Колодец пророков - Козлов Юрий. Страница 85

Это было молоко не для смертных.

Августа выключила свет. Капля светилась на ее ладони! Августа ощутила, как устала ее ладонь держать крохотную светящуюся мельхиоровую каплю. Она как будто стремилась к центру Земли, продавливая, преодолевая все препятствия на своем пути. В довершение чудесных свойств капля оказалась неуничтожимой. Августа поместила ее в пустую хрустальную вазу на кухне. Светящаяся тяжелая капля начала выказывать ревность к прочим молочным продуктам. Они сворачивались, скисали в холодильнике со значительным опережением указанных на коробках и бутылках сроков.

Пролившаяся из груди капля явилась опровержением очередного высказанного Августе пророчества. Чего только не пророчили ей разные люди и… существа, принимающие облик людей!

Один дед – он называл себя гинекологом доном Антонио – предсказал ей долгую счастливую жизнь с мужем, которого сам же и скосил пневматической почтой – газонокосилкой судьбы. Другой – этот величался генералом госбезопасности Толстым – предрек ей немедленную смерть от появившегося на свет первенца.

Августа сделала вывод, что люди, которым суждено своими глазами увидеть конец света, точнее того, что принято называть цивилизацией Homo sapiens, врут как сивые мерины. Если у нее с таким запасом во времени появилось молоко – она будет кормить грудью своего первенца. А значит, вовсе не умрет сразу после родов. Куда сложнее было опровергнуть другое пророчество генерала Толстого – что она будет вынашивать первенца не девять, а тринадцать месяцев. Похоже, хитрый дед просто продлевал себе век, зная ее слабость к разного рода спорам, пари, проверкам пророчеств на вшивость.

Сравнивая двух стариков – дона Антонио и генерала Толстого – Августа приходила к выводу, что дон Антонио, пожалуй, будет посимпатичнее. Он был прародителем расы южноамериканских индейцев – людей природы, – загнанных цивилизацией Homo sapiens в резервации.

Он занимался, в сущности, благородным делом – возвращал бабам утраченную способность рожать. Мужская сила дона Антонио, генерала Толстого, прочих свидетелей предстоящего конца света лежала за пределами постижения обыденным сознанием.

Августе было доподлинно известно, что в клинике дона Антонио есть специальное, похожее на дорогой отель, отделение, где останавливаются женщины, отчаявшиеся родить. Последней их надеждой был дон Антонио. Но не как врач, а как мужчина.

Августа видела там женщин всех возрастов, рас, габаритов. Восьмидесятилетнюю с овуванчиковым пухом на розовом черепе обезумевшую старуху-миллиардершу. Арабку-террористку с вычищенным, бесплодным, как пустыня, лоном, принявшим в себя двадцатисантиметровый осколок бомбы в автобусе Иерусалим-Хайфа. Из-за паспортной проверки она не успела вовремя покинуть автобус. Стопятидесятикилограммовую жену африканского вождя, нижнюю часть тела которой, как утюгом, прогладил копытами носорог. Все они жаждали стать матерями, как и некоторые бывшие мужчины, изменившие пол под скальпелем хирурга. Для одних сеанс любви с доном Антонио обходился в миллион долларов. С других он не брал ни цента. История клиники не знала случая, чтобы страждущая женщина уехала из Санта-Моники не забеременев.

«Бог даст вам ребенка, – каждый раз говорил дон Антонио, прощаясь с плачущей от счастья будущей матерью, – в виде исключения. Больше у вас такого шанса не будет. Берегите его. Вы знаете правило: ко мне можно приехать только один раз в жизни».

Августа не сомневалась, что после того, как она во сне отказалась от услуг орла, дон Антонио снова вернется в свою клинику. Интересно, подумала она, сколько сыновей и дочерей дона Антонио ходит по свету?

В отличие от дона Антонио, растворяющегося в природе, вливающего вино жизни в старые, безнадежно износившиеся мехи грешной женской плоти, генерал Толстой растворялся в социально-политических катаклизмах, вливал вино новых идей в безнадежно износившийся, на глазах разъезжающийся и не удерживающий в себе вино новых идей, вообще ничего не удерживающий, мех огромного – пока еще в одну восьмую часть суши – государства, которое, как он с удивлением рассказывал Августе, решительно ничем не примечательный, вырвавшийся из-под трехсотлетнего ига народ вдруг могучим ударом утвердил на просторах Евразии, а к исходу XX века не менее неожиданно взял да отдал на волю внешних (то есть чужих и враждебных ему) сил. Дон Антонио давал жизнь новым людям, делал (по крайней мере на какое-то время) женщин (их матерей) счастливыми. Генерал Толстой – новым социальным технологиям, политическим и экономическим проектам, от которых счастья в мире определенно не прибавлялось. Августа не раз заставала его в кабинете внимательно рассматривающим на огромном (для воспроизведения передаваемых со спутников картинок) экране очертания России, бывшей РСФСР.

