Леонид Красин. Красный лорд - Эрлихман Вадим Викторович. Страница 8
В конце 1882 года семья Красиных вернулась в Тюмень, и братья смогли поселиться дома, где жизнь была менее свободной, но зато более сытой. По выходным и на каникулах они, как и большинство их ровесников, все время посвящали играм: «На воздухе мы проводили действительно очень много времени, весной же и летом только тьма загоняла нас домой; большую часть времени проводили в играх с товарищами». Как и многие сибиряки, Леонид любил и отлично умел ходить на лыжах; страсть к лыжным прогулкам он сохранил на всю жизнь, хотя возможности для этого выдавались крайне редко. А вот к другой сибирской страсти, охоте, остался равнодушен — жалел и время, и беззащитных зверей, как говорил брату еще в детстве. Впрочем, и особой любви к животным не испытывал: ни кошек, ни собак никогда не заводил, хотя, может быть, этому мешали кочевая жизнь и та же вечная нехватка времени.
В училище Леонид получил возможность «обкатать» свои навыки общения и организаторские способности, которые потом так пригодились ему в жизни. Герман вспоминает и об этом: «Леонид и в совсем юные годы отличался большой общительностью и в большинстве случаев играл между товарищами организаторские и командные роли; равным образом и при всяких официальных выступлениях и торжествах он неизменно бывал в первых ролях как наиболее разбитной и толковый из учеников. Отчетливо помню, например, как в двенадцати-тринадцатилетнем возрасте он произносил на ученическом годичном торжественном акте какую-то речь, заблаговременно им подготовленную. Маленькая бравая фигурка в зеленом мундирчике, с живыми, смелыми глазами, с высоко поднятой стриженой „ершиком“ головой, с массивными ушками, на настоящей ораторской трибуне со всеми атрибутами для ораторских выступлений (графин с водой, стакан) производила довольно забавное впечатление и в то же время внушала нам необычайное к себе уважение, так как никто другой из нас при тогдашних условиях и настроениях и подумать не мог бы о подобном выступлении».
Вообще в ностальгических воспоминаниях Германа Борисовича его брат предстает поистине идеальным, одаренным всеми талантами: «Учился Леонид отлично, всегда был одним из первых учеников, хотя и не был всецело поглощен учебными науками: он много времени уделял чтению, самостоятельным занятиям, играм, пребыванию в обществе. В частности, всегда любил женское общество и свободно и непринужденно себя в нем чувствовал; любил музыку и танцы, хотя и не был особенно изысканным танцором: в танцах его больше всего привлекало движение и веселье само по себе. Умел отлично кататься на коньках (был одним из видных „фигурантов“ в Тюмени), отлично плавал. Впоследствии, студентом, он переплыл Волгу под Казанью (свыше 3 верст), пробыв в воде почти два часа».
Джордж Кеннан
Конечно, подобные вещи часто рассказывают о героях, особенно покойных, а в советском обществе «рассказы о революционерах» стали особым жанром, в котором из реальных биографий тщательно убиралось всё неудобное, чтобы получившийся результат мог стать образцом для подрастающего поколения. Так случилось и с Красиным, но все же надо отметить: он в самом деле был одарен многими талантами, а главное, талантом нравиться людям и влиять на них. Похоже, первым объектом этого влияния стал Герман, до конца жизни сохранивший неподдельное восхищение братом.
Пока братья Красины увлеченно постигали азы науки, над их отцом сгустились тучи. Герман пишет: «Отец был <…> чужд политике, но, вполне признавая значение и права личности, понимал смысл общественности и свободы и был вообще чрезвычайно благорасположен к людям». Далее упоминается, что он дружески общался с политическими ссыльными, в том числе с Григорием Мачтетом, автором известной песни «Замучен тяжелой неволей», — тот в 1880–1884 годах проживал в Ишиме.
