Полибий и его герои - Бобровникова Татьяна Андреевна. Страница 7

Однако необходимо рассказать об этом подробнее.

Предание рассказывает, что некогда Спарта была самым обычным греческим городом. Но потом (ок. VIII в.) появился там мудрый законодатель Ликург. Он-то и изменил лицо государства. Теперь Спарта стала непохожа ни на один город на свете. Даже внешний вид ее отличался от всех прочих городов. Говорят, будто поля вокруг Спарты являли собой подобие шахматной доски: они были разделены на совершенно одинаковые участки и засеяны одинаковыми культурами, словно в городе жили братья-близнецы. И дома в Спарте казались близнецами: совершенно одинаковые окна, кровли, никаких украшений. И люди, жившие здесь, одеты были одинаково — простой грубый плащ покрывал и царя, и обычного воина. Дело в том, что Спарта была «общиной равных». Спартиату под страхом смерти запрещалось иметь золото, серебро и предметы роскоши. Все их имущество заключалось в земле. Ее делили на совершенно равные участки, и каждый мальчик при рождении получал земельный надел. Продажа земли запрещалась. В государстве царило полное равенство. В час обеда по всей Спарте накрывали столы, и устраивалась общая трапеза спартиатов. Всем подавали одинаковую скромную еду с неизменной черной чечевичной похлебкой. Если кто-то отказывался от еды или ел без аппетита, за ним начинали следить, чтобы выяснить, не ест ли он потихоньку другую пищу. Даже дети были не собственностью родителей, но государства. В семь лет их забирали из семьи и воспитывали коллективно.

Воспитание спартанцев было главной опорой «общины равных»: оно создавало совершенно особый тип человека. Но главным условием существования этого общества была изоляция: другие нравы, роскошь, культура, развлечения могли быстро разрушить весь лаконский уклад. Вот почему мудрые законодатели позаботились о том, чтобы «железным занавесом» отделить Спарту от внешнего мира. Запрещено было более суток чужеземцу оставаться в Спарте, спартанцу выезжать за границу, но, главное, введена была неконвертируемая валюта. Как уже говорилось, гражданам запрещено было иметь золото, серебро или иностранную валюту. Единственными деньгами в Спарте были тяжелые железные брусья, так что, идя на рынок, спартанец толкал перед собой телегу, груженую железным ломом. Из этого вытекало два следствия: во-первых, спартанец не мог выехать за границу, так как не имел денег, во-вторых, что еще важнее — ни торговец, ни ремесленник, ни философ не стал бы приезжать в Лакедемон, так как за свои товары, изделия и лекции получил бы куски железа.

Такой осталась Спарта в памяти Эллады. И если и есть некоторое преувеличение в этих рассказах, все же надо признать, что Лакедемон представлял уникальное явление в истории человечества. Но после того, как Спарта победила Афины и установила свою гегемонию, все изменилось. Спартанцы теперь объезжали со своим флотом моря, в страну хлынуло персидское золото. Строй Ликурга пал. Земля стала продаваться и покупаться, в руках одних скапливались богатства, другие беднели. Стратеги жили на чужбине как цари, имели богатые дома и настоящие семьи, а вернувшись домой, у всех на глазах ели черную похлебку и ходили в темном плаще. Лаконская простота стала одним лицемерием. «С тех пор, как они (то есть спартанцы. — Т. Б.) начали посылать свой флот в море и ходить с сухопутными войсками за пределы Пелопоннеса, стало ясно, что железных денег… не достаточно, ибо нужна была общепринятая монета и наемное войско… Вследствие этого они вынуждены были обивать пороги у персов, налагать дань на островитян, выжимать деньги у эллинов» (Polyb. VI, 49, 10). Наконец умерла и эта лицемерная умеренность. Деньги сделались идолом Спарты. Знатные люди наживали богатство самыми бесчестными способами, кругом была нищета, и все в стране открыто покупалось и продавалось. В это-то печальное для Спарты время появился реформатор. То был юный царь Агис.

