Чекисты Рассказывают... - Коллектив авторов. Страница 18

Ходжа Али расхохотался, словно рассказал смешную историю. Увидев, что собеседники не разделяют его веселья, он, сославшись на срочность дела к племяннику, поклонился и, сказав обязательное «Хода-хафиз»> ушел.

— Неприятный человек, — заметила Лида. — Он не надоедает вам дома?

— Да нет, я его почти не вижу.

— Он определенно следил за нами. Эта бестия хочет знать все о работниках торгпредства, вплоть до того, кто с кем в каких отношениях.

— Не думаю, просто его привели сюда дела.

— А я уверена, что никакого племянника у него здесь нет и в помине.

Когда Лида и Сергеев вышли из музея, солнце заливало улицы и только лужи напоминали о дожде.

— А у нас в Москве сейчас мороз. Вы очень скучаете по Баку?

— Тоскливо стало уже на пароходе. Тяжело было видеть, как очертания Баку исчезают за горизонтом.

Лидия подумала о том, что о Москве она загрустила значительно позже, только после того, как улеглись волнения, связанные с впечатлениями о новых местах.

— Знаете, Лида… Все никак не привыкну называть вас так.

Лида улыбнулась.

— В ближайшие дни я собираюсь подавать заявление

о возвращении на Родину. Раны мои не дают покоя, видимо климат не совсем подходит.

Лида удивленно посмотрела на Сергеева.

— Нет и полугода, как вы здесь…

— Я с каждым днем чувствую себя все хуже и хуже.

— Через неделю-другую потеплеет, и ваше недомогание пройдет. Я уверена в этом.

Лиде хотелось, чтобы ее слова прозвучали как можно убедительнее, хотя- в то же время она готова была обвинить себя в эгоизме. Девушка так привязалась к этому немного странному, но, в общем, как ей казалось, очень простому и хорошему человеку, что не хотела разлуки

с ним. Два дня на прошлой неделе, когда Сергеев болел и не был на работе, Лида не находила себе места.

— А почему бы вам не заняться серьезно своим лечением здесь?

— В Тегеране нет подходящих для этого условий. Мне надо, пожалуй, лечь в больницу. Не хочется на чужбине.

— Не успели подружиться и надо расставаться, — печально произнесла она. — Но здоровьем рисковать нельзя. Мне так хотелось бы помочь вам, но я, к сожалению, бессильна.

Тугой клубок подкатился к горлу. Ей до слез стало жалко зтого человека…

— Лида, дорогая, — и он взял ее под руку, — не позже как через год вам возвращаться домой. Вот и встретимся тогда. Год пролетит незаметно. А я за это время подлечусь.

— Да, вы правы, Яков.

— Но вот и ваш дом, — сказал Сергеев, останавливаясь у подъезда трехэтажного здания.

— Пойдем вечером в клуб? Заходить за вами?

— Ну, конечно, — и Лида быстро юркнула в подъезд, словно боялась расплакаться.

Двухкомнатная квартира, которую она занимала с Олей, была обставлена скудно. Две старые металлические кровати и небольшой столик с кривым зеркалом, платяной шкаф — это спальня, а в другой комнате стоял какой-то затейливый, давно отживший свой век диван, круглый стол и несколько ветхих стульев. Но зато платили недорого.

Оля была дома. Она гладила платье.

— Что с тобой, Лида? На тебе лица нет! — воскликнула она, встретив подругу.

Лида опустилась на диван.

— Яков собирается возвращаться в Союз… У него плохо со здоровьем, — сказала она.

Оля оставила утюг, подошла и села на диван рядом с ней.

— Лидусь, я давно хотела поговорить с тобой о Якове. Может быть, не мое дело. Но ты для меня больше, чем подруга. Разберись лучше в этом человеке.

— Я достаточно хорошо его изучила.

— Нет, ты его совершенно не знаешь. А он какой-то загадочный. Мне кажется, он женат. Ведь ему под сорок. Сухарь, из него улыбки не выдавишь. Очень часто го-

ворит о своем здоровье, а может быть, он настолько болен, что ему нечего морочить голову девушкам?