При этом Борис Иванович усердно выполнял свои обязанности, был на хорошем счету у начальства, исправно продвигался по службе. Поэтому как гром среди ясного неба грянула статья выходившей в Томске «Сибирской газеты». В декабре 1886 года она поведала о том, как в мае 1882-го, еще в Ишиме, Красин расследовал дело об убийстве крестьянами одной из деревень «посредством удушения» ссыльного Л. Задорожного. Во время следствия исправник будто бы приказал старосте сельского общества, выходцами из которого были убийцы, передать ему пять возов разных припасов, сказав при этом: «Тащите, господа, больше денег и припасов, и я тогда сделаю всё для вас; я буду ходатаем за вас по делу, как будто бы адвокат». Крестьяне утверждали, что по делу Задорожного «брали взятки все, начиная с волостного писаря и кончая Красиным», вследствие чего зажиточная раньше деревня «окончательно разорилась». При этом, по их словам, «Красин брал взятки не только по делу Задорожного, но и вообще, как об этом говорят в народе». В деревне Болышевой «Красину во взятки пошли даже деньги, собранные на часовню». Крестьянка
А. Незарукова как-то попросила тюменского исправника «помочь ее горю»: ее сын оказался под арестом. Красин потребовал от нее 300 рублей, несчастная мать, продав лошадь, корову и овец, передала ему деньги, «но ни сына, ни денег не получила, оставшись совершенно без средств».
Подобные сюжеты периодически всплывали в губернской прессе, но до суда доходили крайне редко: круговая порука в российских силовых структурах была в то время не менее сильна, чем в наши дни. Однако с Красиным-старшим случилось иначе: коллеги по службе и начальство охотно отдали его сперва на позор общественности, а потом и под суд. Причину этого он сам и его близкие видели в том, что и у власти, и у коллег тюменский полицмейстер вызывал растущее недовольство. Самый яркий повод к этому дал визит в Тюмень в июне 1885 года редкого для этих краев гостя — американского журналиста Джорджа Кеннана, которому русское правительство неосмотрительно разрешило изучить положение ссыльных в Сибири. По рекомендации Словцова и много лет жившего в городе шотландца Дж. Вардропперса американец обратился за помощью к главному полицейскому чиновнику уезда, то есть Красину (его фамилию он пишет Krassin, как на Западе позже стали звать и его сына). Кеннан пишет: «Я был принят с сердечностью, которая была так же приятна, как неожиданна. Он предложил нам позавтракать <…> и предоставил себя в наше распоряжение. Хотя он и выразил опасение, что тюрьма в санитарном отношении произведет на нас скверное впечатление, но все-таки без колебаний дал свое согласие на осмотр здания».
Вскоре Красин пожалел о своем опрометчивом обещании: ведь в других городах начальство всячески препятствовало Кеннану в посещении тюрем, а в Перми его даже посадили под арест. Узнав об этом, полицмейстер сказался было больным, но потом, не желая нарушить данное слово, все же разрешил американцу посетить Тюменскую пересыльную тюрьму — в то время самую большую в Сибири. Вернувшись на родину в 1887 году, Кеннан тут же напечатал в журнале «Сенчури» цикл статей, живописующих ужасное положение заключенных в сибирских тюрьмах, в том числе в Тюмени; позже на их основе была написана его знаменитая книга «Сибирь и ссылка».
Конечно, содействие подозрительному иностранцу вызвало у начальства гнев в отношении Красина, оказавшегося то ли головотяпом, то ли, что гораздо хуже, сознательным подрывателем основ. К этому присоединилась неприязнь коллег, которым полицмейстер, по ряду свидетельств, мешал спокойно обделывать их коррупционные делишки. Пользуясь изменившимся после визита Кеннана отношением к Красину начальства, они решили объявить коррупционером его самого — не в этом ли причина оперативного появления статьи в «Сибирской газете»? Вскоре после ее выхода Тобольский губернский суд открыл дело против Красина, в обвинении которого особенно усердствовал окружной прокурор К. Б. Газенвинкель, надеявшийся выслужиться с помощью громкого процесса. Обвинители уговорами или запугиванием вынудили более 50 человек дать против Красина показания, «уличающие» его во взяточничестве и вымогательстве. На суде, заседания которого продолжались почти месяц, никто не обратил внимания на несообразности в материалах дела — например, на то, что часть вменяемых ему преступлений подсудимый просто не мог совершить, поскольку служил тогда совсем в других местах Сибири. В итоге в мае 1887 года (Леонид тогда готовился к выпускным экзаменам) суд приговорил Бориса Ивановича Красина за «превышение полномочий» к лишению всех чинов и наград и вечной ссылке в Иркутскую губернию.