Полибий и его герои - Бобровникова Татьяна Андреевна. Страница 118

Карфаген пал. Но миссия Сципиона на этом не закончилась. Пунийскую территорию решено было превратить в римскую провинцию. И сейчас главнокомандующий ждал римских уполномоченных, чтобы вместе с ними заняться устройством Африки. Дел было по горло, по крайней мере еще на полгода. И тогда у Полибия явилась блестящая идея. Судьба представляла ему великолепный случай. Он мог попутешествовать по Ливии, осмотреть места, о которых так красочно рассказывал Гулусса, а потом выйти в океан и побывать в странах, где еще не ступала нога цивилизованного человека. Он немедленно попросил у Сципиона корабли. Тот, разумеется, согласился. И вот Полибий, словно Колумб, отплыл во главе флотилии открывать новые земли (XXXIV, 15, 7; III, 59, 7).

Плавание было захватывающе интересным. Полибий увидал страны, где ели плоды лотоса, как в краю лотофагов. Он, разумеется, досконально все изучил. «Лотос, — говорит он, — небольшое деревцо, шероховатое и иглистое, с зелеными листьями, похожими на листья терновника, только немного длиннее и шире. Что до плода, то вначале по цвету и величине он похож на созревшие белые ягоды мирта; потом по мере роста приобретает ярко-красный цвет, по величине напоминает круглые оливки с очень маленькой косточкой в середине». Его собирают, вынимают косточки и заготовляют впрок. Вкусом он напоминает фиги и отчасти финики, но более ароматен. Из лотоса еще готовят вино. На вкус оно очень приятно, сладко, но недолговечно. Уже через 10 дней оно портится. И что интереснее всего — его пьют, не разбавляя водой! (XII, 2). Читатель может понять из этих слов, как подробно все исследовал Полибий. Он видел морских губок, которых вешают над больными, чтобы ночью они спали спокойно (XXXIV, 16, 3). Видел океан и был поражен красотой, величиной и вкусом океанских рыб (XXXIV, 8, 6).

Наконец, уже в конце лета или в начале осени он вернулся в Африку. Здесь ждали его страшные новости.

Книга третья

ЭЛЛАДА

Глава I. БЕДА

Пока Полибий бок о бок со Сципионом сражался в Африке, в Элладе произошли события странные, страшные и непоправимые.

Прошло семнадцать лет с конца Персеевой войны. Нам очень мало известно о том, что делалось все это время в Греции. Текст Полибия почти не дошел. После ухода римлян во многих греческих государствах власть захватили политики из стаи Калликрата: в Этолии — Ликиск, в Эпире — Хароп, в Беотии — Мнасипп и др. Иногда они становились маленькими диктаторами, ненасытными к наживе и крови. Возможно, вначале римляне их поддерживали, боясь новых смут на Балканах. Но постепенно они совершенно разочаровались в своих клевретах. Мы знаем, что Лепид и Эмилий Павел чувствовали к ним глубокое отвращение; вскоре, узнав подробности их правления, от них отвернулись и менее щепетильные сенаторы. Страна успокаивалась, и эти грязные орудия были больше не нужны. В 159–158 гг. все местные «диктаторы» погибают. Хароп, вероятно, умер в изгнании, Ликиска зарезали политические враги, тогда же освободились от своих правителей Беотия и Акарнания. Римляне не сделали ни малейшей попытки вмешаться в эти смуты или посадить новых клевретов на место старых. Поэтому 159/158 г. Полибий считает переломным. «Как будто совершилось очищение Эллады, как скоро злые гении ее покончили с жизнью», — говорит он (XXXII, 4–6). Калликрат не погиб вместе с остальными. Однако мечта его не осуществилась: он так никогда и не стал диктатором союза. Мы имеем тому очень наглядное доказательство. Калликрат отправил в Рим заложниками своих врагов и, конечно, больше всего на свете не хотел возвращения тех, на кого донес. Между тем ахейцы год за годом с примерным упорством отправляли посольства, прося вернуть заложников. Значит, Калликрат не имел власти помешать этим посольствам. Скоро мы увидим рядом с ним политических соперников из других партий.

