Каторжанка (СИ) - Брэйн Даниэль. Страница 18

— Кто может, кто нет, — Филат пригвоздил рыбину к столу и начал в который раз демонстрировать Фильке разделку. Я смекнула, что хитрый мальчишка прикидывается дурачком, но выдавать его не стала. У меня у самой рыба как в центрифуге побывала, одни ошметки, но я, в отличие от Фильки, старалась на совесть. — Им беленое золото надевают, чтобы силу держать, потому как иной клятый…

Филат вздохнул, вручил рыбу Фильке и, кажется, о ней напрочь забыл.

— …Разозлится, может пожар устроить. Не сам, глазищи-то такие не делай. Просто пламя свечи вспыхнет. Может, к примеру, вон, нож заставить полететь, но опять не по умыслу, а так. Может лошадь успокоить, а может — наоборот. Бывают клятые и спокойные, что с беленым золотом, что нет.

— Это зависит от характера? От натуры? — поправилась я.

Мне показалось, что суть я поняла. Если маг сам по себе нервный, то рядом с ним лучше не находиться, если спокойный, то его дар не во вред. А какой была Аглая? Про браслет беленого золота говорила Наталья, и остался этот браслет в доме графа фон Зейдлица, не достать его уже никак, но раз его с Аглаи сняли, значит, она опасной для окружающих не была? Значит, лучше было ей без браслета, чем с ним?

— От натуры? — переспросил Филат и, тяжко вздохнув, сам отрубил несчастной рыбе голову: Филька мог провозиться с одной тушкой до вечера. — А вестимо. Вот беленое золото их силу в узде и держит.

— А как они тогда могут… — Могут — что? Управлять магией? Не прозвучит ли это неприемлемо до такой степени, что я опомнюсь уже в ледяной воде? — Спасать кого-то или убивать чудовищ?

— Токены, — пожал плечами Филат. — В белый камень кровь клятого льется. Но я таких, пожалуй, и не встречал, — он задумался, припоминая, потом покачал головой. — Была такая старуха Зейдлиц, так она померла, почитай, лет двадцать назад, а сын у нее обычный. Вот старуха многое могла и умела, так вот я сейчас и подумал, а сама ли она померла или помог кто, я-то о ней слышал, еще как сам вон, как Филька, был.

Старуха фон Зейдлиц? Кто-то из моих предков, подумала я, из предков Аглаи. Токен, токен…

— А токен — это что, просто камень?

Не тот ли, который лежит у меня за пазухой?..

— Просто, да не просто. Что тебе-то, Грунька, — улыбнулся Филат, — любопытно, поди? Клятый, он человек вроде обычный, но обычный-то человек разный бывает. То годный, а то хуже чаячьего дерьма. Так что встретишь клятого, лучше держись подальше.

Не тот ли это токен, которого недоставало в браслете?

— Ага, — кивнула я и со вздохом потянула к себе вторую рыбину. Чуяло мое сердце, что с такими темпами команда сегодня не поужинает, если Филат что-нибудь не предпримет. — Токен, что он делает?

— Силу направляет, — пояснил Филат, но не раздраженно, а скорее устало. — Вот с токеном клятый, ежели сердцем чист и зла не имеет, много добра может сделать. Токен в беленом золоте бывает, а если без него, то всякое может быть, но я про то никогда не слышал.

Или не захотел мне говорить, подумала я и сделала вид, что целиком сосредоточена на рыбе. Вторая пошла немного проще, а может, я уже приноровилась. Значит, браслет, который был у меня, сдерживал мою силу, но был и токен — то ли от крови самой Аглаи, то ли от крови ее прабабки. Интересно, сколько старуха прожила? И раз у Аглаи был браслет с токеном, но браслет с нее сняли, а токен забрали, выходит, что маленькая графиня умела обращаться со своим клятым даром. Учила старуха фон Зейдлиц или кто-то еще?

Боюсь, что этого я уже не узнаю. Но токен у меня есть, если это действительно он, красный, очень тяжелый камень, а браслета нет, и какова моя сила, не известно даже мне самой. Полковник Дитрих может быть в курсе, но я рассчитывала, что больше не встречусь с ним никогда. Не стоила моя свобода историй о бабке, которая прожила полторы сотни лет.

Я сомневалась, что мне достался этот дар в принципе. То, что у меня его не оказалось, меня и спасло — иначе я бы сгорела, причем уже не один раз. Может быть, дар этот — или проклятье, как посмотреть — зависел не от тела, а только от разума…

Последний вопрос, дядь Филат, и я от тебя отстану. Мои расспросы становятся уже подозрительны.

