Комиссар Дерибас - Листов Владимир Дмитриевич. Страница 17
Тузинкевич шагал быстро и вел своих спутников уверенно, лишь время от времени посматривая на фонари у домов, на которых были написаны названия улиц.
Вот и Флотская. На этой улице живет Федоров. Нужный дом, вероятно, через два квартала. Тузинкевич остановился, повернулся к Муравьеву:
— Как пойдем дальше? Все вместе?
Наступала самая ответственная минута.
— На следующем углу расстанемся. Будете ждать меня там, — ответил Муравьев.
Последнюю часть пути шли не спеша.
— Ну, Евдоким Федорович, ни пуха ни пера! — Тузинкевич и Смерчинский остановились. — Мы будем ждать здесь. Если что — зови на помощь.
— Спасибо. В любом случае дам знать. Если будут хватать, то постараюсь крикнуть… Не поминайте лихом. — Муравьев пожал протянутые руки и уверенно зашагал дальше.
Вот и нужный дом. Он выглядит таинственно… Двухэтажный, бревенчатый, смотрит темными глазницами окон. Дом стоит в глубине двора, но хорошо просматривается о улицы. Сейчас день, а все окна зашторены. Есть ли кто-нибудь в доме?
Муравьев отворил калитку и вошел во двор. Поднялся на крыльцо и постучал три раза. Подождал две секунды и постучал снова: так было условлено. Тихо. Никаких признаков жизни. Ни звука, ни шороха. В доме не торопятся… Муравьев терпеливо ждет.
Наконец кто-то зашаркал в прихожей, и послышался женский голос:
— Кто там?
— Мне бы хотелось повидать господина Федорова. Я привез для него посылку. — Муравьев произнес слова, которым научил его Донской.
Продолжительное молчание. Потом задвигались запоры, отворилась тяжелая дверь, и пожилая женщина впустила его внутрь.
Муравьев оказался в большой полутемной прихожей. Женщина предложила снять пальто и пригласила пройти в комнату. Окно в комнате не было зашторено, но, несмотря на это, в ней царил полумрак. И Муравьев не сразу увидел мужчину, который внимательно его рассматривал. Это был хозяин дома.
— Чем могу служить?
Пожилой господин с подстриженной бородкой пошел ему навстречу. Ростом он был выше Муравьева и значительно старше. На располневшей фигуре складно сидел костюм из чесучи. Подойдя почти вплотную к гостю, он снова тихо спросил:
— Что вам угодно? — Чувствовалось, что он умышленно говорит тихо, чтобы никто не мог подслушать. «По-видимому, хозяин привык к подобным визитам», — подметил Муравьев.
— «Здесь продается картина Саврасова?» — Эти слова пароля Муравьев твердил тысячу раз, а сейчас выдавил из себя с трудом. Пытливо смотрел на хозяина и напряженно ждал ответа. «Что он скажет? Сочтет ли Муравьева ненормальным, выгонит из дому и на этом все прекратится? Или ответит как полагается?»
Хозяин не торопился. Еще раз внимательно оглядел Муравьева, о чем-то подумал. Может быть, увидел, что Муравьев волнуется… Наконец так же тихо сказал:
— «Картину Саврасова я продал три дня тому назад…»
Муравьев облегченно вздохнул. Федоров по-своему истолковал невольное волнение молодого человека: он устал, не привык к такого рода встречам, еще молод.
Муравьев окинул взором комнату: мягкий ковер на полу, лепной потолок, резной шкаф у стены — все это говорило о достатке хозяина. Но Федоров продолжал стоять, ожидая дальнейших объяснений. И гость сказал:
— Моя фамилия Муравьев. Ваш адрес дал мне Донской.
Теперь мужчина доверчиво улыбнулся.
— Здравствуйте. Донской мне о вас говорил. — Хозяин протянул руку с длинными холеными пальцами. Муравьев пожал ее, и ему показалось, что он подержал в руке колодезную лягушку: такая мягкая и холодная рука была у Федорова. — Проходите, садитесь…
— Здравствуйте. — Муравьев сразу вспомнил о своих товарищах, которые ожидали его на улице и также волновались, как он. Поэтому сказал: — Я не один. Вы понимаете. Вместе со мной два человека, которых я взял для связи. Если разрешите, я их позову?
— Да, конечно. — Федоров понимающе кивнул и проводил Муравьева до двери.
