Чужие браки - Томас Рози. Страница 15

— Гордон?

— Да. Я еще здесь.

— Все в порядке?

Тот же вопрос, что задала сегодня Вики, только отвечая, он будет чувствовать совсем другое.

— Да, — просто сказал Гордон, всем сердцем чувствуя, что это действительно так, а если и не совсем так, то они вместе этого добьются.

— Тогда спокойной ночи, — прошептала Нина.

— Спокойной ночи. До завтра.

Обед прошел неудачно. Гордон выбрал ресторан, который находился в нескольких милях от города и который, насколько он знал, не посещал никто из его знакомых. Они с Ниной были почти одни в претенциозно отделанном небольшом зале. Сидя друг напротив друга за столом, Гордон и Нина чувствовали, что бесшумно появляющиеся и исчезающие официантки пристально их изучают. Еда была довольно убогой, а музыка, лившаяся из динамиков — заунывной.

Гордон злился на себя за то, что сделал неправильный выбор. Он был смущен, как подросток, который чувствует, что первое в его жизни свидание пошло вкривь и вкось. Он вяло ковырялся вилкой в тарелке, жевал, не чувствуя вкуса пищи, в то время как Нина едва притронулась к своей тарелке. Гордону было еще больше не по себе, когда он думал о том, что Нина и ее муж наверняка были завсегдатаями самых модных лондонских ресторанов, что она наверняка не ждала ничего большего от обеда в провинциальном ресторане и оказалась права. Гордон плохо знал Лондон, и придавал чересчур большое значение мишурному блеску столицы. Он достаточно объективно оценивал свои шансы и понимал, что вполне может рассчитывать на успех в небольшом городке вроде Графтона, и его это вполне устраивало до тех пор, пока он не почувствовал, какая огромная дистанция существует между ним и Ниной Корт.

Беседа была довольно напряженной. Время от времени то Нина, то Гордон бросали какую-нибудь ничего не значащую реплику и ждали, пока собеседник ответит. Но музыка играла слишком громко, у официантов был такой вид, будто они подслушивают, поэтому разговор не клеился. Однако они успели обсудить свою работу, проект реставрации собора, дочек Гордона, в общем, все, что обычно обсуждают за обедом мало знакомые люди, какими они в сущности и были. На Нине был малиновый пиджак, отделанный черным шелком, и в этом наряде она казалась Гордону чуть бесполой, как будто женщина, переодетая в гусарский костюм. Гордону очень хотелось бы сейчас держать этого очаровательного гусара в своих объятиях, так, чтобы вся на свете кавалерия была забыта, а не сидеть тут вот так, поглощая отвратительную пищу и беседуя о проблемах образования. Его охватили сомнения. Уж не послышалась ли ему вчера теплота в голосе Нины?

Наконец, с едой было покончено. Гордон расплатился, даже не проверив счет, и они вышли на улицу. Гордон открыл дверцу машины, и, глядя на то, как Нина устраивается на переднем сидении, опять ощутил в этой шикарной женщине, которой невозможно не восхищаться, какой-то едва уловимый намек на беспомощность.

Некоторое время они ехали молча. Гордон понял, что если он сейчас не заговорит сам, молчание продлится до самого Графтона.

— Извините. Это было ужасно.

— Ничего, не имеет значения.

Нина просто констатировала факт, тон ее ничего не выражал. Гордон понял, что она сказала правду, это действительно не имело для нее значения. Она и не думала осуждать его за то, что он неудачно выбрал ресторан, не пыталась казаться этакой благородной мученицей, которой испортили вечер, как сделала бы в такой ситуации Вики. Обед действительно не имел никакого значения, и окажись он грандиозным или ужасным, как это произошло на самом деле, все равно оставался всего лишь частью некоего ритуала, определенной церемонией, в которой они оба должны были участвовать.

— Я хотел сводить вас куда-нибудь, чтобы вам это запомнилось, — объяснил Гордон. Нет, та теплота, которая возникла между ними, никуда не делась. Гордон чувствовал, что от Нины как бы исходят мягкие волны нежности, которые, казалось, постепенно наполняют всю машину, и даже лампочки на приборной доске мигают приветливо.

— Мне запомнилось, — сказала Нина.

