Александра Коллонтай. Валькирия революции - д’Анкосс Каррер Элен. Страница 13

27 ноября 1911 года Коллонтай узнала новость, прогремевшую для нее как гром среди ясного неба. В то утро, читая в номере своего отеля газету «Юманите», она обнаружила на первой странице объявление о смерти (двойном самоубийстве, как писала газета) Поля и Лауры Лафарг в их доме в Дравее. Они полагали (и в этом заключалось их последнее послание), что завершили все, что должны были и могли сделать, и им не уготовано больше какой-либо роли. Александру эта трагедия ошеломила.

На похоронах Лафаргов, которые проходили несколько дней спустя на кладбище Пер-Лашез, собралась огромная толпа, состоявшая из французов, русских эмигрантов, а также социалистов, съехавшихся со всей Европы. Разумеется, первым слово взял Ленин, изъяснявшийся по-французски очень посредственно. Вернувшаяся из России Инесса, вероятно, ранее перевела текст, который он читал, но не могла исправить его акцент. Александра говорила следующей. После выступления теоретика раздался голос, шедший от сердца. Александра особо остановилась на личности Лауры, на дружбе, которая их связывала. Ее превосходный французский, переполнявшие ее эмоции впечатлили всех, кто ее слушал. Ленин подал ей дружеский знак, знак одобрения, а затем удалился в компании Крупской и Инессы. Александра осталась в одиночестве, но ненадолго.

Чуть раньше она заметила очень молодого человека, слушавшего ее с особым вниманием. Он приблизился к ней и тепло приветствовал, сказав, что счастлив услышать «великую Коллонтай». Затем, не сговариваясь, они вместе покинули кладбище и отправились бродить без определенной цели по городу. После продолжительной прогулки «великая Коллонтай» поинтересовалась, кто же такой ее юный поклонник, ранее представившийся просто «большевиком». Он сказал, что его зовут Александр Шляпников. Имя показалось Александре знакомым, но она не могла точно вспомнить, что ей о нем известно. Совсем скоро она выяснила, что этот крепкий мужчина с милым лицом, украшенным усами, — выходец из семьи староверов, из-за чего в детстве подвергался нападкам со стороны детей провинциального города, в котором родился. Еще тяжелее его детство сделала преждевременная кончина отца, обрекшая семью на нищету.

Эта встреча у могилы Лафаргов стала началом красивой и долгой истории любви. После расставания с Масловым Александра была свободна, но тяжело переживала свое одиночество, хотя никогда себе в этом не сознавалась, и горячность молодого человека взволновала ее. Конечно, он большевик, а она меньшевичка. К тому же, как она вскоре выяснила, он гораздо моложе нее. Ему двадцать шесть лет, ей — тридцать девять. Но, несмотря на тринадцать лет разницы, она оставалась красивой, а он уверял ее, что значение имеет лишь неодолимое чувство, которое влекло его к ней с того самого момента, когда он увидел ее на Пер-Лашез.

Что же касается Александры, то эти две смерти настолько ее потрясли, что она решила порвать со своей французской жизнью. Она вознамерилась возвратиться в Берлин. «Езжай в Берлин», — сказал Александре Шляпников, готовый следовать за ней куда угодно.

Планы по переезду в Берлин пришлось отложить из-за внезапного появления Владимира Коллонтая, брошенного ею около десяти лет назад, но все еще являвшегося ее мужем [2]. Он приехал повидать ее, чтобы завершить бракоразводный процесс и договориться о дальнейшем воспитании их сына. Он попросил Александру согласиться на развод, что предполагало признание ею своей вины, поскольку именно она его когда-то бросила. Святейший синод требовал такого признания, чтобы констатировать конец их союза. Владимир уже давно перестроил свою жизнь, но желал придать официальный статус отношениям с той, что делила с ним жизнь. Он хотел также законной семьи для Миши, который к тому моменту прекрасно ладил с мачехой и нуждался в семейной стабильности для завершения учебы. Александра уступила этим просьбам, несмотря на то что решительный разрыв с Коллонтаем повергал ее в уныние.

