку тогда гибли не только «жертвы», но и их «палачи», сами становившиеся в свою очередь «жертвами», до нас дошло не столь много полноценных сведений о совершавшемся, — к тому же, о чем уже говорилось, «уцелевшие» нередко проявляли в своих воспоминаниях странную «забывчивость» в отношении неприятных для них фактов. Тем не менее достаточно выразительные свидетельства все-таки дошли до нас.
В 1920–1930 годах на политической сцене действовал своего рода «клан» (один из множества подобных же) — ряд родственников и свойственников одного из наиглавнейших «вождей» — Я. М. Свердлова. В свое время (еще в середине XIX века) сестра его деда, Сруля Свердлова вышла замуж за Фишеля Иегуду, и ее внук Ханох-Енох стал в 1934 году главой НКВД Генрихом Ягодой; он являлся, следовательно, троюродным братом Янкеля (Якова) Свердлова. Как бы подкрепляя семейную связь, Ягода вступил в брак с племянницей Я. М. Свердлова Идой — дочерью старшей сестры последнего Сары (Софьи) Свердловой и богатого купца Лейбы (Леонида) Авербаха. А брат Иды, Леопольд Авербах (то есть также племянник Свердлова и двоюродный племянник и, одновременно, шурин — брат жены — Ягоды), стал главой «пролетарских писателей». Высокие посты занимал и младший брат Свердлова, Вениамин.
В 1937–1938 годах все перечисленные родственники Свердлова были репрессированы. Но «уцелел» (можно сказать — «чудом») его родившийся в 1911 году сын Андрей, который с начала 1930-х годов служил в ОГПУ-НКВД, достиг там звания полковника, в 1951 году арестовывался по обвинению в «сионистском заговоре» (о чем речь пойдет впоследствии), но вскоре был освобожден и умер своей смертью в 1970-х годах.
И вот молодая (третья) жена Бухарина (с 1934 года) Анна Ларина (Лурье; родилась в 1914 году), арестованная в качестве «ЧСИР» (член семьи изменника родины), рассказывает, как ее ввели для допроса в кабинет на Лубянке:
«— Познакомьтесь, Анна Михайловна, это ваш следователь. — Как следователь! Это же Андрей Свердлов! — в полном недоумении воскликнула я…
Я его знала с раннего детства. Мы вместе играли, бегали по Кремлю… отдыхали в Крыму… Андрей не раз приезжал ко мне в Мухолатку из соседнего Фороса (того самого, где через полвека обоснуется Горбачев… — В.К.). Это было еще до его женитьбы и моего замужества. Мы вместе гуляли, ходили в горы, плавали в море» (естественно усмотреть здесь намек на начинавшийся «роман» юной пары и вероятное будущее замужество). И далее о «встрече» с Андреем в 1938 году на Лубянке: «Я была возмущена до крайности, был даже порыв дать ему пощечину, но я подавила в себе это искушение. (Хотела — потому, что он был свой, и не смогла по той же причине…)». [490]