Соната разбитых сердец - Струкул Маттео. Страница 38

Усилием воли Гардзони отогнал мысли о своем великом будущем и сосредоточился на листке бумаги, который держал в руках: нужно сперва довести это заседание до желаемого финала.

— Итак, я зачитаю показания капитана Дзаго, — провозгласил он.

Инквизитор откашлялся и продолжил атаку с жаром, достойным генерала, приказывающего своим войскам взять неприступную крепость:

Я, нижеподписавшийся Якопо Дзаго, капитан районной гвардии, заявляю, что 9 июля 1755 года, во время ночного патрулирования, совершил проверку лодки, принадлежащей синьору Джакомо Казанове, которая была привязана у причала Сан-Тома. Причиной тому являлись не раз полученные мною сведения о его еретической деятельности. В результате обыска — которому синьор Казанова оказал сопротивление, вступив в схватку с гвардейцами и ранив одного из них в плечо выстрелом из пистолета в упор, — в его личной библиотеке мною были обнаружены два сочинения, признанные еретическими согласно Индексу запрещенных книг. Они были спрятаны среди других бумаг, равно как и рукописи, содержащие в себе магические выдумки. Когда я предъявил их Казанове в подтверждение приказа доставить его во Дворец дожей, он заявил, что не является владельцем данных книг, однако не смог предоставить никаких объяснений касательно их происхождения. После этого он стал угрожать лишить меня жизни. Казанова сопротивлялся задержанию до такой степени, что нам пришлось применить силу. Только после этого нам удалось доставить синьора Джакомо Казанову во Дворец дожей для осуществления правосудия.

Практически на одном дыхании прочитав свидетельские показания Дзаго, Гардзони умолк.

— Подлинность этого заявления подтверждена, государственный инквизитор? — спросил Альвизе Мочениго, по-прежнему сомневавшийся в виновности Казановы. Однако другие члены Совета начали наперебой поддерживать Гардзони.

— Святые угодники, да вы понимаете, насколько ужасно то, что натворил этот человек? Какие еще подтверждения вам нужны? — воскликнул Андреа Трон, выпучив глаза от изумления. — Мы ценим вашу легендарную беспристрастность, но я думаю, что в подобных обстоятельствах она неуместна. Если, конечно, вы не собираетесь поддержать его!

— В самом деле, Мочениго! — вторил ему Марко Фоскарини, переводя подозрительный взгляд с Альвизе на его верного союзника Дандоло. — Перед лицом столь неопровержимых доказательств любые колебания просто неприемлемы. Давайте обсудим судьбу Казановы, но я сразу говорю, что намерен отправить его в Пьомби! На пожизненное заключение!

В ответ на эту реплику совет разразился одобрительными возгласами, и даже Марко Дандоло не решился прийти на помощь другу.

Дело сделано! Пьетро Гардзони старался ничем не выдать своих эмоций, но все внутри него ликовало. Теперь добиться признания вины и, следовательно, образцового наказания будет совсем легко, а кроме того, благодаря тщательно продуманному плану, он смог привлечь на свою сторону большую часть Совета, впервые оставив Мочениго в меньшинстве.

Все-таки ничто так не объединяет людей, как ненависть к общему врагу. Злоба и зависть, которую инквизитору удалось посеять в сердцах представителей власти, стала мощным оружием не только против Казановы, что и так понятно, но и против его сторонников. Болезнь дожа и благоволение Совета неуклонно приближали Пьетро Гардзони к желанной цели.

Инквизитор выждал, позволяя ученым мужам вдоволь поспорить между собой, а затем решительно произнес:

— Многоуважаемые коллеги, в свете предъявленных доказательств, чья еретическая природа подтверждена высочайшим собранием, и всего вышеизложенного, я, Пьетро Гардзони, предлагаю признать Джакомо Казанову виновным в еретических деяниях и поведении, несущем в себе угрозу общественному спокойствию Венецианской республики, и приговорить к пожизненному тюремному заключению.

Его слова наполнили воздуха зала ледяным холодом. Разговоры между членами Совета тут же стихли, воцарилась тишина. Итог заседания был очевиден. Гардзони, в конце концов, оказался тем единственным, кто с самого начала был уверен в виновности знаменитого соблазнителя и искателя приключений, в то время как другие члены Совета десяти относились к его подозрениям с сомнением и даже усмешкой. Но теперь все изменилось, и он занял совсем другое положение — защитника законов и моральных принципов. И Венеции тоже придется измениться.

