Золотое рандеву - Маклин Алистер. Страница 24

Бесцельно побродив по мостику с полчаса, Буллен собрался уходить. Перед трапом он замешкался, оглянулся, сделал мне знак и направился в дальнюю часть крыла по правому борту. Я последовал за ним.

— Все думал о Декстере,— тихо сказал он.— Какой будет эффект, если я объявлю, что Декстер убит? Я уже бросил волноваться за пассажиров, меня сейчас заботит жизнь всех на борту.

— Никакого,— ответил я.— Никакого, кроме всеобщей паники.

Вы не думаете, что злодеи, которые несут ответственность за все случившееся, могут отказаться от своих замыслов? Каковы бы они ни были.

— Совершенно уверен, что не откажутся. Поскольку о Декстере нет никаких разговоров, не было сделано ни единой попытки объяснить его отсутствие, они должны знать, что нам известно, что он убит. Им чертовски хорошо известно, что офицер, стоящий на вахте, не может просто так исчезнуть с мостика, чтобы не поднялся шум и гам. Мы просто вслух скажем им то, что они знают и без нас. Такую шайку не запугаешь. Люди не поступают так беспощадно, если, конечно, на карту не поставлено что-то особо значительное.

— Именно так я и думал, Джонни,— озабоченно произнес Буллен.— Именно так.— Он повернулся и начал спускаться, а я почему-то неожиданно для себя увидел воочию, как Буллен будет выглядеть в старости.

Я находился на мостике до двух часов, намного позже времени, когда обычно оканчивается моя вахта, но ведь именно из-за меня Джеймисон, который должен был меня сменить, лишился свободного времени утром. Из камбуза мне прислали поднос с обедом, и впервые в жизни я отправил обратно блюда, приготовленные Энрике, не притронувшись к ним. Когда Джеймисон сменял меня на мостике, он не проронил ни слова, за исключением обычных замечаний о курсе и погоде. По напряженному, застывшему выражению его лица можно было подумать, что он взвалил себе на плечи главную мачту «Кампари». Буллен, вероятно, уже говорил с ним. Он говорил со всеми офицерами. И теперь по своей нервозности офицеры стали похожи на девиц, заблудившихся в арабском квартале, к другим результатам разговор привести не мог.

Придя в свою каюту, я закрыл дверь, разделся и лег на койку — кровати с пологами экипажу «Кампари» не полагались. Вентилятор кондиционера приладил так, чтобы прохладный воздух попадал мне на грудь и лицо. Затылок болел, и болел сильно. Я поправил подушку, на которой он покоился, пытаясь облегчить боль. Но боль не стихала, и поэтому я решил не обращать на нее внимания и попытался подумать. Кому-то ведь подумать следовало, а состояние Буллена сделать это ему совершенно не позволяло. Мое состояние было, конечно, не лучше, но, тем не менее, я думал. Я готов был поспорить на свой последний цент на то, что враг — я не мог их называть теперь по-другому — не хуже нас знал курс, пункт и время прибытия. А еще я знал, что нам не позволят прибыть в Нассау сегодня вечером, по крайней мере, если они не достигли

Своей, какой бы она ни была, цели. Кто-то должен был думать. Времени оставалось слишком мало.

К трем часам я ни к чему не пришел. Я возился с этой проблемой, как терьер возится со старым шлепанцем, рассматривал ее со всех сторон, выдвигал десяток вариантов различных решений, совершенно невероятных, перебрал в уме с десяток подозреваемых лиц, обвинять которых в чем-то было просто нелепо. Я зашел в тупик. Не забывая о своей больной шее, я сел на койке, достал из шкафчика бутылку виски, налил стаканчик, добавил воды, выпил, а затем, нарушать так нарушать, налил еще. Вторую порцию поставил на столик рядом с койкой и снова прилег.

Виски сделало свое дело — никогда не устану повторять, что в качестве смазки для заржавевших мозгов нет ничего, равного виски. Пролежав минут пять, глядя ничего не видящим взором на кондиционер, я неожиданно для себя в долю секунды нашел верное решение. Я был убежден в его правильности. Радио! Приемник, с помощью которого было перехвачено сообщение, поступившее в радиорубку! Боже мой, ведь не было никакого приемника. Только слепец, как я, мог не заметить очевидное. Ну, конечно, никакого приемника не было. Но было нечто другое. С энтузиазмом Архимеда, сделавшего свое открытие и выходящего из ванной, я резко вскочил и вскрикнул от боли, которая острым, раскаленным лезвием ударила меня по затылку.

