Колодец пророков - Козлов Юрий. Страница 64

На Августу обрушился настоящий каскад образов: принц в серебристом костюме, как в блистающей чешуе; нежнейший сказочный эльф с трепещущими за спиной радужными крыльями; голливудский актер с благородной сединой и искренним честным взглядом; наконец, какой-то и вовсе сверхчеловек, как будто выбравшийся из холодильника – с длинными ногтями, покрытыми перламутровым лаком, белоснежными до плеч локонами, голубыми, как космическая сталь, глазами. У Августы закружилась голова. Она была готова отдаться странному – из комиксов или мультфильмов – существу прямо на проспекте.

Августа сама не заметила, как пропахший мочой, в черной свастике, эсэсовских молниях лифт вознес их на чердак. Должно быть, здесь собирались, оставляя графитти, поклонники скомпрометировавшего себя в истории германского Третьего рейха.

Ее спутник запер дверь на ключ. По полу чердака, как толстые черные змеи, ползли, переплетаясь и расплетаясь, залитые в битум трубы. Здесь были круглые, как иллюминаторы, окна, как если бы чердак был германским линкором или цепеллином. Сквозь них внутрь проникали (тоже похожие на трубы) солнечные лучи. Сухой пыльный воздух на чердаке был поделен трубами-лучами на светящиеся и темные параллелепипеды.

Августа отчетливо уловила в душащей ее волне обаяния составляющую кошмарного насильственного совокупления, свежей и свертывающейся крови, расчленяемой и разлагающейся плоти – одним словом, составляющую боли, страха, смерти и тлена. По ее красивым сильным ногам прошла дрожь. Ноги стали как из пластилина. Она ощутила в поделенном на светящиеся и темные параллелепипеды воздухе концентрацию зла, совершенно недопустимую для человеческого мира. Августа почувствовала себя одинокой и оставленной на пыльном чердаке-корабле или цепеллине, плывущем сквозь холодное светлое небо, равнодушно заглядывающее в окна-иллюминаторы. Из чего следовало, что под небом творились и более жуткие вещи. Природа силы, с которой ей в данный момент пришлось столкнуться, была неизмеримо низменнее и примитивнее, нежели ее собственная сила, но в этом месте, в этот час чужая сила была сильнее.

Молодой человек вдруг отпрянул от Августы, внимательно посмотрел, как если бы увидел впервые. Волна обаяния смешалась, разбилась о невидимый волнолом, разлетелась по увитому толстыми черными змеями полу клочьями тошнотворной пены.

Мгновение они смотрели в глаза друг другу.

Августа увидела перед собой холоднокровное чешуйчатое, вставшее на жало-хвост отродье с плоской, как блин, головой, мертвыми ледяными глазами. Августа отпрянула, прижалась к стене. В этом месте сухая штукатурка была проломлена. Больше всего на свете Августе хотелось уйти в пролом. Грядущая власть над миром была ничто в сравнении с этим чисто человеческим желанием. Но это было невозможно. Слишком мала была дырка. Пролезть в нее могла разве лишь кошка. Питающемуся живой кровью и разложившейся плотью отродью, Похоже, не было ни малейшего дела до изменяющих сущность мира предначертаний. «Большое гибнет в малом, а общее в частном», – вспомнилась Августе формула самоуничтожения зла, выведенная в 1247 году монахом Корнелиусом.

Ей не хотелось самоуничтожаться в малом и частном.

Вероятно, и молодой человек в светлом костюме увидел Августу в ином образе. В его взгляде появилась растерянность. Августа буквально влипла спиной в стенку, вжалась затылком в пролом, закрывая путь к бегству неведомой кошке, превратиться в которую в данный момент мечтала сильнее всего на свете.

– Ты правильно встала, девочка, – пробормотал молодой человек. Его дыхание пахло могилой. Он вдруг сделался до такой степени безликим и незаметным, что Августу оставили малейшие сомнения: никакая милиция никогда его не поймает; он будет убивать кого хочет, как хочет и сколько хочет.

Пока он повелевает запахами. Пока ему будет позволено. Кем?

Августа поняла, что их встреча – не случайность. Это было невероятно, но Августа почти забыла о его присутствии.

