Мастера детектива. Выпуск 12 - Лайл Гэвин. Страница 115

В довершение неприятностей ограбление магазина на улице Паради, хоть и менее крупное, тоже никак не удавалось прояснить. Пишранд не питал никаких иллюзий. Арест Бастелики ни в коей мере не разрешил проблему. Разве что полиции удалось довольно надолго обезвредить опасного преступника. Но, увы, от нее ждали совсем других результатов.

Погруженный в мрачные размышления Пишранд встретил Бруно Маспи. Парень брел по улице с похоронным видом.

— Мне только что крепко намылили шею, малыш. И мне это совсем не нравится.

— А за что?

— Да за то, что мы не двигаемся с места и по–прежнему ничего не знаем ни об итальянце, ни об ограблении магазина.

Бруно пожал плечами в знак того, что честно исполняет свой долг, а результат его решительно не волнует. Пишранд рассердился. Человек вспыльчивый, он с радостью ухватился за возможность отыграться за вынужденное молчание у дивизионного комиссара:

— Мальчик мой, так больше продолжаться не может! Тебе надо раз и навсегда решить, чего ты хочешь! Полицейский ты или певец любви, певец печали? Ты все перепробовал, пытаясь вытащить свою Пэмпренетту из ямы, но она слишком испорчена… Конечно, не ее, бедняжки, вина… в таком–то окружении! Это вообще чудо, что ты сумел из него выскочить! Погляди на старшую сестру и младшего брата… обоим — прямая дорога на каторгу… К счастью, есть еще Фелиси, и благодаря вам обоим Маспи, возможно, станут вполне приличными людьми… Ну а пока доставь мне такое удовольствие — прекрати думать о Пэмпренетте и займись как следует работой! Ясно? Мы должны изловить сообщников Бастелики, поскольку иначе невозможно вернуть их добычу, если, конечно, ее еще не сплавили… Заметь, что, если бы не убийство итальянца, все бы уже тысячу раз продали, но сейчас скупщики слишком напуганы. И наша задача — не дать им опомниться. Усек?

— Да, инспектор.

— Ну и отлично! Глянь–ка, а вон и второй обалдуй топает сюда!

Означенным обалдуем был не кто иной, как Жером Ратьер. Он подошел к коллегам, блаженно улыбаясь.

— Ну что, жизнь по–прежнему прекрасна? — не особенно ласково спросил Пишранд.

— Да!

— Она тебя любит?

Жером смущенно покосился на Бруно.

— Я… я думаю, да… Во всяком случае, я ее люблю, и это, честное слово, серьезно!

— Тем лучше. И когда свадьба?

— Как можно раньше… разумеется, при условии, что она согласится.

— Вот–вот, конечно… Но скажи–ка мне, чертов ты остолоп, как, по–твоему, для чего я торчу в полиции? Может, чтобы изучать твои любовные трели? Или ты забыл, что нам надо найти убийцу, а заодно вернуть хозяевам на несколько миллионов драгоценностей? Но, вероятно, ты полагаешь, что счастье месье Жерома Ратьера куда важнее, чем все остальное?

— Помилуйте, инспектор…

— Молчи! Меня с души воротит… Как погляжу на вас обоих, чертовски рад, что остался холостяком!

И, оставив на тротуаре двух слегка обалдевших приятелей, Пишранд торопливо умчался прочь, словно его ждало что–то очень важное. На самом же деле он спешил в небольшое кафе, где всегда пил пастис, а сегодня, после головомойки у дивизионного комиссара, ему больше, чем когда бы то ни было, хотелось немного поднять настроение.

— Старик, похоже, недоволен, — вслед ему пробормотал Ратьер.

— Да его только что опять взгрел патрон.

— И по тому же поводу?

— Угу… надо признать, мы и в самом деле мало чего добились…

— Между нами говоря, старина, мне сейчас совсем не до того.

— Фелиси?

— Да… ты на меня не сердишься?

— С чего бы это? Если тебе удастся вытащить ее с улицы Лонг–дэ–Капюсэн, я только порадуюсь.

— Правда? Значит, ты согласен?

— Но гляди, Жером! Надеюсь, у тебя серьезные намерения?

— А ты как думал? И вообще, за кого ты меня держишь?

Если в кабинете дивизионного комиссара Мурато царила отнюдь не праздничная атмосфера, то в задней комнате бистро, где Тони Салисето и Луи Боканьяно толковали об угодившем в лапы полиции Бастилике, тоже не ощущалось особого оптимизма. Время от времени Луи даже переставал жевать и с тревогой спрашивал:

— Как, по–твоему, сколько схлопочет Антуан?

