Его счастье (СИ) - Вэс Энжи. Страница 42
Оливия поняла, что это чернило брошено в ее лицо.
– Жена герцога Лендского утонченная и презентабельная.
Оливия набрала воздух и ответила:
- Верно, жена – это один из самых важных людей в жизни каждого мужчины. Однако я не до конца осознаю своей причастности к этому.
Кэтрин прищурилась, сложив перед собой ладони в замок.
- Кратко говоря, леди Уотсон, вы не подходите моему сыну и не стоит ему навязываться. Вы определенно ему не ровня. Не претендуйте на герцогское место и на роль его жены. Так, полагаю, яснее?
Оливия скрестила руки. Наглость этой женщины только раззадорила ее.
- Знаете, вы были правы, когда сказали о воспитании, утонченности и образованности жены для мужа.
Кэтрин удовлетворительно кивнула.
– Ведь потом жена становится и матерью, правильно? Такие качества, как забота о сыне, понимание, любовь к нему тоже имеет место быть. Милосердная и любящая мать ведь никогда, скажем, не накажет своего ребенка за невинный проступок, верно?
- На что это вы намекаете? – произнесла герцогиня с каменным лицом, сжав зубы.
Оливия почувствовала приятное удовлетворение, поставив герцогиню на место. Вот так-то! Не должно ей указывать, с кем и как ей быть. С нее достаточно собственной матери.
- Я ни на что не намекаю. - Глаза Оливии по наивности в этот момент могли сравниться лишь с младенческими. – Я только выразила свое мнение, что истинно материнское сердце никогда не пойдет на подобную жестокость. А по поводу жены… Как вы сказали? Не претендовать на герцогское место? Я думаю, что вы немножко путаете титул и личное.
- Леди Уотсон, титул и личное как раз идут вместе неразрывно. Брак – одно из средств изменения своего положения. И я не позволю своему сыну с этим промахнуться, - грубо отрезала она и пошла дальше по коридору.
Оливия выдохнула: наконец, она ушла. Какая же она неприятная, эта герцогиня Лендская! Еще вздумала указать Оливии, что ей делать и за кого выходить замуж. Да, она не такая элегантная и не такая хорошенькая, как Шарлотта. Да, иногда Оливия говорила то, что думала, но невпопад - никогда. Ее слова всегда были уместны и отнюдь не глупы, а, скорее, наоборот: зачастую в них было больше ума и смысла, нежели в чьих-либо других. Конечно, это касалось женской доли, ибо Оливия не знала, о чем обычно толкуют мужчины, когда находятся одни. Но вряд ли в мужском кругу они обсуждают последние выпуски модных журналов или спорят об особенностях в выборе избранницы. И она не винила женщин за их некоторую несмышленость.
Нет, потому что их учили такими быть. Женщин с юных лет обучают тому, как понравится другим. Они усердно занимаются этикетом, рукоделием, учатся быть хорошей женой, которая успешно ведет хозяйство и многому другому. Маленьких девочек учат быть податливыми, как воск: всегда говорить и думать то, что хотят другие, потому что, если ты скажешь хотя бы одно не понравившееся остальным слово, тебя осудят, станут обсуждать и еще не известно, какое наказание тебя за это ждет дома. Быть женщиной, значит, не иметь собственного мнения, а иногда даже и ума.
Оливии очень повезло родиться в такой семье, как ее собственная. Она, как и все, не была идеальной, зато ее любили. И хотя единственным назиданием с запретами и жесткой дисциплиной были со стороны матери и гувернантки миссис Тэтчер, ее детство можно было точно назвать счастливым.
Оливия спустилась на свой этаж и, оказавшись на перекрестке коридоров, не могла вспомнить, какой ей нужен. Она уже начинала ненавидеть эти лабиринты. Все же, повернув направо, Оливия услышала какие-то крики на следующем повороте. Было похоже на разговор на повышенных тонах. Остановившись, она прислушалась и узнала голос Саймона, экономки миссис Рутнер и неизвестного молодого мужчины.
- Какого хрена, Фредди, ты здесь делаешь? - Резкость Саймона поразила Оливию.
Она никогда раньше не слышала его таким. Но что еще более важно, так это схожесть ледяной интонации Саймона и герцогини.
– Я уволил тебя!
