Четыре угла - Белинская Анна. Страница 6

– Выброси, – ровным тоном посоветовала Полина, зажав телефон между ухом и плечом.

Двумя руками потянулась к заклинившей рукоятке, чтобы приоткрыть окно. Девушке становилось душно.

Деструктивная реакция родом из детства каждый раз срабатывала как инстинкт. И пусть сейчас Полине справляться с ней стало гораздо легче, но укоренившиеся на подкорке защитные функции включались по умолчанию.

– А что я, по-твоему, буду есть? – возмутилась родительница. – Ты хоть представляешь себе, чем здесь кормят? Даже зеки питаются лучше, – умозаключила Татьяна Борисовна.

– Откуда ты знаешь, как питаются зеки? – Полина проскрипела заржавевшим механизмом, и стекло с недовольством начало опускаться. Водитель такси бросил на хозяйничающую в его машине девушку сердитый взгляд в зеркало заднего вида, но громко промолчал.

– Не передергивай, Полина, – осадила дочь женщина. – С тобой стало невыносимо разговаривать, – вспыхнула на том проводе Татьяна Борисовна.

– Стало невыносимо тогда, когда я начала отвечать тебе в принципе? Понимаю, что, когда я безропотно молчала, тебе было удобнее, – Полина потянула глубоко носом воздух, залетевший в салон.

– Полина! – воскликнула женщина, оскорбившись. – Ты всё больше и больше становишься похожей на своего непутевого отца, – брюзжала родительница.

К слову, в кардинальном изменении поведения дочери женщина обвиняла двух мужчин – отца Полины и человека, о котором в их семье упоминать запрещалось под роспись.

– Может, потому что мы с ним родственники? – заводилась Полина.

– Грубиянка, – проворчала женщина и бросила трубку.

Девушка откинула голову назад и подавленно прикрыла глаза.

Четыре года каждый телефонный разговор с матерью заканчивался таким образом, что кто-то из них двоих бросал трубку. Чаще это делала Татьяна Борисовна. Она до сих пор не могла поверить, что ее послушница-дочь превратилась в высокомерную стерву с длинным языком. Всеми проклятиями народов мира она в своей голове осыпала бывшего мужа Полины, когда-то уведшего ее дочь из отчего дома, а после бессовестно предавшего. Женщина была абсолютно уверенна в том, что это его негативное мещанское влияние так испортило Полину. Это он оставил после себя руины в виде каменного отчуждения девушки.

Макеева крепко сжала телефон в руках и устало посмотрела в окно. Любое взаимодействие с матерью – как прогулка в логово вампира. Все соки и энергию теряла, после чего Полине приходилось восстанавливаться марочным ромом. Радовало только то, что за время нахождения в Питере их разговоры были не частыми, а встречи – наиредчайшими, что устраивало Полину несказанно. За четыре года родственницы виделись всего три раза и очередное наведывание заканчивалось побегом Татьяны Борисовны из Питера спустя пару дней гостевания с сердечным приступом и крокодильими слезами в честь неблагодарной дочери, в которую женщина с детства старалась вложить всё самое правильное и прагматичное, а вышло, что вышло. Их отношения сложно было назвать отношениями между дочерью и матерью, скорее они напоминали извечный конфликт между лающей собакой и шипящей обороняющейся кошкой. Ни одной общей темы для разговора, ни одной точки взаимодействия. Глухо как в танке.

Сейчас Полине тоже требовался нейролептик. Покрепче. Иначе мыкаться будет. И внутри себе перекручивать все слова матери. В ушах звенело, а во рту сухо.

Покурить нужно. Хотя бы немного горьким дымом перебить иную горечь.

Сигареты в сумочке нащупала, до дома хотела дотерпеть, а в окне мимо Медовый мост пронесся.

– Остановите здесь! – неожиданно вскрикнула Полина и уперлась одной рукой в спинку водительского кресла от того, как резко машина затормозила. – Пожалуйста, – на выдохе.

– Дамочка, да вы… да я… – раздувались ноздри водилы, обернувшегося к девушке.

– Извините, – Полина подхватила сумку и пулей выскочила из ржавого Логана, случайно грохнув дверью.

Обернулась, услышав позади ругательства, извиняюще состроила мину, и перепрыгнула через бетонный невысокий отбойник, сливаясь с толпой туристов, движущихся на остров Канта.