— А я почем знаю? С его–то послужным списком наверняка немало…

Боканьяно вздохнул.

— Вот и еще одного настоящего парня как не бывало… Здорово же ты придумал грабить эту чертову лавку!

Тони Салисето, отличавшийся бешеным нравом, мгновенно вышел из себя:

— Ну, валяй! Скажи еще, что это я во всем виноват!

— А кто готовил план, разве не ты?

— И что дальше?

— А то, что ты плохо его продумал!

— Как же я мог догадаться, что этот сукин сын сторож ни с того ни с сего вдруг изменит время обхода?

— Конечно… конечно…

— Ты говоришь «конечно», а сам думаешь по–другому!

— Верно, никак я не могу примириться…

Тони обогнул стол и угрожающе навис над приятелем.

— Послушай, Боканьяно, мне не нравятся твои фортели!

Луи снова оторвался от тарелки и поглядел на Салисето.

— Не нравятся — можешь уматывать!

Еще ни разу за десять лет его безраздельного царствования среди убийц никто не смел так разговаривать с Салисето. От яростной жажды убийства глаза его заволокло красной пеленой. Облокотившись на стол, он нагнулся к самому лицу Боканьяно.

— Придется мне тебя проучить, деревенщина!

Боканьяно плюнул ему в лицо и тут же схлопотал по физиономии. Парень мгновенно вскочил.

— Ну, теперь, Тони, обоим нам на этом свете не жить…

Выхватив нож, Луи пошел на Салисето, а тот медленно отступал, не сводя с него глаз.

— Вот этой самой штукой ты и прикончил итальяшку? — насмешливо бросил Тони.

Не отличаясь особым умом, Боканьяно все понимал буквально и попадал в любые расставленные ему ловушки.

— Отродясь я его не видел!

— Врешь! Ты по–тихому обстряпал дельце, а теперь из–за твоей измены Бастилика угодил за решетку! Знай я про Ланчано, никогда бы не полез в тот ювелирный магазин!

— Подонок!

У Салисето не было под рукой оружия, поэтому он старался отвлечь внимание противника. Чуть–чуть замедлив шаг, он дал Боканьяно подойти поближе.

— И по твоей вине Антуан состарится в кутузке!

Боканьяно очень любил Бастелику. Поэтому, вне себя от злобы и обиды, он кинулся на Салисето, но тот ожидал нападения и молниеносно швырнул под ноги Луи стул. Боканьяно упал. Тони схватил со стола бутылку и по всем правилам разбил ее о затылок Луи. Тот мигом утратил весь воинственный пыл. Успокоившись, Салисето взглянул на распростертого у его ног противника.

— Ах ты чертова старая шкура, — пробормотал он, почесываясь, — если это не ты ухлопал и ощипал итальяшку, то кто же, черт возьми, мог это сделать?

Допив свой пастис, Пишранд почувствовал, что ему и в самом деле полегчало. Он глубоко вдохнул морской воздух. Инспектор любил родной город и в этой любви черпал необходимую энергию, чтобы продолжать порой невыносимо трудную работу. Полицейский не сомневался, что рано или поздно справится с Тони. С убийцей Ланчано будет посложнее, но он и тут не терял надежды. Впрочем, над Марселем сверкало такое ослепительное солнце, что, право же, не стоило отчаиваться в чем бы то ни было.

Выходя из кафе, Пишранд заметил Пэмпренетту. Но теперь ее походка вовсе не казалась танцующей, и все ее существо как будто перестало излучать неистребимую радость жизни. Короче говоря, мадемуазель Адоль выглядела очень печальной. Инспектор подошел к девушке:

— Ну и как поживает наша Пэмпренетта?

Девушка вздрогнула и с довольно жалкой улыбкой повернулась к полицейскому:

— А–а–а… месье Пишранд…

— Гуляешь?

— Да так, захотелось проветриться…

— Послушай, Пэмпренетта, сдается мне, что тебе совсем не весело и ты совершенно права, решив хорошенько проветрить голову! Вдруг осенит какая–нибудь путная мысль!

— Пустяки… — вяло возразила девушка.

— Но я ведь вижу, что ты несчастна, Пэмпренетта!

— Наоборот, ужасно счастлива! И доказательство — то, что завтра у меня обручение!