Всё-всё-всё о Ёжике - Козлов Сергей Григорьевич. Страница 47
— Конечно.
— А что там?
— Не знаю. Я ведь ещё никогда там не был.
— Как жаль, что мы не можем полететь вместе, — вздохнул Поросёнок. — Говорят, там есть большая река и, если голову намазать илом из этой реки, волосики станут золотые и пушистые.
— Я принесу тебе ила из этой реки, — пообещал Чирок.
— А не забудешь?
— Нет-нет, прощай! — И улетел.
А Поросёнок пошёл домой, намазал голову глиной и стал ждать, когда станет волосатым, как лошадь.
Метели кружили над землёй, вьюги выли, а Поросёнок сидел у себя в доме у печки и ждал весны.
Глина обсохла, и Поросёнок боялся пошевелиться, чтоб не обсыпаться.
Но вот наступила весна и запели птицы; Поросёнок выскочил из дома и поглядел в лужу.
Из лужи на Поросёнка глянул лохматый Свин.
— Ха-ха! — крикнул Поросёнок. — Как лошадь! — И тут же искупался в луже.
К реке он шёл медленно и важно.
Остановился, выставил вперёд ножку и поднял голову.
Летели утки.
«Кто это? Кто это?» — спрашивали они друг друга.
— Вы не видели лысенького Поросёнка? — спросила одна Утка. — Он постригся к зиме и теперь должен стать неузнаваемым.
— А что? — спросил Поросёнок.
— Мы принесли ему ила из далёкой реки, — сказала Утка. — Он станет золотым и пушистым.
— А где Чирок? — спросил Поросёнок.
— Его нет, — сказала Утка. — Он просил передать вот это.
— Где Чирок? — крикнул Поросёнок.
— Ему очень хотелось долететь. «Брось! Брось! У тебя не хватит сил!» — кричали мы ему над морем. Но… Он не послушался, и вот…
— Что?..
— У него не хватило сил, — сказала Утка.
Поросёнок повернулся и, сгорбившись, пошёл от реки.
«Какая разница, — думал Поросёнок, — лысый или золотой?.. Лишь бы был Чирок, и мы играли, и он кидал в меня шишками..»
— А где, где Поросёнок? — не отставала Утка. — Он так просил.
— Нет Поросёнка, — сказал Поросёнок. — Никого нет.
— Значит, у него не хватило сил дождаться, — сказала Утка. — Бедный Поросёнок! Бедный Чирок!
— А может быть, он ещё прилетит? — вдруг спросил Поросёнок.
— Он сел на волну. Он не знает дороги, — сказала Утка.
— Но, может быть, он ещё прилетит?
— Всё может быть, — сказала Утка.
И тут появился Чирок.
Он летел низко над рекой против солнца.
— Чирок! Чирок! Это я, Поросёнок! — закричал Поросёнок и бросился к маленькой утке Чирок.
— Это ты! Это ты! — кричал Чирок. — Ну ты и волосатый! Настоящая лошадь!
И Чирок сам намазал Поросёнка илом из далёкой реки, а потом они вместе вбежали в реку, а когда вылезли на берег, не было никого на свете золотистее и пушистее Поросёнка.
Заяц
Заяц проснулся — было тихо-тихо.
Так тихо и спокойно, что, пока он спал, он даже ни разу не вздрогнул.
Будто онемело всё вокруг.
И пока он хлопотал по дому, а спал Заяц в летнем, верхнем доме, он заметил какую-то странность с головой.
Его голова жила как бы сама по себе, своей отдельной жизнью.
Зайцу хотелось думать об одном, но голова была занята какими-то своими, особыми, не имеющими прямого отношения к Зайцу мыслями, и к тому, о чём ему, хозяину головы, хотелось бы думать.
Более того — Зайцу хотелось делать одно, а делал он совсем другое.
«Надо пойти в зимний дом, достать морковку», — думал, например, Заяц, а сам сидел на полу, глядел в окно, и голова его о чём-то думала.
Заяц даже сам не знал, о чём она думает. Он просто видел перед собой разные картины и себя с кем-то, сердился на кого-то, улыбался, и картины эти были из давным-давно прожитой Зайцем жизни.
То он видел — лес, поляну, весну.
Он, совсем юный Заяц, прыгает и смеётся.
Блестит река.
Хлюпают волны.
А он прыгает рядом с маленьким зайчонком и смеётся.
Или вот: сумерки, какие-то далёкие огоньки, а далеко внизу — река.
И в этих сумерках Заяц сидит с робкой, милой зайчихой, и они глядят на далёкие огоньки, на реку, и у зайчихи чёрные-чёрные, как ягоды смородины, глаза.
