Триптих - Фриш Макс. Страница 67
Столяр наконец раскурил трубку.
У вас нет стыда…
Столяр. Хватит клянчить.
Андри. Вы похожи на жабу.
Столяр. Во-первых, здесь не Стена плача.
Подмастерье и еще двое выдают смешками свое присутствие.
Уж не выгнать ли мне всю вашу футбольную команду?
Подмастерье и двое других исчезают.
Во-первых, здесь не Стена плача, во-вторых, я не говорил, что я тебя из-за этого выгоняю. Я не говорил. У меня есть для тебя другая работа. Снимай фартук! Я покажу тебе, как оформлять заказы. Ты слушаешь, когда говорит твой мастер? За каждый заказ, который ты для нас выклянчишь, ты получишь полфунта. Или, скажем, целый фунт за три заказа. Целый фунт! Вот что в крови у таких, как ты, поверь мне, а каждый должен делать то, что у него в крови. Ты можешь заработать деньги, Андри, деньги, много денег…
Андри не шевелится.
Договорились? (Поднимается и хлопает Андри по плечу.) Я желаю тебе добра.
Столяр уходит, снова слышен шум фрезерного станка.
Андри. Но я же хотел стать столяром…
Подмастерье, теперь в куртке мотоциклиста, подходит к барьеру для свидетелей.
Подмастерье. Признаю: это был мой стул, а не его стул. Тогда. Я ведь хотел потом поговорить с ним, но получилось так, что потом с ним уже нельзя было поговорить. Да и не выносил я его потом, признаю. Он даже здороваться перестал. Я не говорю, что он получил по заслугам, но это и его вина, что так вышло. Когда мы его еще раз спросили насчет футбола, это было уже ниже его достоинства. Я не виноват, что они его взяли.
Комната в доме Учителя. Андри сидит, его осматривает Доктор, придерживая ему ложкой язык. Рядом — Мать.
Андри. Аааандорра.
Доктор. Погромче, дружок, гораздо громче!
Андри. Ааааааандорра.
Доктор. Найдется у вас ложечка подлиннее?
Мать выходит.
Сколько тебе лет?
Андри. Двадцать.
Доктор закуривает сигарку.
Я еще никогда не болел.
Доктор. Ты парень крепкий, я вижу, ладный парень, здоровый парень, это мне нравится, mens sana in corpora sano, [6] если ты знаешь, что это значит.
Андри. Нет.
Доктор. Какая у тебя профессия?
Андри. Я хотел стать столяром.
Доктор. Покажи глаза! (Вынимает лупу из жилетного кармана и осматривает глаза.) Другой!
Андри. Что это такое — вирус?
Доктор. Я знал твоего отца двадцать лет назад, я ведать не ведал, что у него такой сын. Вепрь! Так мы его называли. Вечно лбом в стену. Он стал тогда притчей во языцех, молодой учитель, который рвет учебники, ему нужны были другие учебники, а потом, не получив других, он учил андоррских детей отчеркивать красным карандашом те страницы, где андоррские учебники врут. И никто не мог опровергнуть его. Он был молодчина. Никто не знал, чего он, собственно говоря, добивался. Бедовый малый — дамы зарились на него.
Входит Мать с более длинной ложкой.
Ваш сын мне нравится. (Осмотр продолжается.) Столяр — прекрасная профессия, андоррская профессия, нигде на свете нет таких хороших столяров, как в Андорре, это общеизвестно.
Андри. Аааааааааандорра!
Доктор. Еще разок.
Андри. Аааааааааандорра!
Мать. Плохо, доктор?
Доктор. Какой доктор! Моя фамилия Феррер. (Проверяет пульс.) Профессор, если быть точным, но я не придаю значения званиям, дорогая. Андоррец трезв и прост, говорит молва, и в этом есть доля правды. Андоррец не идет на поклон. У меня могло бы быть званий сколько угодно. Андорра — республика, это я говорил во всем мире: берите с нее пример! У нас цена каждого человека определяется тем, что он собой представляет. Почему я, по-вашему, вернулся через двадцать лет?
Доктор умолкает, чтобы сосчитать пульс.
Мать. Плохо, профессор?
Доктор. Дорогая, если человек поездил по белу свету, как я, он знает, что это такое — родина! Здесь мое место. Звания званиями, а корни мои здесь.
Андри кашляет.
С каких пор он кашляет?
Андри. Ваша сигарка, профессор, ваша сигарка!
