Человек-компьютер - Крайтон Майкл. Страница 51

— Музейная вещь, — сказал он, поворачивая в руках распятие. — Если бы Габор не сказал, что это работа его деда, я бы подумал, что он позаимствовал распятие из какой-нибудь церкви в стиле барокко, когда был в Дрездене.

— Удивительно, как в нас живучи воспоминания детства, — задумчиво сказал Сакач. — Я до сих пор ясно помню день, когда мать впервые привела меня в церковь. Мне тогда было лет пять. Она дала мне десять филлеров, чтобы я бросил их в церковную кружку. Я бросил монетку и очень огорчился, так как сбоку не нашел кнопки, которую можно было бы нажать.

— Вы приняли кружку за автомат, выдающий шоколадки? — рассмеялась Жофи.

— Вот именно. Священник, помнится, читая «Отче наш» — была торжественная месса. И мне, пятилетнему мальчугану, запомнились слова молитвы. С тех пор, стоит мне услышать слова «церковная кружка», как сразу приходит на память: Sanctificetur nomen tuum, adveniat regnum tuum [1]… Забавно, не правда ли?

Балла, который внимательно разглядывал распятие, поднял глаза на говорившего.

— Не следует обобщать. Эта способность присуща не всем. Конечно, ассоциативное мышление — характерная черта человека, но чтобы пятилетний ребенок запомнил совершенно непонятную ему фразу… Для этого нужно иметь вашу голову, милостивый государь, с логическим мышлением детектива.

— Не думаю, — начал Сакач, но его перебили:

— А Моцарт? Стоило ему только раз прослушать в Сан-Пьетро Allegri Miserere, и он дома безошибочно воспроизвел музыку на бумаге!

— То Моцарт, а я… — Сакач снова не окончил фразу. На сей раз его перебил Балла:

— Мы слишком мало знаем о работе нашего мозга. Несмотря на стремительное развитие медицины, обогащенной достижениями кибернетики, я сомневаюсь, чтобы в ближайшем будущем удалось достигнуть подлинного успеха. Не скажу, правда, что ignoramus et ignorabimus, [2] но… — Профессор на мгновение умолк, махнул рукой и продолжал: — Впрочем, это не наша задача. Мы — физики, и у нас другие проблемы.

Он оглядел присутствующих, словно ожидая подтверждения с их стороны. Двое молодых ученых усердно закивали, Жофи не могла скрыть смущения, Габор пожал плечами. И тогда быстро заговорил Сакач:

— Право же, я вовсе не причисляю себя к гениям, отнюдь. Все дело в том, что восприимчивый мозг пятилетнего ребенка невольно запечатлел обрывки латинских фраз, и они врезались ему в память. А вот все то, что заставляли меня зубрить, я, кажется, благополучно забыл.

— Зубрежка редко остается в голове, — назидательно сказал Балла. — Что вы имеете в виду?

— «Отче наш» по-венгерски.

— А ведь я тоже в детстве часто слышала эту молитву, — засмеялась Жофи. — Мама всегда говорила: это надо знать назубок, как «Отче наш».

— Вряд ли я смогу безошибочно повторить всю молитву, — сказал Сакач и тут же зачастил: — Отче наш, иже еси на небеси… прости нам долги наши, яко мы прощаем должникам нашим… должникам нашим… — повторил он и умолк, потом вопросительно взглянул на профессора. Тот рассмеялся и продолжал скороговоркой:

— И не вводи нас во искушение, но избави нас от лукавого, ибо твое есть и царствие, и сила, и слава во веки веков, аминь!

Молодые зааплодировали, Жофи и Шомоди сидели неподвижно. Сакач испытующе глядел на профессора. Балла дернул головой и, запинаясь, пробормотал:

— Я что-нибудь спутал?

— Нет, все правильно, господин профессор. Вы победили. Ваши воспоминания детства яснее и прочнее моих.

Наступила неловкая пауза. Балла казался сконфуженным. Жофи с обеспокоенным лицом подошла к отцу. Остальные гости встали.

— Папа, — спросила девушка, — тебе плохо?

— Пустяки, — пробормотал профессор, — пустяки… Я думал… Мне кажется, немного свежего воздуха…

Шомоди подошел к окну и настежь распахнул его. Но Жофи уже принесла пальто отца из передней, а Сакач с готовностью набирал номер телефона, вызывая такси. Наконец ему удалось соединиться с диспетчерской. Услышав, что инспектор заказывает машину, профессор закричал:

— Такси? Вы с ума сошли! Никакого такси! Мы пойдем пешком. Пошли, Жофи… Пешком… пешком… — Даже на лестнице он продолжал твердить свое.

