Милосердные - Андахази Федерико. Страница 4

4

С нижнего этажа доносился приглушенный смех Мэри и Клер. Просачивался приторный аромат полыни, табачного дыма и турецких пряностей – смесь, от которой Полидори успел отвыкнуть и которая всегда вызывала у него непреодолимые приступы тошноты. Он машинально открыл окно, но под воздействием суеверного страха немедленно закрыл его. Внезапно весь царственный пейзаж по ту сторону окна, коронованный снежной вершиной Монблана, вся эта великолепная панорама, покрытая прозрачным саваном дождя, сжались до размеров маленького огонька, который, подобно глазу циклопа, наблюдал за ним с вершины горы. Словно вопреки своей воле, Полидори снова взялся за письмо.

Я расскажу Вам о себе. Но, прежде чем начать, должна предупредить, что, возможно, открою Вам тайну, к которой Вы не готовы. Надеюсь, что профессиональное хладнокровие врача возьмет верх над Вашей завидной молодостью. Вы не можете себе представить, как для меня важно то, что Вы сейчас читаете эти строки. И тем более не подозреваете, какой груз – довлевший надо мной всю мою долгую жизнь – снимаете с моих плеч. Вас, наверное, удивит, что Вы – кроме моей семьи, если ее позволительно так именовать, – первый и единственный, кто узнал о моем существовании. Впрочем, я до сих пор не представилась. Меня зовут Анетта Легран. И хотя Вы очень молоды, думаю, что не ошибусь, если предположу, что и до Вас дошли слухи о моих сестрах Бабетте и Колетте.

Действительно, Джон Полидори не только слышал о сестрах-близнецах Легран, но, насколько мог припомнить, имел возможность лично встретиться с ними в доме некой мисс Мардэн или – он не был уверен – на одном из тех скандальных приемов, которые давала подружка его Лорда, актриса труппы DruryLane. В любом случае, сестер Легран он помнил совершенно отчетливо. Тогда на Джона Полидори эти две – к тому времени уже покинувшие сцену – актрисы произвели исключительное впечатление. Все отмечали не только их невероятное сходство, но и неправдоподобную синхронность всех их движений и реакций: они не отдалялись друг от друга больше, чем на шаг, смеялись над одними и теми же шутками и скучали во время одних и тех же разговоров; обе обладали врожденной способностью перебивать анекдоты в момент их кульминации и вообще, казалось, в них жила общая, единая душа. Но более всего в них поражало нескрываемое сладострастие, с которым они рассматривали любого мужчину, оказавшегося в их поле зрения. Они без тени стыда вонзали взор в наиболее многообещающие выпуклости между мужскими ногами и неотрывно провожали глазами – в случае необходимости беззастенчиво поворачивая голову – потенциального «кавалера». В подобных случаях они что-то шептали друг другу на ушко и смеялись нервным, взволнованным смехом, не скрывая охватившего их возбуждения. Казалось, они совершенно не заботились о том, чтобы развеять ходившие о них сплетни, которые обретали как форму слухов, шепотом передававшихся из уст в уста, так и более зримый облик – оскорбительные надписи на дверях общественных уборных. Полидори даже вспомнил, как в одной из газетных статей появился неологизм «легранский» применительно к поведению некой дамы, чья репутация стала вызывать сомнения. По крайне мере, Лорд к слухам о его возможной близости с сестрами относился с высокомерным достоинством и на публике вел себя абсолютно безупречно. «Клевета слишком грязна, чтобы пренебрегать ею», – как-то недавно сказал он, когда в коридорах Hoteld'Angleterreему встретился один разъяренный господин, который заявил, что Байрон и его «растленные друзья» представляют собой «общество кровосмесителей, наносящих оскорбление Короне». Сестры Легран, напротив, не придавали ни малейшего значения формальностям.

