Слабо не влюбиться? (СИ) - Никандрова Татьяна Юрьевна. Страница 16

Я открываю рот, чтобы попросить друга не марать об Лапина руки, но уже поздно: Артём на всех парах несется к моему обидчику. Перед разгневанным парнем с тихим гомоном расступается толпа, и Демид наконец замечает приближающегося соперника.

– Воу, пацан, не заводись! – он примирительно поднимает руки и натянуто улыбается. – Я тут не при чем.

Теперь Лапин выглядит просто жалко. Он ниже Тёмы и существенно худее него. Неравенство сил тут очевидно даже тем, кто ни черта не смыслит в боевых искусствах.

– Она утверждает обратное, – гневно цедит Соколов.

Его ладони сжимаются в кулаки, а на костяшках проступают белые пятна. Челюсти плотно сомкнуты, и на чуть выступающих скулах играют желваки.

– Я ничего не делал, – оправдывается Демид. – Кто ж знал, что твоя девчонка такая недотрога. Да ее обидеть – раз плюнуть!

– Ты прав, – мрачно подтверждает Тёма. – Только плюнуть тебе придется кровью.

Лицо парня искажается такой неистовой яростью, что мне самой вдруг делается не по себе. Я не подозревала, что Соколов может быть таким свирепым. Ангельский лик бесследно растворился, явив миру беспощадного воина.

– Эй, полегче! – перепуганный Демид пятится назад. – Только давай без рук, ладно? Ты же знаешь, кто мой папа.

О, как это низко – козырять отцовским статусом. Но Лапину, походу, и впрямь нечего больше предъявить.

Тёма подступает зловеще близко и, понизив голос, холодно бросает:

– Как скажешь. Без рук, так без рук.

А в следующий миг резко подается вперед и коротким мощным кивком ударяет Демида лбом в переносицу. По заполненному учениками коридору прокатывается шокированное «а-ах», а новенький, пошатнувшись, хватается за нос, из которого багровыми струями хлещет кровь.

– Еще раз ее тронешь, и придется подбирать с пола не только достоинство, но и зубы, – слегка наклонившись к задыхающемуся новенькому, шипит друг.

В ответ мат. Потом угрозы. И снова мат.

Лапин смотрит на Соколова дикими ненавидящими глазами, но при этом продолжает затравленно отступать назад. Ответного удара не последует. Максимум, что может Демид, – это чесать своим грязным языком.

– Закрой рот! – рявкает Тёма, обрывая поток словесного дерьма. – Иначе мое колено передаст привет твоим кишкам.

Пыхтя, Лапин наконец распрямляется и убирает руки от лица. Его нос выглядит ужасно – распух и весь в крови. Наверное, это перелом.

– Ты пожалеешь, гад, – отзывается он тихо.

– И что ты сделаешь? Нажалуешься папочке? – насмешливо интересуется Соколов. – Ну так давай. Думаю, он уже в курсе, что его сын – трусливый гондон.

– Пошел ты! – Демид сплевывает прямо на пол и нетвердым шагом устремляется прочь.

Глава 16

– Тём, ну как дела? – после уроков догоняю друга в школьном холле. – К директору не вызывали?

– Пока нет, – он притормаживает, подстраиваясь под темп моих шагов. – Завтра, наверное.

Разумеется, Соколов вмазал Лапину за дело. Но мы оба знаем, что драки вне зависимости от их причин в школе, мягко говоря, не приветствуются. А значит, разборок с администрацией другу не избежать. Вызовут на ковер и будут дрючить: кто, кого, за что, зачем. Может, даже родителей пригласят.

– Слушай, я прям не знаю, что сказать… – заминаюсь. – Спасибо, что вступился. Ты был очень крут.

– Не за что, малая. За тебя любого порву, – парень сдувает со лба пепельную челку и распахивает дверь, пропуская меня вперед.

Выхожу на улицу, и по щекам ласковым дуновением прокатывается теплый сентябрьский ветер. Все-так ранняя осень – квинтэссенция красоты и пленительного изящества природы. Подуставший от изнуряющей августовской жары мир погружается в багряно-красные, желтые и золотые оттенки. Наполняется благородством и поэтическими образами.

Недаром ведь про осень написано столько потрясающих стихотворений. В каждом из них – частичка любви к рыжим листьям, что нарядным ковром устилают землю, к солнцу, которое уже не печет, но все еще греет, и к воздуху, пропахшему теплой сыростью, мелким дождем и, как по мне, пряным латте. Это мой любимый напиток в золотую пору.

