Триптих - Фриш Макс. Страница 22
Учитель. И потому мы здесь стоим?
Герберт. Единственное, во что я в эту минуту верю и буду верить после того, как вы уже будете лежать на этой земле…
Учитель. Во что же?
Герберт. Преступник — так ведь вы меня назвали, — он ближе к величию духа, он силой вызывает его, он ближе к нему, чем школьный учитель, который разглагольствует о духе и лжет при этом… Это все, что я хотел сказать.
Учитель. Это все…
Герберт. Я буду убивать до тех пор, пока этот ваш дух, если он существует, не выйдет оттуда, где он прячется, и не остановит меня. Нас будут проклинать, о да, весь мир будет проклинать нас еще целые века. Но это мы, мы одни заставили дух выйти на свет Божий — разве что мир рухнет вместе с нами, если окажется, что его не существует, этого непобедимого величия духа. (Поворачивается.) Приготовиться! (Уходит.)
Учитель. Это все. Герберт был моим лучшим учеником.
Голос Герберта (вдали). Одним залпом — огонь!
Тишина.
Учитель. Выстрелили…
Голос Герберта (вдали). За мной — марш!
Учитель. И теперь они уже не слышат… (Стоит, как и прежде.)
Бенджамин. По-моему, он нас видит. Я спрошу его, не хочет ли он пойти с нами.
Учитель. Вы не скажете мне, где мы?
Бенджамин. Пошли с нами. Это монастырь, ну что-то вроде разгромленного монастыря, мы печем там хлеб, все вместе.
Учитель. Кто?
Мария. Ты же так часто говорил, что они просто дьяволы и что ты хотел бы хоть раз посмотреть на них — глаза в глаза…
На освещенном просцениуме появляются оставшиеся в живых: Эдуард в чине офицера, Томас с венком в руках, Дженни в черной вуали и ее двое детей, старший из которых мальчик.
Дженни. Вот здесь они похоронены?..
Эдуард. Они погибли не напрасно.
Дженни. В последний вечер перед отъездом он был такой расстроенный. Не знаю почему. Такой был расстроенный…
Эдуард. Не думайте сейчас об этом, дорогая Дженни!
Дженни. Если бы он знал, что наш дом лежит в руинах! Наш прекрасный большой дом… Люди всегда перед ним останавливались и говорили, что это лучший дом в городе. Он так этим гордился.
Эдуард. Мы снова его отстроим, Дженни.
Дженни. Такой же, какой был?
Эдуард. Точно такой же. (Томасу, который несет венок.) Ты качаешь головой?
Томас. Жалко его. Был бы он теперь с нами, наш капитан, такой, каким он был в последний день, теперь, когда наступает мир. Он бы стал строить другое. Жалко его.
Эдуард. Дай мне венок…
Томас. Говорят, и заложники похоронены здесь же. Двадцать один человек из деревни. Говорят, они пели, когда их расстреливали…
Дженни. Пели?
Томас. Знаете, что люди говорят? Говорят, опять они поют! Каждый раз, когда они слышат выстрелы или когда вообще совершается какая-нибудь несправедливость, они опять поют!
Слышно пение заложников.
Двадцать один человек…
За оставшимися в живых, слушающими пение, возникает стол, за которым сидят в ряд погибшие: двадцать один заложник, у каждого в руке хлеб, губы сомкнуты. За ними — священник, который их угощает, погибшие летчики, Мария, учитель и Карл, который все еще стоит на коленях перед заложниками, закрыв лицо руками. Но живые не видят того, что происходит за их спинами.
Эдуард. Друзья! Если бы вы могли слышать: война кончилась, мы победили…
Капитан. Это Дженни, моя жена. Дженни с детишками. Вот так они идут по улице. Дженни в черном…
Сын капитана. Мама, почему ты плачешь?
Дженни. Здесь твой отец, маленький. Здесь твой отец!
Сын. Я его не вижу.
Дженни. Мы никогда уже его не увидим… (Беззвучно плачет.)
Капитан (приближается к ней сзади). Дженни, одно только слово, прежде чем ты уйдешь.
Дженни. Господи, о Господи!
Капитан. Нам нужно было жить иначе, Дженни. Мы бы смогли.
Дженни. Где цветы, маленький, где цветы?
Сын. Мама, они совсем мокрые…
Капитан. Наш дом, Дженни, — не отстраивай его. Никогда!