— Оленька, ты не права. — Лида моментально взяла себя в руки. — Яков порядочный человек. Ничего нет удивительного, что он до сих пор не женат. Был на военной службе, приходилось много разъезжать, и просто но встретил девушку, которую мог полюбить. Потом попал на финский фронт, там его тяжело ранили. Он, видимо, не совсем еще оправился после этого. Да и не сухарь он, как ты говоришь, Яков — душевный и приятный человек.

— Может быть, он и хороший, но ты-то о нем ничего не знаешь, а с моей точки зрения, он себе на уме.

— Оля, не говори так, а то мы поссоримся.

Оля махнула рукой и взялась за утюг.

IX

Кулиев читал показания арестованного нарушителя границы, поступившие из Ашхабада.

Ввели шатена лет тридцати, невысокого, коренастого.

— Садитесь, Казанцев, — сказал Кулиев.

— Все в ваших показаниях правда? — спросил он, положив ладонь на папку со следственными материалами.

— Конечно. Меня задержали на границе с рацией, другого выхода, как говорить правду, у меня не было. Кто поверил бы, если бы я сказал, что шел искать в СССР работу радиста и прихватил на всякий случай передатчик, — горько усмехнулся Казанцев.

— Вы не лишены чувства юмора. Это хорошо.

Я понимал, что мои показания вы проверите и малейшая ложь в них будет выявлена. Да и вообще я решил, как только перейду границу, явиться с повинной. У меня нет никаких причин относиться к Советской власти враждебно.

Что же заставило вас стать немецким шпионом?

— Сейчас объясню. Может быть, вы поймете меня. Родился и воспитывался я в Баку, сын рабочего Федора Казанцева. В 1927 году отец умер. Через год мать вышла замуж за иранского подданного, и мы выехали с ним в Иран. Там он бросил мать. Она сошлась с русским эмигрантом Шуваловым, который усыновил меня, чтобы я смог получить документы и поступить на работу. Вскоре мать заболела воспалением легких и умерла. Я остался с Шуваловым один. Он совсем одряхлел к тому времени. Больше пяти лет пришлось ухаживать за ним, как за маленьким, выслушивать его бредовые планы борьбы с большевиками или бесконечные диспуты собиравшихся у него эмигрантов о том, сколько еще может продержаться Советская власть. Предложение пойти в немецкую разведывательную школу, которое мне сделал один из знакомых Шувалова, я принял с радостью. Другого пути избавления от старика я не видел, а найти работу, чтобы зажить самостоятельно, было невозможно. Коробило, конечно, что иду на службу к немцам. Но я решил, что всегда могу быть двойником, вернее — работать честно на своих, а немцев обманывать. Самым важным для меня было тогда вырваться из дома старика.

— Хорошо. Об этом мы еще поговорим. А сейчас под- робнее расскажите о немецких инструкторах, которые преподавали вам, где и как велась учеба.

Казанцев стал вспоминать, стараясь не упустить нл малейшей детали. Кулиев чувствовал, что Казанцев хочет быть искренним.

Вечером в тот же день Кулиев докладывал Румянцеву результаты допроса Казанцева.

— Какое впечатление осталось у вас о Казанцеве?

— Мне кажется, что он действительно пришел бы с повинной, если бы его не задержали на границе. Пограничники сообщили, что он был не особенно осторожен при переходе границы, а когда его задержали, тут же все откровенно рассказал.

— Что же вы предлагаете?

— Можно начать с немцами игру, используя Казанцева. Встретиться с Серебряковым он должен в течение следующего месяца. Времени мы не упустили. Освободим Казанцева и попробуем обвести фон Шёнгаузена.

— Что выяснили о Серебрякове?

— Это оказался тот самый Серебряков, которого я знаю. Ведет он скромный образ жизни. Ничего подозрительного за ним не замечено. Судя по показаниям Казанцева, Серебряков много лет не был связан с немцами. После встречи Казанцева с ним будем решать, какую роль отвести в этой комбинации Серебрякову.

— Добро, Я согласен. Действуйте. Показаниями Казанцева довольны?

— Теперь я могу существенно уточнить схему, которую докладывал вам. А главное — в пустые кружки, обозначайте немецкие разведывательные школы, могу внести сведения о инструкторах и обучающихся там диверсантах. Казанцев оказался на редкость наблюдательным человеком.