– А ты не боишься, что Демид и правда отцу настучит? – оглядываюсь на друга, который тоже увлечен созерцанием осеннего пейзажа.

– Допустим, настучит, – переводит взгляд на меня. – И что дальше? Ну устроит Лапин старший скандал. Ну впаяют мне какое-нибудь наказание. Не смертельно.

– А если исключат? – спрашиваю с опасением.

– Не исключат, – с непоколебимой уверенностью заявляет Артём. – Не переживай, Вась, я тебя тут одну не оставлю.

Черт! Как же приятно ощущать его заботу! Прямо до мурашек приятно!

– Спасибо, Тем, – повторяю снова. – Ты лучший.

Соколов закидывает руку мне на плечо, и мы вместе, не спеша, спускаемся по лестнице. Вжимаюсь носом в его джинсовку и на секунду прикрываю веки от удовольствия. Тёма пахнет тепло, сладковато, а за счет терпких жасминовых ноток еще и очень «плотски».

Почему-то хочется его укусить. Задрать футболку и вонзиться зубами в мягкую кожу чуть ниже ключиц. Знаю, порыв максимально странный, но мои подростковые гормоны, всколыхнувшись, вдруг зажили своей жизнью.

– Ты домой? – губы парня касаются моего виска, и по спине пробегает волна тока.

– Да.

– Давай сначала заскочим в Мак? Перекусим.

– Хорошо, – улыбаюсь и прижимаюсь к нему чуть теснее.

На самом деле я не голодна, но любое времяпровождение в компании Тёмы мне в радость. Даже если просто придется сидеть и наблюдать за тем, как он пожирает гамбургеры.

До ресторана быстрого питания мы доходим за десять минут и, сделав заказ, занимаем уютный столик у окна. Соколов стягивает джинсовую куртку, оставаясь в одной футболке, и хитро мне подмигивает:

– Спорим, я сейчас сделаю нечто такое, отчего твои глаза вылезут из орбит.

– Мои глаза покинут свои орбиты, только если ты прилюдно разденешься, – хихикаю я. – Остальным меня не удивить.

– Точно? – парень подается вперед, и его лицо оказывается совсем близко.

Ох, нет. Я узнаю этот шальной взгляд. В голубых глазах пляшут оголтелые черти, а здравый смысл стремительно покидает чат.

Сейчас Соколов что-то выкинет. Зуб даю.

– Тем, я пошутила. Не надо раздеваться. Моя детская психика такого не выдержит.

– Да, ладно, Солнцева, не боись. Мой контент с пометкой шестнадцать плюс.

С этими словами он выходит из-за стола и, встав напротив меня, задирает футболку до самых ребер.

Я вперяюсь завороженным взглядом в его оголенный живот и пораженно ахаю, прикрыв рот рукой.

Не знаю, что меня больше шокирует: вид обнаженного рельефного пресса, свежая наколка, которая красуется чуть ниже пупка, или тот факт, что Тёмкино тату в точности повторяет картинку, которую я рисовала год назад в его комнате: одуванчик с разлетающимися зонтиками, которые в полете превращаются в две ладошки, держащиеся за мизинчики.

Для меня это изображение – символ нашей дружбы, ведь она началась именно с одуванчиков. Нам с Темой было, кажется, лет по пять. Он спросил, слабо ли мне открыть рот и закрыть глаза. Я, конечно же, повелась на его подначку. Разомкнула губы и тут же закашлялась, потому что засранец запихнул мне в рот белый одуванчик с созревшими семенниками.

Помнится, после этого я накинулась на Соколова с кулаками, а он ржал во весь голос. Я носилась за ним по полю, а, поймав, проделала тот же фокус: до предела набила его рот одуванчиками. Когда конфликт был исчерпан, мы с Темой помирились на мизинчиках, хором повторяя фразу «мирись, мирись, мирись и больше не дерись». Потом он повалил меня наземь, и мы вместе, хохоча и визжа от радости, катались по траве. Юные, беспечные, счастливые.

– Ты… Ты набил татуировку? – задыхаясь от удивления, спрашиваю я, хотя это в общем-то и так очевидно.

– Ну да. Нравится?

Глаза Соколова сосредоточены на моем лице. Глядят остро и цепко.

– Еще бы! – все еще нахожусь в поиске нужных слов. – Но Тем! Почему ты решил выбрать именно мой рисунок?