Дженни. Такие чудесные цветы…
Капитан. Ты слышишь меня, Дженни?
Дженни. Положи их теперь сюда…
Сын. Куда, мамочка?
Капитан. Наш дом, Дженни, — не отстраивай его. Никогда! Мы не были в нем счастливы, нет, Дженни! Мы могли бы быть счастливы…
Мальчик кладет цветы на землю.
Дженни. Как бы он обрадовался, твой отец, если бы мог увидеть твои чудесные цветы! Если бы он мог увидеть, какой ты хороший…
Сын. Это ты их мне дала, мама.
Дженни. Ты должен быть мужчиной, как он.
Капитан. Дженни!
Дженни. Он всегда тобой так гордился…
Капитан. Ты меня не слышишь, Дженни?
Дженни. Все благородное, все почетное, к чему твой отец всю жизнь стремился…
Капитан. Это была ошибка, Дженни, самая большая ошибка!
Дженни. Ты, его сын, — ты это продолжишь.
Капитан. Дженни…
Сын. Мама, ты опять плачешь?
Дженни закрывает лицо руками и отворачивается.
Капитан. Она не слышит меня, отец. Скажи им ты! Пусть он стрижет овец, ему не надо быть моим наследником. Скажи им: стать лучше других никому не возбраняется, но жить лучше других не должен никто, пока он сам не станет лучше других.
Священник. Они не могут нас услышать.
Капитан. Так кричи им!
Священник. Они это услышат когда-нибудь — когда умрут.
Эдуард кладет венок.
Радист. Теперь они кладут венок! Чтобы легче стало на душе, когда уйдут. И лента с надписью: чтобы Господь Бог мог прочесть.
Эдуард. Друзья, настал ваш час — час безмолвного суда! За это все наступит, должна наступить кара! Ты был прав! Нельзя жить в мире с дьяволом… Тогда я еще не потерял отца, брата. Ты был прав!
Радист. Эдуард…
Эдуард. Друзья!..
Радист. Он думает, что теперь мы поняли друг друга.
Эдуард. Что бы мы ни делали в будущем — мы будем это делать, помня о вас! Карающий меч — в ваших руках! Настал ваш час — час безмолвного суда, и суд этот будет услышан! (Кладет на венок офицерский кортик.)
Радист. Мы никого не обвиняем, Эдуард, поверь нам. Мы ищем жизнь, которую мы могли бы вести все вместе. Вот и все. Разве мы нашли ее, пока жили?
Эдуард. С этими мыслями, друзья, мы оставляем могилы, но не память о вас — вы погибли не напрасно.
Капитан. Напрасно!
Эдуард. Мы клянемся в этом.
Капитан. Мы погибли напрасно.
Эдуард отходит от венка с явным облегчением и снова надевает фуражку.
Радист. Отец, они делают из нашей смерти то, что им нравится, что им нужно. Они берут слова из нашей жизни, делают из них завет, как они это называют, и не дают нам стать мудрее их.
Эдуард (предлагает Дженни руку; совершенно другим тоном). Ну что, пошли?
Дженни. Ах, да…
Эдуард. Пока не стемнело.
Дженни. Мое единственное утешение — что мы все отстроим снова, все как было…
Эдуард. Точно так, как было.
Томас. Да, к сожалению…
Эдуард. Пошли. Надо немного перекусить. У нас еще есть время.
Уходят; цветы остаются на земле.
Капитан. Все было напрасно.
Священник. Не печалься, капитан. Мы напечем много хлеба. Все напрасно: и смерть, и жизнь, и звезды на небе — они тоже светят напрасно. А что же им делать иначе?
Бенджамин. А любовь?
Священник. Любовь прекрасна…
Бенджамин. Скажи, отец, а любим мы тоже напрасно?
Священник. Любовь прекрасна, Бенджамин, прежде всего любовь. Она одна знает, что все напрасно, и она одна не отчаивается. (Передает кружку соседу.)
Пение становится громче.
ГРАФ ЭДЕРЛАНД
Страшная история в двенадцати картинах
@Перевод Ю. Архипова
Прокурор
Эльза, его жена
Доктор Ган
Хильда, Инга, Коко (одна и та же исполнительница)
Убийца
Стражник
Отец
Мать
Марио, ясновидец
Угольщики
Портье
Жандарм
Шофер
Министр внутренних дел