Красное небо - Козлов Вильям Федорович. Страница 25

Помешкав, Ратмир спрыгнул с платформы и пошел вдоль состава. Увидев впереди замаячившую фигуру часового с винтовкой, пригнулся, перелез через рельсы под вагоном ни другую сторону и очутился как раз напротив багажного отделения. Невдалеке смутно вырисовывалось деревянное здание вокзала с остроконечной башенкой. Там, на перроне, мерцали огоньки папирос, двигались фигуры людей. Дальше идти было опасно: если неожиданно состав тронется, то не успеешь вскочить на подножку своей платформы. Где же все-таки Пашка? И почему он его не разбудил?

Небо расчистилось, над кромкой леса посверкивали звезды. Ратмир зябко передернул плечами: в одной рубашке было прохладно. Если дни и стояли по-летнему теплые, то ночи были довольно холодными. Но это — ерунда, хуже другое: раз небо расчистилось, в любое время могут появиться немецкие бомбардировщики. Что это за станция, Ратмир не знал, но, судя по тому, что сразу за багажным отделением виднелся остов сгоревшего пульмана, вокруг чернели воронки, а вдоль полотна были сложены обломки шпал и искривленные рельсы, бомбежки здесь не редкость.

В животе громко заурчало, и он вспомнил, что уже скоро сутки, как ничего во рту не было. Воды бы хоть попить. Наверняка Пашка отправился на поиски съестного, у него, по-видимому, тоже живот подвело.

Послышался гул мотора, и к багажному отделению подкатила полуторка. Из кузова соскочили несколько военных, откинули борт и стали быстро сгружать ящики. Вслед за первой подошла вторая машина, третья… Гора ящиков быстро росла. Тут же виднелись и большие бумажные пакеты. В таких пакетах возят солдатские сухари.

Машины развернулись на лужайке и укатили, боязливо выставив вперед по две узкие полоски света. На фары шоферы надевали маскировочные колпаки с поперечными прорезями для света.

Ратмир сглотнул слюну. Он ясно представил себе, как плотно один к другому лежат в бумажных пакетах аппетитные ржаные сухари, они бывают еще сверху крупной солью присыпаны… Не заметив никого у горы ящиков и пакетов, он подошел поближе, прячась в густую тень от вагона. Тихо кругом, только на перроне движение, мигание огоньков, шуршание сапог по гравию. Не обеднеет армия, если он, Ратмир, возьмет из мешка пяток сухарей… Не помирать же с голоду?..

Вот он уже напротив сложенного у самых путей груза. Зорко оглядывается вокруг: никого близко не видно. Поблескивают две полоски накатанных рельсов. На первый путь должен прибыть состав. В него и погрузят все это добро. Ратмир вглядывается вдаль: вроде ничего подозрительного. И потом, он не знает, с какой стороны прибудет состав. Ночью издалека по искрам из трубы можно увидеть поезд. Пока тихо.

Ночь уже не кажется такой темной. Луны не видно, а звезды заполнили все небо. Неожиданно далекий голубой луч прожектора вырвался из леса, из конца в конец медленно прогулялся по небу и так же внезапно погас. Еще раз оглянувшись, Ратмир делает несколько быстрых шагов к мешкам и лихорадочно ощупывает верхний: он не ошибся, там сухари! Мешки снизу и сверху прошиты нитками. Пробует руками разорвать плотную бумагу, но ничего не получается, и тут он вспоминает про финку! Наконец-то она пригодилась. Достает из кармана, вытаскивает из тесных ножен, тычет острым концом в мешок. Наткнувшись на сухарь, финка выскакивает из руки и ныряет в щель между пакетами. Чуть не плача от бессильной злости — вот она, еда, рядом, а попробуй возьми? — Ратмир изо всей силы рвет мешок, он готов вцепиться в него зубами… Без ножа еду не добудешь. Он начинает отшвыривать мешки и пакеты в стороны, вот блеснуло лезвие, Ратмир хватает с мешка финку… И вдруг его ослепляет яркий свет, а громкий торжествующий голос оглушает:

— Попался, волчонок! И не вздумай бежать — продырявлю насквозь!

Фонарь гаснет, и в то же мгновение сильная рука крепко ухватывает его сзади за воротник рубашки. Ратмир поспешно запихивает финку в карман штанов.