— У вас это бывает приступами или вы всегда себя так ведете, когда находитесь в одиночестве? — послышался от двери обеспокоенный голос. На пороге в шелковом белом платье с квадратным вырезом стояла Сьюзен Бересфорд. Ее лицо выражало смесь удивления и беспокойства. Я настолько был погружен в свои мысли, что не расслышал, когда открылась дверь.

— Мисс Бересфорд,— я потер ладонью свою ноющую шею.— Что вы здесь делаете? Вы ведь знаете, что пассажирам нельзя входить в каюты офицеров.

— Нельзя? Насколько мне известно, мой отец в прошлые рейсы неоднократно приходил сюда и беседовал здесь с вами.

— Ваш отец — это не молодая незамужняя девушка.

— Фи! — она вошла в каюту и закрыла за собой дверь. В ту же секунду улыбка исчезла с ее лица.— Мистер Картер, может, хоть вы со мной поговорите?

— В любое время,— сказал я очень галантно. — Но не здесь...— Мой голос терял уверенность по мере того, как я говорил. Менялось и мое решение.

— Видите ли, вы единственный человек, с кем я могу поговорить,— сказала она.

— Да? — Красивая девушка была наедине со мной в моей каюте, но я ее даже не слушал. Я проигрывал в уме один вариант. В частности, в нем участвовала и Сьюзен Бересфорд, но лишь эпизодически.

— О, я требую вашего внимания! — сердито сказала она.

— Хорошо,— сдаваясь, произнес я.— Оно ваше.

— Что мое? — не поняла она.

— Внимание,— я протянул руку к стакану с виски.— Ваше здоровье!

— Я думала, вам запрещено употреблять алкоголь на службе.

— Запрещено. Что вы хотите?

— Я хочу знать, почему все отказываются говорить со мной,— она предупреждающе подняла руку, когда я открыл рот, чтобы ответить.— Прошу, не пытайтесь отшучиваться. Я обеспокоена. Случилось что-то ужасное, не так ли? Вы знаете, я всегда разговариваю с офицерами больше, чем кто-либо из пассажиров,— тут я отказал себе в удовольствии отпустить по такому случаю парочку язвительных замечаний,— а сейчас все отказываются поговорить со мной. Папа сказал, что мне это только кажется. Но мне не кажется, я знаю. Они не хотят разговаривать. И не из-за меня. Они чем-то до смерти напуганы, бродят по кораблю с застывшими лицами, ни на кого не глядя, но в то же время присматриваются к каждому человеку. Что-то произошло, не так ли? Что-то очень- очень ужасное. И четвертый помощник Декстер... Он пропал, это правда?

— Что же могло произойти, мисс Бересфорд?

— Прошу вас.— Этот момент следовало бы вписать в историю. Сьюзен Бересфорд умоляла меня. Она пересекла каюту — при тех размерах помещений, которые старик Декстер считал достаточными для своих старпомов, ей пришлось сделать лишь пару шагов — и остановилась передо мной. — Скажите мне правду. Три человека пропали за последние сутки, и не говорите, что это совпадение. А офицеры все выглядят так, будто на рассвете их расстреляют.

— Вам не кажется странным, что вы единственная считаете, что произошло нечто необычное? А как остальные пассажиры?

Остальные пассажиры! — ее тон не выражал особого почтения к другим пассажирам.— Как они могут что-то заметить, если дамы спят после обеда, сидят в парикмахерской или в массажном кабинете, а мужчины сидят в телеграфном салоне, как плакальщики на похоронах, потому что вышла из строя аппаратура для связи с биржей? Да, вот еще. Почему сломалась эта аппаратура? Почему закрыта радиорубка? И почему «Кампари» идет так быстро? Я только что ходила на корму послушать, как работает машина, и я знаю, что раньше мы никогда не шли с такой скоростью.

Она многое замечала, и это было очевидным. Я спросил:

— Почему вы пришли ко мне?

— Папа предложил,— она поколебалась, затем слегка улыбнулась.— Он говорит, что я многое придумываю, а для человека, страдающего галлюцинациями и чрезмерно развитым воображением, он не знает лучшего средства, чем встретиться со старшим помощником Картером, который понятия не имеет ни о том, ни о другом.