- Саймон, отпусти его! – Голос Изабель был напуган, что даже Оливия покрылась гусиной кожей от макушки до пят.
Она выглянула из-за угла. Оливии жутко хотелось самой вмешаться, чтобы вместе с миссис Рутнер оттащить разъяренного Саймона, но не рискнула показаться. Очевидно, что она не должна слышать этот разговор.
- Ваша светлость, - тихо начал Фредди, - я прошу прощения. Мне жаль. Правда! Я бросил, со спиртным покончено, честное слово!
- Да? И что же ты хочешь от меня?
- Саймон, ему нужна… - Саймон прервал поднятой ладонью защитное слово Изабель.
- Мне нужна работа, ваша милость. Я готов работать за двоих. Я все сделаю, все, что скажете. Только возьмите меня обратно, умоляю!
Сердце Оливии сжалось в сострадании к бедняге.
- Нет, - твердо отрезал Саймон.
- Саймон?!
- Ваша светлость! Умоляю!
Оливия увидела краем глаза, как слуга со стуком костяшек упал на колени.
– Я больше не буду, обещаю. Я хочу исправиться!
Саймон был непоколебим.
- Да, ты мне уже клялся однажды. Но мое терпение иссякло так же, как из чаши вычерпывают воду. Моя чаша опустела, Фредди. Уходи сейчас же. Ты знаешь, где выход.
Саймон твердыми шагами наступал в сторону Оливии. Она услышала громкое хныканье Фредди.
Ладони Оливии вспотели, когда Изабель, захлебанная в собственных слезах, взмолилась:
- Саймон, дорогой, прошу тебя!
Он повернулся к ней.
– Я знаю, что Фредди зависим. Так и было, но, найдя его на улице, у меня заныло сердце. Мальчику нечего было есть. Он был весь в грязи, сидел на сырой и холодной земле в городе, когда я нашла его. Фредди просил подаяния, но не заработал даже на хлеб. Работы в городе для него не нашлось. Увидев меня, он так обрадовался и надеялся, что ты простишь его и примешь назад. Фредди понял свою ошибку и более не совершит ее. Пожалуйста, не прогоняй его.
По щеке Оливии прокатилась слеза. После таких слов даже камень бы раскололся или как минимум прослезился. Ее поражало то, с какой любовью относилась миссис Рутнер к Фредди, который, как она думала, многократно разочаровывал свою спасительницу и хозяина. И все-таки такая искренняя и долготерпеливая любовь не могла не тронуть душу Оливии. Ее воодушевляло большое сердце экономки.
- Я все сказал, - чуть менее сурово, но так же сухо закончил Саймон.
Он пошел дальше. Изабель продолжала плакать с Фредди. Саймон повернул за угол и увидел Оливию, прижатую спиной к стене. Округленными глазами она смотрела на него, словно на незнакомца, который дал ей пощечину. Судя по ее нахмуренному лицу, она пребывала в замешательстве. Саймону хотелось обнять ее, почувствовать ее тепло, распустить узел волос и зарыться лицом в карамельной гуще. Но Оливия сейчас не в лучшем расположении духа. Это Саймон прочел по лицу, поэтому он, не отрывая от нее глаз, усилием воли прошел мимо и скрылся на следующем повороте.
Оливия поспешила утешить Изабель. Она подбежала так, будто прошла сквозь стену и быстро оказалась рядом. Обняв добрую экономку, Оливия ощутила горечь ее обиды. Разглядев Фредди через ее плечо, который недоуменно вылупился на нее, она поняла, что видела его в саду, когда впервые познакомилась с Изабель. Вероятно, он здесь находится достаточно давно и скрывался, а сердобольная экономка ему помогала с ночлегом и снабжала едой. Оливия осознала, насколько, должно быть, Саймону стало больно от их обмана. Она была уверена, что именно это ожесточило его сердце и покачнуло весы в отрицательную сторону. В объятиях миссис Рутнер Оливия легонько поглаживала ее спину, что помогло той справиться с дрожью в теле. В этот момент она представила себя невесомым хлопковым платочком, который впитывает соленую влагу. Оказаться полезной хорошему человеку - очень теплое и окрыляющее чувство.
В мыслях она для себя решила, что во что бы то ни встало поговорит с Саймоном. Она была полностью уверена, что он передумает о Фредди. Ему просто нужно пару минут, чтобы остыть.