— У кого же ты воруешь? — громоподобно говорит человек, встряхивая мальчишку, будто мешок с картошкой. — У воина Красной Армии, который на фронте кровь проливает, защищая Родину от фашисткой нечисти… Моя бы воля, тут же тебя на месте и кончил бы, паршивца!

Гневные слова тяжелыми камнями падают мальчишке на голову, он даже не пытается разжалобить охранника: молча стоит перед ним и смотрит в землю.

— Вот ведь какая штука эта война, — рассуждает тот, в упор разглядывая Ратмира. — Откуда ни возьмись, атакует человека серая вошь, и вот, пожалуйста: появились беспризорники!

Теперь Ратмир начинает различать в темноте поймавшего его человека: высокий, в пилотке, стеганом ватнике и с карабином через плечо. Лицо с впалыми щеками хмурое, глаза буравят мальчишку. Такой может и ударить.

— Откуда ты взялся-то тут? — Охранник нагибается и заглядывает Ратмиру в лицо. — Вроде бы я тебя на станции днем не видал.

— Я на фронт еду, — угрюмо отвечает тот.

— В каталажке твое место, — замечает охранник. — Ты за мое дежурство уже третий попался… Знаю я вас… таких фронтовиков! Ворье бесштанное — вот кто вы.

— Дяденька, отпусти меня, ради бога! — дрогнувшим голосом просит Ратмир. — Я с приятелем взаправду еду на фронт. Может, возьмут в разведку…

К складу подъехала полуторка. В кузове — продолговатые белые ящики, обитые тонкими железными полосками. Военные тут же принялись разгружать машину. К ним подошел командир с планшетом в руке. Его Ратмир не заметил, — наверное, он находился в помещении.

— Шагай, малец, и дежурку, — говорит охранник, подталкивая его в спину.

Ратмир, спотыкаясь и с тоской оглядываясь на свой эшелон, бредет к вокзалу. Впереди над частоколом из деревьев роем взлетают красные искры: прибывает встречный. А как только освободится путь, тронется дальше состав, на котором приехали Ратмир и Пашка… Где же он, Шалый? Уедет дальше и никогда не узнает, какая неприятная история приключилась с его напарником. Пашка упрямый, он своего добьется: попадет на фронт и станет разведчиком! Такие отчаянные там нужны. Шалый не побоится пойти к немцам в тыл и все там разузнать, у него не дрогнет рука выстрелить в человека. Только фашисты разве люди? Бомбят мирные деревни, убивают стариков, старух, ребятишек…

Тогда еще Ратмир не знал, что фашисты заживо гноят людей в концлагерях, сжигают их в крематориях, топят в старых шахтах, травят газами в душегубках…

В комнатке, куда Ратмира привел охранник, плавали клубы махорочного дыма. Здесь сидели железнодорожники и военные. Стрекотал в углу селектор. Молодой беловолосый боец сухарем поддевал из банки с тушенкой розовое мясо в желе и отправлял в рот. Умопомрачительный запах съестного вызвал у мальчишки обильное слюнотечение. Он отвернулся от бойца, но аппетитный запах лез в нос, обволакивал со всех сторон. Не будь здесь столько народу, он, наверное, бросился бы к бойцу, вырвал банку из рук и в мгновение ока вылизал бы ее, как собака, всю до блеска…

Дежурный в красной фуражке повесил жезл на длинный крюк на стене и крутанул блестящий рычаг, от которого прямо в стену убегали намотанные на блок витые провода. Ратмир знал, что таким образом закрываются и открываются семафоры. От каждой станции бегут к семафорам чугунные столбики с колесиками и проводами. Эти чугунные колесики с желобком посередине используются для тачек и самокатов.

— Вот привел мародера… — сказал охранник, обращаясь к командиру с тремя красными кубиками на зеленых петлицах. — Прищучил у мешков с сухарями. Летят на жратву, как пчелы на мед…

Командир бросил косой взгляд на мальчишку и поморщился, будто у него зуб схватило.

— Вместе с теми… утром с первым попутным отправим в тыл, — сказал он. — Не хватало нам тут еще со всяким ворьем возиться!

— В кутузку? — спросил охранник.

Командир махнул рукой и отвернулся. Перед ним лежали какие-то бумаги, чернильница с ручкой. Железнодорожники с любопытством разглядывали Ратмира. И в глазах их не было злости, скорее сочувствие. Молодой боец прикончил банку и небрежно сапогом запухнул ее под табуретку, стряхнул с галифе крошки. И только после этого посмотрел на мальчишку.