— Как неприятно все получилось, — произнес один из гостей, в то время как другой молча одевался.

Когда они остались одни, Шомоди обрушился на друга с упреками. Сакач терпеливо его выслушал и сказал:

— Я никого не хотел обижать или волновать — ни профессора, ни тем более Жофи. И тебя, разумеется. Но так нужно. Очень нужно. Теперь я знаю, как предотвратить опасность. Как и где… Не беда, что ты не понимаешь, пока тебе не нужно понимать. Обещаю, долго это не продлится… Налей-ка мне на прощанье.

На следующее утро он ворвался к Гэрэ без доклада. Кратко доложил, что нашел недостающее звено в интересующем его деле и что ему необходим двухдневный отпуск и шведская виза.

— За кого вы все меня принимаете? — зловещим тоном спросил капитан.

— Я тебя не понимаю.

— Вчера сын изводил меня дурацкими задачками. В бассейн через две трубы вода вливается, а через одну выливается. Если открыть одну трубу, бассейн наполнится за такое-то время, если другую — за такое-то. Если открыть все три трубы, то сколько лет капитану корабля? Тебе знакомы такие задачки? И так весь вечер! Потом явилась жена с ужином. То, что, по ее мнению, грибной перкельт надо есть с кашей, еще не самое ужасное. Я все равно ем его с хлебом. Но потом она до ночи убеждала меня, что нашу синюю «шкоду» надо продать и купить «вартбург» цвета топленого молока. Ладно, сказал я, хорошо, купим «вартбург», но на это уйдут деньги, отложенные на участок. Не беда, лишь бы появился «вартбург» цвета топленого молока! Ладно. Сегодня я проснулся в надежде, что хоть на работе у меня будет спокойно. И тут врываешься ты и требуешь, чтобы я достал тебе шведскую визу. — Он вскочил и заорал: — А шведское подданство тебе не требуется?

— Шведское подданство? — тихо переспросил Сакач. — Нет, не требуется. Я просил визу. И как можно скорее.

Гэрэ можно было охладить только нахальством. Удалось это и на сей раз. Он замолчал, сел и заговорил спокойнее.

— Ты, видно, меня простофилей считаешь?

— Нет. Но мне необходима виза. Пойми, кажется, я напал на след одного научного преступления. Я должен довести дело до конца, Лаци. Ты знаешь, я зря языком не треплю.

— По крайней мере не часто, — согласился капитан. — Послушай, Имрэ, я несу за тебя ответственность и не раз за тебя ручался. Но ради твоих прекрасных глаз я вовсе не желаю иметь неприятности.

— Неприятностей не будет. Если можешь, удовлетворись пока тем, что я сейчас в состоянии сказать: профессор Балла не тот, за кого себя выдает. Я должен ехать, чтобы выяснить, какого рода операция была произведена в Швеции над венгерским ученым. Так я получу визу?

Визу он получил в течение двух дней. Как частное лицо. В эти дни он не встречался ни с Габором, ни с Жофи, хотя был уверен, что Жофи сердится, и подозревал, что Габор тоже им недоволен. Сакач вспомнил, как недружелюбно простился с ним Шомоди в тот вечер. Однако за три часа до отлета самолета в кабинете Сакача зазвонил телефон. Это был Шомоди.

— Имрэ, ты не мог бы зайти на квартиру Баллы?

— Что случилось?

— Полчаса назад профессора увезли с явными признаками раздвоения личности. Жофи в отчаянии.

— Поддержи ее, Габор. Если не произойдет неожиданностей, через два дня все выяснится.

Голос Шомоди задрожал от гнева.

— До каких пор будет продолжаться этот спектакль? Для чего тебе нужно…

— Успокойся и побереги Жофи! Я уезжаю.

— Куда?

— В Гетеборг.

Порт на узком берегу пролива Каттегат в устье Гета-Эльв встретил Сакача тяжелым запахом бензина, морскими испарениями и сотнями ласточек в ярко-голубом небе. Сакачу запомнились груженные рудой составы, элеваторы, рыболовецкие комбайны, целлюлозные и бумажные склады, грузовые плоты на воздушных подушках, снующие между огромными судами…