После «славного малого» и Маслова в ее жизни открывалась новая страница… К счастью, Шляпников был рядом, горя желанием сопровождать ее всюду, куда ей вздумается отправиться. Таким местом стал Берлин, она решила это заранее и уехала туда тотчас, как только уладила дела с супругом.

Возвращение в Берлин оказалось для нее не столь приятным, как она себе представляла. В своей книге, посвященной положению рабочих в Европе, она критически отзывалась о германской социал-демократии, обвиняя ее в склонности к компромиссу. Германских социал-демократов это задело, и они проявили не просто недовольство, но враждебность по отношению к «этой русской», которая, говорили они, предала их, несмотря на их гостеприимство: «Мы пригрели змею на груди». Первым в подобном ключе высказался Каутский, от которого Александра получила письмо, фактически извещавшее ее о разрыве их отношений. Александру Коллонтай неприятно поразило подобное неодобрение, тем более что оно исходило от такого видного социалиста, как Каутский. Конечно, Либкнехт, ее преданный друг, поднял голос в ее защиту, заявив, что ее критика обоснована и полезна для социал-демократии.

Однако Александра плохо переносила враждебное отношение, с которым столкнулась. Поэтому она была счастлива получить от английских профсоюзов приглашение принять участие в их конгрессе, проводившемся в Кардифе. Она прибыла туда в качестве делегата русских текстильных работниц, что служило для нее обычной формой участия в подобного рода мероприятиях. Затем она отправилась в Лондон для работы в Британском музее, в котором ценила комфорт и богатство коллекций. В тот период Лондон, как и Париж, представлял собой центр притяжения для русских, оказавшихся в затруднительном положении в собственной стране. Здесь Александре встретился Чичерин, который, как и в Париже, собирал средства для оказания помощи соотечественникам. Виделась она там и с Иваном Майским, будущим советским послом в Англии, который в дальнейшем станет ей другом, и с Литвиновым, который, будучи очень близок к Ленину, жил в Лондоне под именем Гаррисона и являлся душой клуба социал-демократов, одновременно выполняя различные задания для главы большевиков. Александра Коллонтай включилась в деятельность, которую вела указанная группа русских в изгнании, и это обстоятельство неизбежно сближало ее с большевиками.

В 1912 году Интернационал проводил конгресс в Базеле. Александра устремилась туда, как всегда, в качестве представительницы текстильных работниц. Она присоединилась к русской делегации, в которой в то же время не хватало лидеров движения в лице Плеханова и Ленина. Однако Александра встретила там Клару Цеткин и других близких друзей. Коллонтай взяла слово после пылкой речи Жореса, выступавшего против возможной войны, опасаться которой заставляло брожение на Балканах. Горячность великого Жореса, зажегшая аудиторию, не испортила впечатление, которое произвела пламенная речь Александры Коллонтай, тотчас нареченной «Жоресом в юбке». После этого наша героиня несколько месяцев скиталась по Швейцарии, возвращаясь в Лондон и наведываясь в Бельгию. Повсюду она выступала с речами, всегда получая восторженный прием и все новые приглашения — такой мобилизующей мощью обладали ее выступления.

Когда в конце осени 1913 года она вернулась в Берлин, то была приятно удивлена изменением отношения к ней социал-демократов. Враждебность, вызванная ее публикациями, уступила место пониманию. Клара Цеткин первой сказала Александре, что ее соотечественники наконец-то осознали уместность критики Коллонтай в их адрес. Подобную перемену настроений легко понять. В 1913 году вся Европа бурлила слухами о грядущей войне, и германским социал-демократам пришлось признать, что момент для компромисса остался в прошлом.

Для Александры Коллонтай этот период также отмечен бурной деятельностью в интересах женщин. Клара Цеткин пригласила ее поучаствовать в организации женского конгресса, который должен был состояться во время ближайшего крупного сборища деятелей Интернационала в Вене. Александру включили в состав женского секретариата Интернационала. Здесь она обнаружила Инессу Арманд в роли кандидата от большевиков. И снова Александре Коллонтай и Инессе Арманд пришлось работать вместе, но Ленина и большевиков представляла Арманд.