В это время года Калининград по-особенному встречал приезжающих, становясь для них неповторимым. С начала июня по конец октября туристы волнами кочевали по западной российской земле, проникаясь исключительной атмосферой Кёнигсберга.

Полина примкнулась к небольшой группе и двинулась строго за ними.

Пять дней в Калининграде, а она ни разу не посетила свое любимое место… Место души… Кнайпхоф.

Нет, она его принципиально не игнорировала, просто идти сюда нужно было с особым настроением. И, кажется, сейчас тот самый момент.

На подходе к мосту черный медведь с балалайкой зазывающе приглашал в Рыбную деревню – отведать местную кухню. В воздухе пахло миндалем и терпкой ванилью. Полина остановилась, глубоко вдохнула и … неожиданно для себя улыбнулась.

Курить расхотелось. Тут же.

Легкие наполнились сладостью марципана – любимого лакомства ее детства.

Полина покрутила головой. Со всех сторон сновали туристы, но яркая палатка привлекала внимание издалека. Не сомневаясь, девушка протиснулась сквозь толпу и встала в очередь, которая подошла слишком быстро, чтобы начать сомневаться.

Ароматный чай и манящий чурос!

Ммм!

Полина взяла сразу два и стакан горячего напитка.

Повесив сумочку через плечо, девушка направилась на мост. Сейчас она себя чувствовала туристкой. Пилигримом в своем родном городе. Она смотрела на него по-другому, не как человек, родившийся и выросший здесь…

Откусила кусочек липкого чуроса и прикрыла глаза. Божественно! А когда открыла, встретилась с улыбчивым дедушкой Карлом.

Боже! Как она могла про него забыть? Черт, оказывается Полина скучала!

Когда она была маленькой, ей нравилось разыскивать загадочных хомлинов, разбросанных по Калининграду. В те редкие дни, когда приезжал отец, девочка любила бродить с ним по городу и слушать мужчину, складно рассказывающего легенды и забавные факты о человечках, которые просыпаются ночью и обрабатывают янтарь!

Воспоминания вихрем ворвались в голову девушки и навели там беспорядок: приятный и какой-то… волнующий.

Полина подошла ближе, дождалась, когда китайская парочка запечатлеет себя на фото, и, переложив в одну руку стаканчик, а в подмышку чуросы, погладила хомлина по лысой макушке!

Ну что, дружище?! Говорят, ты приносишь счастье?!

Отсыпь мне немножко?

Крупиночку, капельку женского счастья.

Мне много не надо, только бы не болело ночами…

Днем не чувствуется, а ночью мучает… где-то под ложечкой… тоненько так и жалобно… Вроде и научилась не обращать внимания, но привыкать уж больно не хочется.

Позади недовольно пробурчали. Очередь. Желающих натереть себе счастья и удачи много. Не хорошо, Полина, жадничать…

Подмигнув дедушке, Полина прошествовала по деревянному мосту и ступила на брусчатку, сохранившуюся еще с немецких времен и до сих пор в некоторых местах разрезанную старыми железнодорожными рельсами.

Полина остановилась, ощутив несильный толчок в спину. Обернулась и была награждена недовольным взглядом женщины в шляпе. Огромное количество народа не позволяло так опрометчиво останавливаться, но девушке было все равно. Послав ей ответный посылающий далеко и надолго взгляд, Полина подняла голову и посмотрела на шпиль Кафедрального собора, на котором лениво вращался флюгер, подсказывающий, что сегодня безветренно тихо.

Мало кто знает, что изображено на этом флюгере.

А Полина знала. И это щекотало девушку внутри, делая ее среди всех особенной! Когда-то Дмитрий Анатольевич Макеев, отец девушки, доктор исторических наук и кандидат искусствоведения, поведал легенду, что кафедральный флюгер выполнен в виде русалки. И когда по весне начинают атаковать город ураганные ветры, флюгер поворачивается в обратную сторону от вихря и указывает на то место реки Преголи, где тонут люди.

Робко улыбнувшись себе, Макеева откусила добрый кусок чуроса и отправилась вокруг Кафедрального собора. Потопталась у могилы И. Канта, поглазела на сувенирные киоски, усыпанные изделиями из янтаря, и примостилась на первый ряд деревянного амфитеатра.