— Клятый не клятым перестать быть не может, да? — печально спросила я. — Он так и останется навсегда таким… неправильным?

— Кто его знает, — поморщился Филат. — Бывает, что силы у него больше нет, а уж каким он человеком после становится, не от того то зависит… А что правильно, что неправильно, то, Грунька, Всевидящий решает, не человек. Не людское это дело — в промысел Всевидящего лезть.

«Бывает». Придется ограничиться этим, и можно предположить, что причина — стресс или клиническая смерть. В противном случае я должна допустить, что каждый клятый, который теряет силу, такой же, как я: явившийся сюда после собственной смерти. Невероятно, но… я сама разве не тому подтверждение? Что если здесь из десяти клятых девять окончили свою жизнь в других мирах и притворяются, будто ничего не случилось?

Для неженки Аглаи потрясением могла стать и казнь. Ведь именно в этот момент я очнулась на серой площади.

— Как с рыбой закончим, — вдруг сказал Филат, — может, пострижешь нас? Филька вон как зарос, того и гляди, колпак уже не поможет.

Только чем, подумала я, закусив губу. Постригу, если найдете мне ножницы, не самое приятное занятие будет — стрижка без предварительного мытья, но многое, что мне здесь предстоит, куда паршивей этого.

Ответить я не успела. В дверь камбуза заглянул матрос, сперва изучил кучу рыбы, потом уставился на меня, пока Филат его не окликнул:

— Чего пришел? До ужина дожить еще надо.

— Там, дядь Филат, капитан твою девку требует, — ответил матрос. — Не знаю, зачем она.

Глава десятая

Я подумала, что вариантов немного, и тот, что Филат мог посчитать за самый плохой, для меня оказался бы самым лучшим. Но Филат не возразил, и я пошла за матросом, насвистывающим какую-то песенку, по уставшей за день, кряхтящей барже, по деревянным лестницам и узким коридорам, вперед, вверх, вниз, снова вперед и вверх, пока матрос не указал мне на необычно солидную дверь с блестящей ручкой. Из каюты очень вовремя вышел боцман, и он тоже мне ничего не сказал, только ободряюще улыбнулся. Я взялась за ручку, все еще утешая себя — капитану я интересна как женщина. Почему нет, если я и без того есть на корабле, и, в конце концов, любовница в моей ситуации — не так плохо, к тому же любовница человека спокойного и образованного. Внешность могла быть обманчива, спору нет, но что я не видела за свою жизнь? Вот каторги, пожалуй, что не видала — и не хочу.

Но мои надежды растаяли, когда я вошла, поклонилась и увидела, что капитан с непонятной улыбкой указал мне на стул.

Ничего личного, просто бизнес, и хорошо, если он предложит мне сделку. Я сделала шаг и остановилась. Ничего еще не потеряно, если я смогу убедить его, что он ошибся.

— Я не смею, господин, — я снова поклонилась, а капитан махнул рукой и поморщился.

— Полно, ваше сиятельство. Скажите мне только одно: зачем вы тайком пробрались на баржу? Все права состояния вы все равно потеряли в момент гражданской казни вашего мужа, раз не пошли раньше на Тронный Двор. Вас не разлучили бы и высадили вместе. Так зачем?

Если предположить, что он неглуп, то я все еще могу с ним торговаться.

— Вы не думаете, что я не хотела ехать на каторгу, капитан? — с высокомерной грустинкой хмыкнула я, прошла-таки и села. Теперь хмыкнул капитан. — У меня было все — дом, семья, достаток, а сейчас моя задача — не сдохнуть. — Капитан никак не рассчитывал услышать от графинюшки емкое грубое слово. — Меня никто не спросил, мне не дали возможности воспользоваться правом, которое Святой Трон предоставил абсолютно всем женам.

— Предать мужей с дозволения Святого Трона? — капитан чуть склонил голову, но осуждения в голосе я не слышала. — На борту семнадцать каторжников, из них женаты были семеро, и вот поехали три жены. Вы, ваше сиятельство, беременная жена поручика Мезенцева и невеста поручика Седельского. Вы не поехали, конечно, вы бежали, если я правильно понял вас, и бежали совсем не на каторжные острова. Остальные жены — да, в тот же день, как дозволение вышло, отправились на Тронный Двор.