Полидори вспоминал. Его взгляд будто блуждал в неведомых далях, не принадлежащих этому миру. Но хотя казалось, что его глаза не видят ничего, кроме смутного пейзажа памяти, они были по-прежнему прикованы к огоньку на вершине горы. Джон Полидори положил письмо на маленький столик и несколько раз прошелся туда и обратно по комнате, как будто где-то здесь, в ней, можно было найти разгадку. Внезапно его озарила одна мысль: опершись локтями на подоконник и подперев кулаками подбородок, он выглянул в окно. Он долго разглядывал длинную цепочку огней, тянувшуюся вдоль озера. Сама невозможность сосчитать их подсказала правильное решение: одни из них вспыхивали, другие гасли, некоторые, прежде чем исчезнуть, слабо мерцали или просто были крохотными дрожащими отражениями в воде. Если в этот самый момент, сказал он себе, ему придет в голову задуть свою свечу, то в ту же секунду, исключительно по воле случая, один из тех огней, которые он сейчас наблюдает, непременно погаснет.

Впрочем, задувать свечу и не понадобилось: огонек, посылавший робкий сигнал с вершины горы, угас. Полидори улыбнулся. Смешной глупец! Просто его Лорд задумал поиздеваться над его суевериями. Секретарь решил удвоить ставку, чтобы проверить гипотезу. Он сказал себе, что, если прямо сейчас зажжет свечу, которую погасил несколько мгновений назад, то наверняка там вдалеке из ничего вспыхнет какой-нибудь другой огонек. И действительно, вскоре на западе снова появилась мерцающая точка. Все это, конечно, было нелепым розыгрышем, который сплели две маленькие гарпии. Раскаты смеха, раздававшиеся внизу, были тому лучшим подтверждением. Теперь все стало ясно: они заручились содействием слуги, который и подкинул ему в комнату письмо. Более того, ему пришло на память, что накануне вечером, перед отъездом в Женеву, все четверо обсуждали отрывки из этого ужасного романа Мэтью Льюиса TheMonk, и при этом, видя, что Полидори не может скрыть своего страха, веселились еще больше и в издевку рассказывали все более и более мрачные эпизоды. Скорее всего, письмо, которое сейчас сжимают его большой и указательный пальцы, написала либо Мэри, либо Клер. И подобно огонькам, что загорались и гасли на том берегу, не подчиняясь ничьей посторонней воле и логике, точно также и тот, что вспыхивал на вершине горы, – сказал он себе – угас по чистой случайности. Джон Полидори сложил письмо вчетверо и решил спуститься вниз, чтобы положить конец шутке. Однако, прежде чем покинуть комнату, чтобы еще раз убедиться в собственной глупости и в несостоятельности всего фарса, он взял свечу, поднес ее к окну и, используя конверт в качестве своеобразного экрана, поместил его между стеклом и пламенем, заслоняя свет сначала через три коротких интервала, а затем – через один длинный. Проделав это, он стал всматриваться в противоположный берег. Затем громко рассмеялся над своей наивностью. В ту самую секунду, когда Полидори уже собрался повернуться спиной к окну и выйти из комнаты, он четко увидел, как далекий огонек на вершине горы погас и снова зажегся – сначала через три коротких, а затем через один длинный интервал.

5

На какую-то долю секунды Джон Полидори предположил, что у него внезапно помутился разум и что все это: и необъяснимое появление письма, которое, как ему кажется, он сжимает в руке, и загадочная перекличка огоньков, и якобы адресованные ему мрачные угрозы, – не более чем плод воспаленного воображения. Тогда к чему – спросил он себя – предаваться терзаниям, продолжая читать зловещее письмо, порожденное его собственным помутившимся разумом, если весь чудовищный спектакль, протекающий перед его взором, срежиссирован его, доктора Полидори, помешательством. Конечно, подобное предположение не могло утешить, напротив, сама мысль о возможном сумасшествии пугала еще больше. Поэтому он снова принялся за чтение, теперь уже лелея надежду найти доказательства, которые опровергли бы жуткое предположение.