Доктор. Андорра — маленькая страна, но это свободная страна. Где еще есть что-либо подобное? Ни одно отечество в мире не носит названия красивее нашего, ни один народ на земле не свободен до такой степени… Открой рот, дружок, открой рот! (Еще раз осматривает горло, затем вынимает ложку.) Небольшое воспаление.
Андри. У меня?
Доктор. Головная боль?
Андри. Нет.
Доктор. Бессонница?
Андри. Иногда.
Доктор. Ага.
Андри. Но это от другого.
Доктор еще раз сует ему ложку в рот Аааааааандорра… Ааааааааааандорра.
Доктор. Вот это славно, дружок, так оно и должно звучать, чтобы все евреи зарылись в землю, услыхав название нашего отечества.
Андри вздрагивает.
Не проглоти ложку!
Мать. Андри…
Андри встал.
Доктор. Ничего страшного, небольшое воспаление, я нисколько не беспокоюсь, таблетку перед едой.
Андри. Как это… чтобы евреи… зарылись в землю?
Доктор. Куда это она у меня запропастилась? (Роется в чемоданчике.) Ты задаешь этот вопрос, мой юный друг, потому что ты еще не видел мира. Я знаю евреев. Куда ни придешь, там уже сидит такой умник, и тебе, простому андоррцу, делать здесь нечего. Самое скверное в евреях — их честолюбие. Во всех странах мира они сидят на всех кафедрах, я это видел, и нашему брату ничего, кроме родины, не остается. При этом я не против евреев, я не сторонник зверств. Я тоже спасал евреев, хотя их не перевариваю. А что в благодарность? Их не переделаешь. Они сидят на всех кафедрах мира. Их не переделаешь. (Протягивает таблетки.) Вот твои таблетки!
Андри не берет их и уходит.
С чего это он вдруг?
Мать. Андри! Андри!
Доктор. Просто повернулся и ушел…
Мать. Не надо бы вам это говорить, профессор, насчет евреев.
Доктор. Почему же?
Мать. Андри еврей.
Входит Учитель со школьными тетрадками под мышкой.
Учитель. Что случилось?
Мать. Ничего, не волнуйся, решительно ничего.
Доктор. Я же не знал этого.
Учитель. Чего?
Доктор. Каким образом ваш сын — еврей?
Учитель молчит.
Ну, знаете, просто повернулся и прочь, я осматривал его, болтал с ним, объяснял, что такое вирус…
Учитель. Мне надо работать.
Молчание.
Мать. Андри наш приемный сын.
Учитель. Всего доброго.
Доктор. Всего доброго. (Берет шляпу и чемоданчик.) Ухожу.
Доктор уходит.
Учитель. Что опять случилось?
Мать. Не волнуйся.
Учитель. Как этот тип оказался в моем доме?
Мать. Он наш новый окружной врач.
Доктор входит опять.
Доктор. Таблетки все-таки пусть принимает. Что же я такого сказал… только потому, что я сказал… в шутку, конечно, они не понимают шуток, кто-нибудь встречал еврея, который понимал бы шутки — нет… а я ведь только сказал: я знаю евреев. В Андорре, надеюсь, еще позволено говорить правду…
Учитель молчит.
Где же моя шляпа?
Учитель (подходит к Доктору, снимает у него с головы шляпу и бросает ее за дверь). Вон ваша шляпа!
Доктор уходит.
Мать. Я говорила тебе: не надо волноваться. Этого он никогда не простит. Ты ссоришься со всем миром, Андри это не облегчает жизнь.
Учитель. Пусть он придет сюда.
Мать. Андри! Андри!
Учитель. Этого типа нам еще не хватало. Такого — окружным врачом! Жизнь, как нарочно, старается принять самый гнусный оборот.
Входят Андри и Барблин.
Говорю тебе, Андри, раз и навсегда: не обращай внимания на их болтовню. Я не потерплю обиды, ты это знаешь, Андри.
Андри. Да, отец.
Учитель. Если этот господин, ставший теперь нашим окружным врачом, еще хоть раз пикнет, этот неудачник с дипломом, этот сын контрабандиста — я тоже занимался контрабандой, как всякий андоррец, но без ученых званий! — он, вот увидишь, сам слетит с лестницы, собственной персоной, не только его шляпа. (Матери.) Я их не боюсь! (К Андри.) И ты, понял, не бойся их. Если мы будем вместе, ты и я, как двое мужчин, Андри, как друзья, как отец и сын, — или, может быть, я не обходился с тобой, как с родным сыном? Может быть, я когда-нибудь обижал тебя? Тогда скажи мне это в глаза. Может быть, я относился к тебе иначе, Андри, чем к родной дочери? Скажи мне это в глаза. Я жду.