Муравьев оделся и вышел на улицу. Тузинкевич издали увидел его, но с места не тронулся. И только после того как Муравьев подошел вплотную, тихо спросил:
— Как?
— Все нормально. Принял как полагается. Идемте все. Вы, Чеслав, будете находиться при мне, а вы, Бронислав, постарайтесь занять хозяйку дома.
Когда Муравьев и его спутники возвратились в дом, стол был накрыт для обеда. Федоров познакомил их со своей женой и пригласил к столу. Жил он в достатке, и обед был сытным. От водки гости отказались, отчего хозяин проникся к ним уважением. За столом вели самые общие разговоры: Федоров расспрашивал, как доехали, какая обстановка в Воронеже. Муравьев интересовался Тамбовом, условиями жизни населения.
После чая Брониславу Смерчинскому, а он был статным, красивым молодым человеком, удалось увлечь разговором уже немолодую жену Федорова, и они ушли в другую комнату, откуда время от времени раздавался смех.
Муравьев и Федоров остались сидеть за столом, а Тузинкевич сел на диван и стал рассматривать какой-то журнал.
Еще недавно, каких-нибудь три-четыре года назад, Федоров, не задумываясь, задушил бы Муравьева собственными руками, без сожаления, если бы знал, что такие, как Муравьев, будут пытаться устанавливать в России новые порядки. Сейчас он вынужден был принять его у себя дома как гостя, так как не было в России другой силы, кроме эсеров, которая могла бы еще внушить подобным ему надежды на перемены. А Федоров был готов пойти на союз о кем угодно, лишь бы изгнать большевиков.
— Господин Донской рассказывал мне, — Федоров перешел к деловому разговору, — что у него остались хорошие воспоминания от визита в Воронеж. Мы надеемся, что с вашей помощью удастся установить нужные связи в Москве. Это должно быть лестно для вас, молодой человек. — Федоров, улыбаясь, смотрел на Муравьева.
— Донской мне тоже понравился. С ним можно иметь дело.
Муравьев решил показать, что и он кое-что значит. Федоров это понял.
— Главное сейчас, — продолжал Муравьев, — объединить все силы для борьбы с большевиками. — Он посмотрел на Федорова, чтобы угадать реакцию. Тот одобрительно кивнул головой. — Что касается будущего России, то об этом можно договориться потом.
— Вы говорите от себя или у вас имеются инструкции?
— Я поддерживаю постоянную связь с Москвой. Это, по-видимому, вам известно. Приехал к вам затем, чтобы совместно выработать согласительную политическую платформу между левыми социалистами-революционерами, конституционными демократами и армией Антонова. Должен вам пояснить, что у эсеров имеется несколько течений. Но сейчас левые эсеры, которых я представляю, объединились с правыми для совместной борьбы.
— Видите ли, — Федоров говорил осторожно, словно бы рассуждая сам с собой, — я бывший рядовой член партия кадетов и не имею никаких полномочий для переговоров о выработке согласительной платформы. Вопрос этот весьма сложный и важный, и решить его могут только комитеты партий на высоком уровне, но не рядовые члены.
Муравьев насторожился. Заявление Федорова заставило его задуматься. Прием получался довольно холодный. Почему? Действует ли Федоров от себя лично или получил такие инструкции? Путь дальше к антоновцам будет закрыт, если не удастся договориться здесь по принципиальным вопросам. Федоров попросту не окажет содействия, а без него туда не попадешь. По-видимому, нужны более веские аргументы.
— Мне известно, что руководство нашей партии ведет за границей переговоры с членами ЦК партии кадетов, — нашелся Муравьев. — Больше того, недавно в Москву приезжали представители вашей партии и генерала Деникина. Состоялись важные переговоры. Это я говорю вам по секрету. Надеюсь, я могу доверить вам эту тайну?!
— Ну-у! — Федоров так и подался вперед, услышав о Деникине. Заулыбался. — Дай-то бог! — Он стал весь светиться, вся его чопорность исчезла.
— Я не знаю подробностей переговоров, но мне точно известно, что они будут продолжены, — закончил Муравьев.
Теперь задумался Федоров. Сообщение гостя его заинтриговало, в этом не было никаких сомнений. О чем он думает? Муравьев терпеливо ждал. Тузинкевич, который прислушивался к беседе, стал напряженно смотреть то на одного, то на другого собеседника.