– Я догадываюсь, кто ты, – услышала она его голос, – но раз уж мы встретились, принцесса, позволь… – приблизился к ней вплотную. У Августы возникло чувство, что ее хоронят стоя и заживо – обкладывают ее теплое тело богини, высокую дышащую грудь липким, просверленным грибницами шампиньонов дерном, – хотя бы поцеловать…

У Августы мгновенно пересохли губы. Она подумала, что поцелуй не доставит молодому (или не очень молодому?) человеку ни малейшего удовольствия. С таким же успехом он мог бы поцеловать полуденный песок в пустыне или раскаленную сковородку. Августа не обольщалась мнимым смирением молодого человека в светлом костюме. Зло, воплощением которого он являлся, было настолько низменным и примитивным, что предстоящие его телодвижения не просчитывались. Воздействовать на полузмеиное, оперирующее запахами отродье было столь же сложно, как, скажем, выплавить железо из грубой руды для наконечника копья с помощью тончайшей компьютерной технологии, используемой для получения суперстали из сложнейшей комбинации цветных и белых металлов. Августа закрыла глаза.

– Не в губы… – услышала она уже не человеческий голос, а стопроцентное змеиное шипение, – точнее, не в эти губы… Я хочу причаститься к створу ворот, из которых… – молодой человек в светлом костюме опустился перед Августой на колени. Взлетевшая рука легко расстегнула ее юбку, длинный палец, как острый коготь, зацепил, разрезал, стянул вниз трусы. – Девочка, ты даже не представляешь, какой сладкий у меня язычок! – задыхаясь от страсти, молодой человек требовательно развел стоящей у стены Августе ноги, приклеился мокрыми ладонями – лягушачьими лапами – к ее ягодицам. Некоторое время он сосредоточенно сжимал и тискал их, покрывал липкими поцелуями бедра, потом, застонав, запрокинул вверх голову. Августа едва не потеряла сознание, когда увидела мечущийся в пыльном чердачном воздухе, как мертвое адское пламя, длинный раздвоенный – неуловимого (мертвого) цвета – змеиный язык.

– Мой язык обладает антисептическими свойствами, – прошипел снизу молодой человек, – я подмету твое лоно, как пол в храме… Если, конечно, ты хочешь, чтобы мы расстались добрыми… живыми друзьями… – Августа уже ощущала стремительные, щекочущие касания змеиного языка, – а ты ведь хочешь, чтобы мы расстались друзьями, я прошу тебя… Нет, я требую… Раздвинь ноги, сука, если хочешь остаться в живых! Смотри, смотри, что я делаю! – спустил с себя штаны, прижался к коленям Августы холодным безжизненным членом. – Нам некуда спешить, принцесса… Это только первая серия… – раздвоенный язык молодого человека медленно вошел в Августу.

До сих пор ей еще не доводилось испытывать столь сильного и странного наслаждения. Едва сдерживая рвущийся наружу животный стон, Августа прижала тыльную сторону ладони ко рту, другую руку что есть силы впихнула в стенной пролом.

– Наш фильмец будет многосерийным… Или я ошибаюсь, принцесса?

Она почувствовала, как язык молодого человека в светлом костюме разделяется на две подвижные самостоятельные части. В то время как первая часть занималась своим делом (подметала лоно как пол в храме) в одной полости, вторая нежно и осторожно скользила вдоль промежности, нащупывая путь, чтобы внедриться в другую. Почти теряя сознание от сотрясающих ее судорог, Августа нащупала в проломе закрепленный на специальном держателе стилет. Она как будто знала, что он хранится именно там. Этим стилетом проклятый ублюдок закалывал несчастных загипнотизированных девиц. Августа выхватила стилет из пролома, ухватилась за рукоятку двумя руками, ногой отпихнула молодого человека в светлом костюме, а когда он поднял на нее удивленное лицо, что есть силы, не обращая внимания на протестующе и умоляюще взметнувшийся язык, вонзила – по самую рукоятку – стилет точно ему в левый глаз, после чего упала на поверженное, приколотое к облитой битумом трубе тело, обессиленно растекаясь в последнем – самом сильном – оргазме.

…Таким образом, расхожее представление о силе, частью которой была Августа, как о законченном – абсолютном – зле решительно не соответствовало действительности. Августа могла вспомнить немало случаев, когда она впрямую карала зло. Она доподлинно знала, что в грядущем мироустройстве (по крайней мере на верхних его этажах) не предусмотрено места для самых примитивных и отвратительных проявлений зла.