Члены Совета еще переговаривались между собой, а государственный инквизитор с удовольствием подумал о том, что не мог бы даже вообразить столь безоговорочную победу.

Глава 39

Свинцовая ночь

Наконец за ним прислали. Из тесной каморки его вывел Дзаго. Даже в тусклом свете свечей Джакомо разглядел знакомый хищный оскал гнилых зубов. Этот человек его ненавидит и теперь смог взять над ним реванш. В полумраке длинные волосы Дзаго отливали серебром, а проклятые голубые глаза светились, словно горящие головешки. Он даже не потрудился сообщить Казанове, какой ему был вынесен приговор. В конце концов, какая разница? И так понятно, что его отправят в тюрьму.

В кандалах, в сопровождении четырех гвардейцев, Джакомо долго шел по коридорам, потом поднялся по бесконечной лестнице и, наконец, оказался в просторном помещении, где его ждал элегантно одетый господин. Только тогда Дзаго наконец соблаговолил рассказать, какая судьба его ждет:

— Суд вынес приговор. Пожизненное заключение, синьор Джакомо Казанова. Присутствующий здесь секретарь господ инквизиторов Доменико Кавалли займется подготовкой вашего пребывания в тюрьме.

Надеюсь, оно будет крайне неприятным и полным мучений!

— Знайте, что однажды я вас убью. Как я уже сказал, я вам это обещаю, — ответил Казанова.

Вместо ответа Дзаго лишь усмехнулся и покинул комнату. Глухо раздались удаляющиеся шаги.

Секретарь инквизиторов и смотритель тюрьмы Пьомби, а следом за ним Джакомо, по-прежнему под конвоем четырех гвардейцев, поднялись по двум лестницам, прошли через галерею, потом еще через одну и, наконец, оказались в третьей, которая упиралась в стену с запертой дверью. Вытащив огромную связку ключей, Доменико Кавалли открыл замок.

Казанова оказался в душном, но просторном чердачном помещении около тридцати футов в длину и не меньше десяти в ширину, с маленьким окошком, расположенным так высоко, что дотянуться до него не было никакой возможности.

Комната была абсолютно пуста. Джакомо решил было, что это и есть отведенная ему камера, но потом понял, что ошибался. Смотритель продолжил путь до противоположной стены чердака, где обнаружилась еще одна дверь, обитая железом, высотой почти четыре фута и с отверстием посередине диаметром около восьми дюймов. Кавалли извлек новую связку ключей и отворил ее.

— Заходите! — приказал он Казанове.

Гвардейцы тут же подхватили его под руки и швырнули внутрь камеры. Джакомо растянулся на грязном полу, а дверь за его плечами с грохотом захлопнулась.

Вернулась темнота, а вместе с ней и мучительное беспокойство. Первые лучи солнца пробивались через зарешеченное окошко — слишком маленькое, чтобы в него мог пролезть человек.

Джакомо сжался в комок в углу и погрузился в мрачные мысли, которые терзали его разум, будто чудовища из древних легенд.

— У меня просто нет слов, чтобы выразить то, как ты разочаровала меня! Но будь уверена, с сегодняшнего дня ты увидишь от меня только презрение! — Никколо Эриццо был вне себя от ярости. Он вернулся домой раньше, чем собирался, и как раз застал дочь, возвращавшуюся домой среди ночи, да еще и под конвоем двух гвардейцев. Как воровка. Как шлюха. Когда Никколо узнал о том, что произошло этой ночью, он окончательно обезумел.

Франческа не могла сдержать слез. Однако причиной их было вовсе не раскаяние в содеянном, как надеялся ее отец. Она потеряла Джакомо. Возможно, навсегда.

После того как ее возлюбленный упал, оглушенный ударом рукоятки пистолета, и гвардейцы уволокли его прочь, без чувств, с залитым кровью лицом, Франческа рухнула на колени, заливаясь слезами. Ей бы очень хотелось оставаться сильной и всем своим видом показать этим негодяям, что она и Джакомо снова будут вместе и их любовь обязательно победит. Но они проиграли. Их подстерег смертельный удар. Государственный инквизитор, самые влиятельные семьи Венеции — все они безудержно жаждали власти, а чтобы обрести ее, им нужен был полный контроль и подавление любого инакомыслия. А кто, если не Джакомо, воплощал в себе свободу и постоянное противостояние жесткому порядку?