Последний трюк каскадера - Буало-Нарсежак Пьер Том. Страница 29

— Продолжайте.

— Продолжение следует с неумолимой логикой. Поскольку господин де Шамбон знал, что ему никто не угрожал, зачем ему понадобилось придумывать сегодняшнюю комедию?

— Какую комедию? Дре удобно усаживается в кресле напротив меня.

— Забавный вы человек, — ворчит он. — Вы что, забыли сцену? Господин де Шамбон звонил мне, пока взламывали дверь. Следовательно, в комнате их было двое. Он и тот, другой. Ему нечего было бояться. Другой был его сообщником. Обо всем они договорились заранее. Он с ликующим видом стучит о подлокотник кресла.

— Подумать только, я бы ни о чем не догадался, если бы эти кусочки бумаги были покрепче приклеены!

Слишком часто я был на волосок от смерти, чтобы теперь признаться во всем, как мелкий воришка, потерявший самообладание.

— То есть вы полагаете, что у бедняги Шамбона был сообщник? — говорю я.

Глаза Дре блестят. Не исключено, что он уже давно знает, в чем дело. Он наклоняется и фамильярно шлепает меня по мертвому колену.

— Сообщник был с самого начала. Между нами говоря, о Шамбоне не скажешь: ума палата. Вы представляете его в качестве организатора всей этой аферы? Нет. Никогда в жизни. Зато другой… Этот номер с псевдоубийством — ловко придумано. Раз уж мы теперь играем в кошки-мышки, не мешает это делать с блеском.

— Так вы считаете, — говорю я, — самоубийство Фромана на самом деле было убийством?

— Помилуйте, вы же сами знаете. Малый из Братской помощи услышал незнакомый тихий голос: «Я покончу с собой. Я живу в Ля Колиньер». Но ведь звонить мог кто угодно. Шамбон… Вы… Кстати, такая мысль промелькнула у меня в голове.

— Сознайтесь, — прерываю я его, — вы были бы в восторге, если бы это был я.

— Э-э-э! — тянет он озорно, глаза же по-прежнему выдают цепкое внимание. — Если у господина де Шамбона кишка тонка, то у вас, напротив… Кому бы пришло в голову требовать от вас алиби в вашем-то положении?.. Вы катаетесь взадвперед… Например, в упор стреляете в президента Фромана… Остальное — игрушки для того, кто когда-то снимался в кино. Всего лишь профессионально разыграть сценарий с участием господина де Шамбона. Я прерываю его, пытаюсь высмеять:

— Затем я устраиваю убийство бедняги Марселя. Ради какой корысти, скажите на милость?

— Ради обеспеченности.

Произнесенное слово как камень, брошенный в воду: воцаряется тишина. Вывернуться невозможно.

— Обеспеченности, — повторяет Дре. — Материальной обеспеченности, моральной гарантии. Смерть президента Фромана спасла от нужды вас и вашу сестру. Смерть господина де Шамбона исключает шантаж. Мне неизвестно, какие чувства питал он к вашей сестре. Все это предстоит выяснить позднее. Достаточно заметить, он мог принудить ее вступить с ним в брак, для вас же это было недопустимо… Господин Монтано, я не враг вам. Посмотрите мне прямо в глаза… как мужчина мужчине. Ваша сестра для вас — все на свете. Особенно с тех пор, как произошла катастрофа. Разве я не прав? То, что вы свели счеты с президентом Фроманом, понять можно. Он отнял у вас все. Его женитьба! Представляю, чего вам это стоило.

— Нет, этого никто не может представить, — возражаю я.

— Затем на вашем пути встал другой несчастный идиот. И держал вас в своей власти, так как помог инсценировать самоубийство президента. Что ж, свершилось. Все сказано. Все кончено. Мне стало даже легко.

— Ну как? — спрашивает Дре.

— Согласен… Я убил обоих. Но клянусь вам, Иза ни о чем не подозревала.

— В самом деле ни о чем?.. С этим довольно трудно согласиться.

— Послушайте, комиссар. Мы с нею занимались таким ремеслом, где взаимное доверие — вопрос жизни и смерти. Понимаете?.. Мне вопросов не задают. Для нее я — носитель истины. Она невинна.

Дре задумчиво качает головой.

— Можно вам и поверить, но все-таки нужны доказательства, — тихо говорит он.

Итак, добрались до конца. Мгновенно оцениваю обстановку.