К изумлению Гордона, Нина сняла вдруг с руля его правую руку, переплела свои пальцы с его и прижала руки к бедру. Гордон почувствовал такой прилив счастья и благодарности, что едва не поддался искушению закрыть глаза.

— Поедем домой, — прошептала Нина.

Они приехали в Графтон. Гордон припарковал машину недалеко от собора. Они с Ниной быстро прошли через узенький проход на лужайку, ускорив шаг и не глядя друг на друга в тот момент, когда свет фонарей падал на их лица. Темная громада собора возвышалась слева от них. Они повернули на Аллею Декана, прошли мимо темных зашторенных окон соседей Нины. Гордон попытался представить себе людей, живущих за этими окнами. Он подумал о том, что готов сейчас забыть о собственном доме и всей своей прошлой жизни, причем сделает это с радостью.

Они дошли наконец до дверей дома Нины. Она отперла замок, отключила сигнализацию и пропустила Гордона в дом.

Они стояли теперь в темном коридоре возле закрывшейся двери. Свет лампы, горящей над их головами, казался слишком ярким для глаз. Гордон смотрел, как Нина кладет на тумбочку свою сумку и медленно расстегивает пальто.

Так приятно было оказаться в тишине и уюте после шумного и одновременно скучного ресторана. Оба улыбались, не глядя друг на друга.

Гордон повернулся к Нине и, взяв ее за локти, крепко прижал к себе. Она подняла голову, и Гордон начала целовать ее. Нина сразу ответила на поцелуй, Гордон почувствовал во рту тепло ее языка. Неожиданно обоих охватила волна горячего смущения. Гордон чуть отстранил Нину, так что она стояла теперь, облокотившись о стену. Пальцы Гордона шарили по малиновому жакету, пока, сам не понимая как, он не расстегнул его. Под жакетом было шелковое нижнее белье с обычными кружевами и рюшами. Гордон вспомнил ящик комода, в котором лежало белье Вики, удивляясь про себя тому, что белье Нины было совсем другим. Ему это нравилось. Закрыв глаза, они опять жадно впились губами друг в друга.

Свет был чересчур ярким. Взглянув Нине в глаза, Гордон увидел, что зрачки ее сжались в микроскопические точки. Чуть поведя плечами, Нина выскользнула из его объятий. Тем же движением она освободилась от пальто, которое осталось висеть на перилах лестницы. Под расстегнутым жакетом Гордону видна была черная шелковая полоска и тоненькие черные бретельки, оттеняющие белизну кожи, покрытой крошечными веснушками.

— Пойдем наверх, — сказала Нина чуть приглушенно.

Гордон сразу последовал за ней, не сводя глаз с покачивающихся бедер и изящных икр, напрягающихся при каждом шаге.

Спальня Нины была на втором этаже, над гостиной, и из окон открывался все тот же вид на собор. Нина закрыла ставни, включила лампу на столике, и Гордон, стоявший в ногах кровати, увидел резное изголовье и простое белое покрывало. Никаких кружевных подушечек и фамильных плюшевых мишек, которыми полна была спальня Вики.

Нина сняла и отложила в сторону жакет. Затем расстегнула и уронила на пол юбку, и Гордон увидел, что на ней были чулки с кружевным поясом и подвязками. Вики носила колготки, и Гордон вспомнил, как ему всегда были видны линии швов на ягодицах, когда жена наклонялась в их крошечной спальне.

Чувствуя дрожь в коленях и сухость во рту, Гордон потянулся к Нине, но она, улыбаясь, ускользнула, и стала медленно снимать через голову, держа за кружевной подол, свою короткую нижнюю рубашку. Она подняла на стул сначала одну, а потом другую ногу, чтобы освободить чулки от подвязок, а затем медленно сняла чулки, обнажая постепенно изящные ягодицы и нежно-белые, покрытые такими же веснушками, как плечи, бедра.

Нина видела, как смотрит на нее Гордон, явно оценив по достоинству этот полушутливый сеанс стриптиза.

Она, встряхнув, расправила комочки чулок и аккуратно положила их поверх юбки и рубашки. Затем Нина выпрямилась, положив одну руку на грудь, другую — на живот. Теперь на ней был только черный лифчик и трусики.