Человек. Книга. История. Московская печать XVII века - Поздеева Ирина. Страница 46

Параллельное изучение документов архива, содержания издаваемых во второй половине XVII в. на Печатном дворе книг и их функций позволяет ставить новые вопросы истории культуры, а на иные – по-новому отвечать. Чуть ли не каждая проблема московского книгопечатания обязательно выводит на широкие исторические проблемы времени. Все это постоянно создает у автора ощущение принципиальной недосказанности. Ведь информация архива Приказа книг печатного дела, если рассматривать ее в системе иных источников и с точки зрения иных задач, поистине необозрима и освещает десятки сторон жизни российского общества, не касающиеся книгопечатания.

Говоря о значении деятельности Печатного двора, нельзя забывать, что его станы активно использовались и Церковью, и правительством для постоянного тиражирования грамот, создающих их социальную опору, в том числе и социальную опору Петровских реформ.

Первое свидетельство издания жалованных грамот, обнаруженное в делах архива, относится к 1671 г. С 1675 г. издание жалованных грамот разных типов становится системой. По их названиям можно проследить события тех лет, так как грамоты даются за «Чигиринские службы» (1683, 1685, 1686, 1688, 1695), за «литовские службы» (1685), за «Троицкий поход» (1685, 1686), «для вечного миру с польским королем» (1687), «за польскую службу» (1687, 1688). При этом жалованные вотчинные грамоты издаются и для «началных людей», и «всяких чинов служилым». Более того, грамоты предназначаются даже детям «за службы отцов их». Издаются на Печатном дворе многократно, кроме ставленных, самые различные грамоты: отпускные, уставные и разрешительные – Сербскому и Александрийскому патриархам. Издания грамот – также важнейшая государственная функция Московской типографии.

Не касаясь подробно распространения печатной московской книги во второй половине века, поскольку в архиве после начала 1660-х гг. нет книг продаж, а имеющиеся, как уже было сказано, исследовал В. П. Пушков, упомянем, что на основании анализа записей на сотнях сохранившихся экземпляров доказано, что уже к середине века в монастырях и церквях всей России основные типы рукописных литургических книг были заменены книгами печатными и книжный рынок, хотя и ориентирующийся в основном на Москву, связывал со столицей всю Россию. Даже в столь отдаленной Пермской земле в конце XVII в. московские издания можно было купить, например, в Соликамске. В вотчину Строгановых – Орёл-городок на Каме – большинство московских изданий также поступало вскоре по выходу [274].

Особенностью второй половины века становятся гораздо большая доля и роль государства в распространении новой книжной продукции. С созданием Верхней типографии, очевидно, в ее руки отчасти перешли функции, раннее выполнявшиеся Приказом Большого дворца: туда и безденежно, и покупкой поступали все вновь вышедшие московские издания и оттуда расходились в церкви, монастыри и людям по челобитным на царское имя.

В 1680-х гг., после закрытия типографии Симеона Полоцкого, Книжная палата как основной «государев» орган распространения книги сохраняется. Затем функции снова возвращаются Приказу Большого дворца. Так, записи на московских изданиях Угличского музея-заповедника свидетельствуют о передаче в 1692 г. царями Иваном и Петром в угличскую церковь св. царевича Димитрия сразу 12 Миней служебных [275]. Во второй половине века возросшее значение снабжения страны новыми исправленными книгами и возросшие потребности в книгах заставили в гораздо большей степени, чем раньше, привлечь к их распространению и другие приказы. Об этом красноречиво говорят, например, записи в специальной книге по приходу и расходу печатных книг Приказа тайных дел [276]. По крайней мере в 1669–1671 гг. книги для дворцовых нужд, для рассылки в приказы и войска в качестве государева жалования поступали именно сюда. В Приказ тайных дел возвращали и книги, выданные в полки, участвующие в походах. Например, в 1669 г. в Приказ тайных дел было приобретено 322 книги; 302 из них – на Печатном дворе. В 1669–1670 гг. через Приказ тайных дел книги поступили в Преображенское, в десятки московских церквей, но также и в Соль-Вычегодск, в Черкасские города, Верхотурье, на Вятку, в Хлынов и Чернигов. Через Малороссийский приказ 12 книг были посланы Паисию Александрийскому; 16 книг из Приказа тайных дел были также посланы в Уфу отряду, разыскивающему серебряную руду.