Чем я рискую? Будь я один, получил бы небольшой срок. К такому калеке, как я, закон не слишком строг. Но Иза захочет выручить меня, взяв всю вину на себя. А Дре с его слащавыми замашками с удовольствием ее утопит. Захочет загладить собственные промахи.

— Я вам все расскажу, — предлагаю я.

— Именно. Расскажите-ка мне все.

Это дарует мне несколько часов жизни. Он не подумал о револьвере. Прощай, Иза. Ты выкрутишься одна. Ты ведь не забыла наши трюки. Не забыла взгляды, которыми мы обменивались в момент, когда опускали забрало шлема. «Люблю тебя и выиграю». На этот раз я проиграл. Но я люблю тебя, Иза. Люблю тебя.

Робкая, нерешительная, не смея сесть, она смотрела по сторонам. Секретарша указала ей на кресло.

— Господин директор сейчас придет.

Книги, афиши — повсюду… Издательство Данжо… Премия читателей… Премия Медичи…

— Прошу прощения, — сказал директор. Уже на пороге он давал понять своим видом, что спешит. — Давайте поговорим о деле. Вы догадываетесь, почему мы вас пригласили? Он сел за письменный стол, достал рукопись из папки и положил перед собой.

— Узнаете?.. «Последний трюк каскадера». Ну как же… Вот и подпись: Жорж Анслен. Господин Анслен не смог прийти?

— Нет, — прошептала она. — Брат умер.

— О, какое несчастье. Давно?

— Уже более двух месяцев назад.

— А! Мне так хотелось задать вам несколько вопросов. Он открыл рукопись, полистал ее, задумался.

— Вы, конечно, хорошо знаете текст?

— Я его перепечатывала и правила.

— Прекрасно. Значит, я могу с вами говорить. Сразу хотел бы сказать: эта рукопись интересует нас. Она неровная. Не всегда легко следить за действием из-за ломаной композиции… Из настоящего, так сказать, времени действие вдруг переходит в прошедшее… Между нами говоря, обратные кадры — устарелый прием. Он смеется.

— Грех молодости. Совершенно очевидно, это первое произведение. Дальше. Хотелось бы также отметить другие мелкие недостатки. Например, рассказчик связывает свою историю с последними муниципальными выборами. Это — его право. Но в таком случае ему следовало бы соблюдать большую точность в датировке. Точности же здесь недостает. Теперь, обратите внимание, еще одна очень наивная деталь. Всем известно, что на билетах в кинотеатр проставлен номер.

Следовательно, невозможно, предъявив билет на послеполуденный сеанс, доказать алиби на вечер. Но вы, быть может, могли бы это поправить… Нет? Вижу, что вы на этом не настаиваете… Знаете, ведь это всего лишь детективный роман… Поймите меня правильно. Если бы господин Анслен был сейчас здесь, он, конечно, не отказался бы. Кем он был по профессии?

— У него не было профессии.

— Ах, вот как… В таком случае… это псевдоубийство по телефону?

— Плод фантазии.

— Эти трюки каскадера?

— С восьмилетнего возраста брат жил в стальном корсете. Он страдал полиомиелитом.

— Простите меня. Это просто невероятно!

— Он не мог даже сесть на велосипед.

— Да что вы говорите!… Сколько же ему было лет?

— Двадцать.

— Так. Понимаю. Просто невероятно!

— Я читала ему журналы, книги. Не отходила от него. Нужно было, чтобы кто-нибудь помогал ему жить воображением.

— Но… а вам… сколько вам лет?

— Двадцать четыре.

— Гм! И откуда только он взял эти персонажи?

— Они ведь существуют. Герой по имени Марсель де Шамбон — это наш старший брат. Президент — наш дядя.

— А комиссар полиции?

— Наш отец.

— Кто он по профессии?

— Он был налоговым инспектором. В прошлом году умер от инфаркта… Для Жоржа это означало свободу. Вскоре после его смерти он начал писать роман.

— Но… он не мог писать?

— Он диктовал мне. Я чуть-чуть правила, по мере того как дело продвигалось вперед.

— Ну, а ваша мать? О ней не упоминается, если только…

— Она покинула нас очень давно… уехала со скрипачом.

— А! Теперь я лучше понимаю. Но это ужасно. Он сильно страдал?

— Нет. Но почти не спад. В конце, когда рукопись была готова, он сказал мне: «Теперь я могу умереть. Если бы роман вышел в свет, я был бы счастлив». Он умер от отека легких. Бедный мой Жорж. Он так был достоин счастья…