Мы знаем одно — после «великого очищения Эллады» римляне чтили суверенитет Ахейского союза. Страшные события в Спарте и Мессении, видимо, их многому научили. Они решили по возможности не мешаться во взаимоотношения ахейцев с их подданными, справедливо опасаясь, что от их вмешательства будет только хуже. Поэтому они придумали для Греции новую систему. Теперь, когда греки к ним обращались, они чаще всего поручали суд какому-нибудь третьему государству, тоже греческому. Причем обычно решающим было слово Ахейского союза ^{125}. «Римляне благоволили к союзу, доверяя ему больше, чем какому-либо иному из эллинских народов» (Polyb, XXXVIII, 7, 8). Многие в сенате несомненно полагали, что новый курс дает плоды — в Элладе на некоторое время водворилась тишина.

И вдруг словно подземный гром потряс Балканы.

«Суждено было, чтобы гнуснейшее из преступлений — предательство родины и сограждан ради личных выгод, испокон веков знакомое Элладе, послужило для ахейцев началом бедствий» — так начинает свой рассказ Павсаний (VII, 10, 1). По его словам, все началось с маленького, едва приметного эпизода, очередной мелкой свары среди эллинов. Рассказать его стоит, ибо он прекрасно рисует положение дел в тогдашней Элладе. Афиняне напали на город Ороп и разграбили его. Павсаний, всегда готовый встать на защиту своих соотечественников, говорит, что винить афинян нельзя: просто после Персеевой войны они разорились. Мысль довольно странная. Прежде всего афиняне не могли разориться в результате Персеевой войны. Они в ней не участвовали. Наоборот, они очень нажились после нее, потому что выпрашивали у римлян земли и имущество всех провинившихся городов. И потом, даже если бы они обеднели, это еще не резон выходить на большую дорогу и грабить встречных.

Как бы то ни было, ограбленные жители Оропа немедленно понеслись в Рим жаловаться на обиду. Римляне поручили третейский суд гражданам Сикиона. А те присудили афинян заплатить ограбленным 500 талантов. Афиняне всполошились. Сумма была слишком уж капитальная. Они прибегли к экстренным мерам. Именно тогда они и снарядили в Рим трех лучших философов мира. Но когда Карнеад, к восторгу сенаторов, целый день до небес превозносил справедливость, а назавтра опроверг все свои доводы и смешал справедливость с грязью, римляне старого поколения были шокированы. Этим воспользовался Катон. Философов попросили немедля уехать и перенести свои слишком уж ученые проповеди в какое-нибудь другое место.

Впрочем, цели своей философское посольство достигло. Римляне снизили пеню до 100 талантов. На том и порешили, и все довольные разошлись по домам. Но тут оказалось, что афиняне не собираются платить и 100 талантов. Что произошло дальше, не вполне ясно. Единственный наш источник, Павсаний, говорит, что афиняне и жители Оропа пришли к полюбовному соглашению, результат которого был однако несколько неожиданным: в Оропе оказался афинский гарнизон, а в Афинах — заложники из Оропа. Вскоре выяснилось, что граждане Оропа страшно хотят избавиться от этого полюбовного соглашения, что оно для них, как петля на шее. Поскольку римляне передали их дело Сикиону, городу Ахейского союза, они обратились к ахейцам и стали умолять спасти их (150 г.). Но ахейцы были в дружбе с афинянами и не пожелали мешаться в это дело. Тогда доведенные до отчаяния оропцы посулили взятку в 10 талантов тогдашнему стратегу Меналкиду. Меналкид был спартанец: первый и единственный из соотечественников, достигший высших должностей в союзе. Это была весьма скользкая личность; несколько лет назад он даже сидел в тюрьме в Египте за свои темные денежные аферы (Polyb. XXX, 17, 2).