Страна, несмотря на наличие внутри себя отдельных независимых, полунезависимых и воюющих за независимость территорий, все еще занимала северную оконечность Евразии, напоминала на экране (почему-то там превалировала красная – с многочисленными оттенками – гамма цветов) исклеванный в кровь, безвольно свесившийся гребень некогда удалого, а ныне шатающегося в изнеможении на подламывающихся желтых ногах среднеазиатских пустынь, можно сказать, готового «в ощип» петуха.

Вторым излюбленным занятием генерала Толстого было созерцание круглосуточного спутникового телевизионного канала, транслирующего исключительно музыкальные клипы. Генерал Толстой, если верить его рассказам, чудом спасся во время чудовищного землетрясения, погубившего Атлантиду. Он утверждал, что оно было делом рук военспецов из параллельного мира. Еще раньше (во времена динозавров) он наслаждался в раю на земле в хрустальных полостях Антарктиды. Он был человеком (существом) весьма почтенного возраста.

Августе не было тридцати, в советскую эпоху она бы считалась девушкой (молодой женщиной) комсомольского возраста. Некое противоречие заключалось в том, что генерал Толстой упорно смотрел трансмузыкальный (так он назывался) канал, Августу же не заставить было смотреть этот бред ни за какие коврижки.

– Напрасно не смотришь, доченька, – заметил однажды генерал Толстой, – это будущее.

– Чье будущее? – уточнила Августа.

– Мира, которым будет управлять твой первенец, – ответил генерал Толстой.

– Не вижу здесь будущего, – с отвращением посмотрела Августа на кривляющегося негра, китаянку и метиску в купальниках, которые не столько прикрывали тела, сколько анатомически о них рапортовали.

– Круглосуточное, так сказать, нон-стоп, приуготовление к будущему, – объяснил генерал Толстой, – вакуумная уборка мусора из голов, расчистка строительной площадки.

– О чем ты, дед? – Августа поймала себя на мысли, что генерал Толстой стал ей совсем не интересен. Она подумала, что верной службой давно уже возместила ему сторицей за то, что он когда-то спас ей жизнь. Августа, впрочем, подозревала, что спасение было мнимым. Как мнимым оказалось и пророчество генерала, что ей суждено принять немедленную смерть от родившегося первенца за то, что некогда она пыталась покончить с собой и, следовательно, с первенцем. В отличие от дона Антонио, живущего утесняемой Homo sapiens дикой (естественной) природой, генерал Толстой жил неестественными, утесняющими не только дикую природу, но и самого Homo sapiens социально-политическими мнимостями.

– Это канал-предтеча, – сказал генерал Толстой, – так сказать, ретранслирующий нам из будущего принципы новой религии, новой морали, нового мира.

– Усложняешь, дед, – рассмеялась Августа. – Ты слишком долго живешь в России. Здешний народ склонен думать о простом сложно, настолько сложно, что когда додумывает мысль, это простое у него уже того… украли.

– Я насчитал пока пять принципов, – не согласился генерал Толстой. – Первый – эротика, но не между полами, а, так сказать, направленная вовне, то есть трансэротика, исключающая само понятие любви. Суть трансэротики – унификация полов, то есть знак равенства между межполовым и однополовым сексом. Мир будущего – это не мир мужчин и женщин, создающих семьи и воспитывающих детей, это мир би-, точнее, мультисексуальных существ, рассматривающих любое встреченное, равно как и свое собственное, тело как источник возможного наслаждения и не более того. Материнство, отцовство, семейные узы будут объявлены в новом мире вне закона! Второй принцип, – продолжил генерал Толстой, – поругание всех мировых религий, в особенности христианства, путем включения в клипы на канонические религиозные сюжеты взаимоисключающих символов из разных уровней сознания. Это примерно как показать роскошный ресторан, прекрасно одетых, утонченных людей, на тарелках у которых лежит дерьмо. Ну вот, – кивнул на экран телевизора, – смотри, у Христа растут рога и хвост, он превращается в… козла? Или… в буйвола? Ага, в антилопу гну!