«Зачем? Почему?» — всё время спрашивала Заячья голова, и Заяц ничем не мог помочь ей с ответом.
Потом он вставал, куда-то шёл, что-то пытаясь сообразить, сделать, но опять видел себя как со стороны, застывшим у двери и глядящим через весь дом в то же окно и ничего за этим окном не видя.
Опять какие-то картины носились в Заячьей голове. А может, просто голова оторвалась от Зайца и он не заметил этого?
Такая мысль понравилась Зайцу.
Он представил свою голову, отдельно скачущую по лесу, и подумал, что бежать она должна на ушах, вверх тормашками, всё время глядя в серое небо.
За окном падал редкий снежок. Было пасмурно, тихо. Но Зайцу не было грустно.
Была только малая горечь, что голова вот вернулась, села на место и Заяц видел теперь падающий снег и не мог, вслед за головой, бежать по своей прожитой жизни.
В это же самое время
— Ну вот, снова пошёл снег, — сказал Медвежонок. — А я думал — его уже никогда не будет.
— И я, — сказал Ёжик.
— А ты почему думал? Я — потому что облаков не было, а ты?
— А я, — сказал Ёжик, — а я…
— Солнышко увидел, вот и обрадовался!
— Ага…
Они стояли на заметённой тропинке на холме, а вокруг летел снег.
Всю неделю до этого светило солнце, и ещё вчера в большом синем небе не было ни облачка. Небо было такое высокое, лёгкое, что казалось, прыгни с крыши — и полетишь.
И Ёжик так и сделал: забрался на крышу, прыгнул — и упал в сугроб.
Из сугроба, как со дна колодца, он увидел над головой совсем тёмное небо, звёзды — и испугался.
«Как же так? — думал Ёжик, сидя в сугробе. — Там, наверху, весело и легко, а тут — ночь? Значит, когда весело и легко и хочется петь, прыгать и кувыркаться, о д н о в р е м е н н о, — Ёжик остановился и ещё раз про себя повторил: «О д н о в р е м е н н о, то есть в о д н о и т о ж е в р е м я», — страшно и темно? Не может быть! Это просто плохой сугроб».
И Ёжик снова залез на крышу, попрыгал, поплясал, вздохнул лёгкого голубого неба, оттолкнулся — и полетел.
Сугроб, в который в этот раз упал Ёжик, был такой глубокий, что небо высоко над ним было просто чёрное, а звёзды — колючие и злые.
«Так-так-так», — забормотал Ёжик и прикусил губу, чтобы не разреветься.
И тут же услышал:
— Э-ге-ге-гей! Ежи-и-ик! — это кричал Заяц. — Ты где-е?
— Я здесь, — сказал Ёжик в сугробе.
Но Заяц его не услышал.
— Наверное, пошёл к Медвежонку, — вслух сказал Заяц. — Ежи-и-ик! — закричал он ещё громче. — Ты пошёл к Медвежонку?..
— Я здесь! — крикнул Ёжик.
Но Заяц его снова не услышал.
«Я здесь, я — в сугробе, думал Ёжик, — но меня нет, потому что у них там солнце, а у меня — ночь».
— Я здесь! — крикнул он изо всех сил, и Зайцу почудилось, что кто-то разговаривает.
— Кто говорит? — спросил Заяц.
— Это я! Я! — кричал Ёжик из сугроба. — Я здесь! Я же тебя слышу! Иди сюда, Заяц!
— Почудилось, — сказал Заяц и убежал.
А Ёжик выбрался из сугроба, вошёл в дом, растопил печь и сел у огня.
Солнце по-прежнему сияло в окнах, и снег сверкал.
Но Ёжик думал:
«Сейчас придёт ночь, станет темно, страшно, но о д н о в р е м е н н о, в э т о ж е с а м о е в р е м я, — весело и легко».
Стало смеркаться.
Ёжик сидел у печки и ждал темноты.
А когда стемнело, влез на крышу, поглядел на чёрное-чёрное, без звёзд, небо, глубоко вздохнул, зажмурился — и прыгнул в сугроб.
Какое-то время Ёжик не открывал глаза.
Он сидел в сугробе с закрытыми глазами и думал.
«Неужели, — думал Ёжик, — неужели я открою глаза и увижу голубое небо и солнце? Тогда… Тогда я буду знать, что одновременно, в одно и то же время, день и ночь, ночь и день».
— Раз! Два! Три! — вслух сказал Ёжик — и открыл глаза.
В первое мгновение ему показалось, что вспыхнул ослепительный свет. Но это только показалось. Он закрыл, снова открыл глаза — и ничего не увидел.