Судя по книгам Приказа Большого дворца, на 1 января 1700 г. в его Палате печатных книг числилось 709 экземпляров изданий Печатного двора на 997 руб. и 195 экземпляров трех изданий Верхней типографии.

Кроме того, сообщается, что присланы «из Розряду» «старые полковые книги», а из Малороссийского приказа – 32 учительные книги киевской печати. Таким образом, в наступившем 1701 г. в Книжной палате Большого дворца хранилось 936 печатных книг на 1049 руб. (кроме учебных книг на латинском языке).

В делах архива имеются документы о безденежной раздаче книг, отправляемых с Печатного двора во все концы России и даже на «Новую Землю» по именным челобитным в качестве жалованья за самые разные заслуги – в том числе за «полонное терпение» [277]. Еще более показательны факты систематической отсылки новых книг в стоящие на рубежах полки и со всеми зарубежными дипломатическими миссиями, т. е. новоизданные книги используются как доказательство государственного внимания и утверждения роли Москвы – третьего и последнего Рима христианства.

Однако если по документам архива для 20-60-х гг. XVII в. можно было проследить хотя бы развоз по городам и первоначальную продажу книг через лавку типографии, то позднее эти материалы, как уже было сказано, в делах отсутствуют. Поэтому показать истинное значение московской печати, реальное бытование книги можно только по иным источникам – прежде всего, на основании анализа сохранившихся экземпляров. Именно сами экземпляры московских изданий второй половины XVII в. дают, во-первых, вполне достоверные сведения о месте их бытования и людях, ими владевших; во-вторых, для большинства типов изданных книг (кроме книг для обучения) количество сохранившихся экземпляров представляет вполне репрезентативную выборку и позволяет на основании их анализа сделать выводы о судьбах всего тиража.

Неопровержимым подтверждением значения деятельности Печатного двора во второй половине XVII в., реального использования нововышедших книг всеми слоями русского общества и во всех регионах государства являются именно записи на сохранившихся экземплярах этих изданий. Поэтому для истории Печатного двора последней трети XVII в. так важны работы по источниковедческому научному описанию печатной книги этого времени. Анализируя записи на книгах репрезентативного книжного собрания Ростово-Ярославской земли, удалось доказать, что фактически все московские издания этого времени активно использовались не только в XVII в., но и в XVIII и XIX вв.

Об этом свидетельствуют многие сотни владельческих, купчих, дарственных записей на экземплярах этих изданий. Например, всего на 821 книге из хранилищ Ярославской области, изданных в 1652–1700 гг., прочитано 780 датированных записей. Из них 25 % (196 датированных записей) – записи собственно второй половины XVII в., 31 % (239) – XVIII в., 26 % (202) – XIX в. и 18 % (143 записи) – XX в.! Эти цифры говорят сами за себя. О репрезентативном характере ростово-ярославского собрания изданий Московского печатного двора изучаемого времени и о необычайно хорошей сохранности многих экземпляров говорит и то, что из тех же 821 книги на 125 экземплярах обнаружены подписи тередорщиков и иных сотрудников Печатного двора, ответственных за исправление данного экземпляра. (В ростово-ярославском собрании оказался даже экземпляр московского Октоиха 1666 г. издания, вложенный для «поминовения души усопшего раба Божия священника Никифора Семенова, бывшего печатного дела справщиком» в храм пророка Ильи, что «близ Запрудья» [278]. Вполне возможно, что на Ростово-Ярославской земле были и иные люди, напрямую связанные с работниками Печатного двора.)