Агис рано потерял отца, и воспитывали его мать Агесистрата и бабка Архидамия. Они принадлежали к знатнейшему семейству, обладали несметными богатствами, обе были решительные, властные, а бабушка так даже была героическая женщина. Когда лет тридцать тому назад беспокойный авантюрист, царь Пирр, внезапно появился под стенами Спарты, произошло страшное смятение. Оказалось, что войска почти нет, защищать город некому. Мужчины совершенно пали духом и не знали, что предпринять. Решили наконец прежде всего эвакуировать всех женщин. И вдруг в совет явилась Архидамия с мечом в руке. Она объявила, что женщины Спарту не оставят, и порядком пристыдила струсивших членов совета. Решено было строить оборонительные укрепления. Прежде всех пришла Архидамия с женским отрядом: у всех в руках были заступы и лопаты. И дело у них спорилось, они оставляли далеко позади мужчин (Plut. Pyrrh. 27).

Сейчас Архидамия стала бабушкой и вместе с дочерью с упоением нянчила внука. Обе женщины души не чаяли в мальчике. Дитя воспитывалось в неге и роскоши, ни в чем не знало отказа и было совершенно ограждено от забот грубой жизни. Но когда этот нежный избалованный ребенок подрос и вступил на царский престол, оказалось, что он лелеет самые странные мечты. Богатство его не радовало, роскошь вызывала отвращение. А мечтал он об одном — возродить ликургову Спарту. Он открыл душу нескольким друзьям. Его пылкие речи нашли в их юных сердцах самый горячий отклик. Они с энтузиазмом убеждали царя не медлить и скорее приступить к реформам.

Оставалось главное — склонить на свою сторону мать и бабушку: без их согласия юноша не мог предпринять ничего. Обе женщины со страхом и недоумением его слушали. Когда же он дошел до того, что надо отказаться от всего имущества, они стали заклинать своего ненаглядного Агиса забыть эти вздорные фантазии. Но Агис их не слушал. Он так горячо, так вдохновенно говорил о былой славе Спарты, о древних доблестях, что в конце концов обожавшие его женщины стали восторженными последовательницами этого нового пророка простоты и социального равенства.

Теперь Агис открыто выступил перед народом, призвал вернуться к временам Ликурга, а в заключение заявил, что первыми сдают все свое огромное имущество он сам, его мама и бабушка (Plut. Agis, 7–9). Народ слушал царя с восторгом. Но богачи были в смятении. Увидав, какую бурю поднял Агис, они сплотились вокруг второго царя Леонида. Первый богач Спарты, прожженный политик, он, естественно, был мало тронут романтическими бреднями Агиса. Зато у молодого царя появился неожиданный и очень энергичный союзник. То был его дядя Агесилай. Дядя этот был по уши в долгах. В политической программе племянника его восхитил один пункт — кассация долгов. Дядя стал действовать так ретиво, что Леонид вынужден был бежать. Предусмотрительный дядя послал ему вслед убийц, но благородный Агис, узнав об этом, отправил отряд, который должен был оберегать драгоценную жизнь Леонида и невредимым доставить его в Тегею. После этого на центральной площади Спарты разложили костер, куда побросали все долговые обязательства. Дядя чуть ли не скакал вокруг огня, как папуас, и говорил, что никогда не видал пламени ярче и чище этого (Plut. Agis, 12–13).

Но когда костер погас, погас и пыл дяди. Он не только не сдавал своего имущества, но, пользуясь юностью и доверчивостью Агиса, под разными предлогами мешал ему приступить к реформам. В конце концов он сумел удалить прекраснодушного племянника, организовав военный поход, который, по его словам, непременно должен был возглавить Агис. Молодой царь чрезвычайно гордился поручением и мечтал, что покажет всей Элладе воскресшую доблесть спартанцев.

Между тем в его отсутствие Агесилай захватил почти тираническую власть и стал вымогать у населения деньги. Его возненавидели хуже Леонида. Все видели, что землю раздавать никто не собирается, и охладели к делу Агиса. Этим воспользовались богатые и вернули Леонида. Агесилай бежал. Агис, вернувшись, оказался в отчаянном положении. Чтобы избегнуть смерти, он укрылся в храме Афины Меднодомной. В священном месте человек был неприкосновенен. Его нельзя было ни убить, ни схватить. Однако Агис должен был покидать свое убежище, так как довольно часто ходил в баню. Этим решил воспользоваться Леонид. Он подкупил нескольких людей, которых юный царь в простоте душевной считал своими друзьями. «„Друзья“ подстерегли его, когда он возвращался из бани, подошли с приветствиями и дальше двинулись вместе под шутливые речи, какие принято вести с молодым человеком и близким знакомцем. Но как только они оказались у поворота, где начиналась дорога к тюрьме, один из них схватил Агиса за плечо и промолвил: