Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 3 - Токсик Саша. Страница 10

За этим я, собственно и пришёл. Я теперь человек трудящийся, и чтобы отсутствовать на рабочем месте мне требуется законное основание. Да и за раной присмотр нужен, я ведь не герой боевика, на котором всё зарастает, как на собаке.

– А можно мне побольше бинта накрутить? – прошу на перевязке, – чтоб заметнее было.

– Зачем тебе? – спрашивает медсестра.

Я своим вопросом словно пробуждаю её из полусна. Все свои действия она совершает абсолютно механически, словно заматывает мумию, чтобы положить в пирамиду. И вдруг такая живая реакция.

– Хочу перед девушкой похвастаться, – отвечаю, – девушки любят героев. А так под рубашкой и незаметно почти.

– Давай, я тебе ещё руку замотаю? – предлагает она хихикая.

– А можно? – радуюсь.

– Мне бинта не жалко.

Она наматывает мне бинт на руку, а потом, войдя во вкус, окропляет его йодом, оставляя пугающе бурые пятна.

– Ну что, пойдёт? Герой!?

– Спасибо! – восхищаюсь я, – с такой перевязкой она обязана за меня замуж выйти!

Медсестра хохочет. Я определённо сделал её день.

На чувства встречных девушек мне наплевать. Точнее не так, они, конечно, меня интересуют, но произвести впечатление я могу не только перебинтованной рукой.

А вот на пассажиров электрички до Белоколодецка мои выставленные напоказ травмы действуют правильно. Так что еду я все пять часов, сидя у окошка с верным рюкзаком на коленях. Забинтованные рёбра напоказ не выставишь, а простоять столько времени в давке я бы не смог. Рухнул бы где-то на полпути, но так и держался бы в вертикальном состоянии сжатый телами других пассажиров. Фуххх! Жуткая картина.

С рюкзаком тоже всё вышло непросто. Затаивший обиду Грибов решил мне назло его не отдавать, ссылаясь, что это вещественное доказательство. Пришлось натравить на него Подосинкину. Ей я наврал, что в рюкзаке лежат негативы съёмок с детьми и поросятами.

Натиска разъяренной блондинки капитан не выдержал и выдал мне рюкзак вместе с аппаратурой. Самое ценное – кассеты со свадебной съёмкой, я тут же отволок к Митричу. Можно сколько угодно ссылаться на форс-мажоры, но сделать снимки вовремя в моих интересах. Я рассчитываю пустить свадебный бизнес на поток, а для этого нужно работать как швейцарские часы.

Электричка даёт мне время подумать. Отступать я не собираюсь. Ну вот просто не такой я человек. Вполне могу понять того, кто согласится «разменять» свою работу на покровительство известного человека. Особенно если торговаться хорошо и если «плюшек» отсыплют щедро.

Но покровитель у меня в таком случае будет – говно. И это из него вылезет не раз и не два. Люди искусства – они существа цельные. Прокатились на тебе раз, так и будут запрягать по любому поводу.

Как там, «один раз не…»? Хрен вам с маслом по всей физиономии.

Жизненный опыт подсказывает мне, что не бывает дверей, закрытых наглухо. Всегда найдётся щель, в которую можно вставить ботинок. А дальше зайти внутрь, уже дело техники.

В этой ситуации щель просматривается в двух местах. Кэт знает Владлена Игнатова, более того, они дружат семьями. Через неё можно узнать об этом таинственном товарище больше. В чём его интерес? Что связывает их с Орловичем? Какие обстоятельства могут заставить ответственного работника отступиться?

Вторая щель проскользнула в оговорке Джона, что Кэт может выставляться без проблем, и это не зависит от её талантов. Тут ещё одна лазейка в то самое «профессиональное сообщество».

Будет ли сообщество радо возвышению Орловича? Зная подобные коллективы – нет. Любые коллективы творцов – это «клубок друзей», которые душат друг друга в объятьях.

Школьника из Мухосранска с его доказательствами не послушают. А кого послушают? Такой человек точно есть, надо только его найти. Найти быстро, до подведения итогов конкурса остаётся три недели.

– Разбогател? – Кэт кивает на отъезжающее такси.

– Бедность не порок, а большое свинство, – цитирую классика.

Только сейчас она замечает мои бинты. Как любая женщина, Кэт способна испытывать целый спектр эмоций разом. В данном случае это некая смесь сочувствия и разочарования.

– Производственная травма? – интересуется она.

– Да, говорю – палец рычагом перемотки прищемил.

На Кэт простое прямое платье без талии в стиле Джейн Биркин, сандали на высокой платформе, длинные волосы уложены волосок к волоску и, кажется, залиты лаком. В этом непривычном и чужом наряде она выглядит забавно и сама об этом догадывается.

Понимаю, что она уже сегодня собралась фотографироваться, словно для этого просто достаточно красиво встать и замереть. Девочка привыкла, что ей ни в чём не отказывают, ни папа с мамой, ни друзья-приятели.

– Так дела не делаются, – качаю головой, – мы же договорились сначала всё обсудить.

– Не будь занудой, – фыркает Кэт, – тебе и надо-то просто на кнопочку нажать. Тут вся работа на мне!

– И в чём твоя работа? – терпеливо даю ей порезвиться.

– Быть красивой!

Она замирает в картинной позе девушки с обложки… ну пускай не журнала «Работница», у Кэт есть доступ и к более прогрессивной полиграфии. Девушки с рекламы сигарет «Салем».

Я всем своим видом напускаю на себя строгость. Пускай повыпрашивает. Кэт эта игра нравится. Я предполагал, что снимать придётся сразу, так что прихватил с собой несколько плёнок.

– Точно хочешь фотографироваться?

– Да!

– Тогда…

Разворачиваюсь к ней и ерошу её причёску.

– Ты что делаешь?! – вскрикивает она. – Два часа укладки!

– С ней ты выглядела чудовищно, – говорю. – У меня объектив бы от такого треснул.

Мы встречаемся у Центрального городского пляжа. Даже в будни он забит народом. Мужчины и женщины всех возрастов лежат плотно, словно шпроты в банке, а между них носятся с визгом счастливые дети.

Реку в черте города перегородили плотиной для каких-то хозяйственных нужд, и она разлилась подобно озеру. К июлю вода зацветёт, заполняясь мелкими и противными водорослями, но сейчас выглядит ещё прилично.

Прямо перед нами приземистый корпус прибрежного ресторана с гордым названием «Крейсер». Открытая веранда действительно немного напоминает палубу. Справа от него располагается яхт-клуб. Путь перегорожен ржавым шлагбаумом с висящим на нём знаком «Въезд воспрещён».

Мы с Кэт перешагиваем через него и идём по хорошо накатанному просёлку.

– Нас не турнут? – уточняю.

– Мы с отцом тут каждые выходные катаемся, – машет ладошкой Кэт, – не переживай.

Дорожка неожиданно выныривает к небольшой пристани. Возле деревянного пирса качаются яхты. Немного, всего восемь штук. Не Черноморское побережье, конечно, но выглядят симпатично. Белые корпуса с тщательно нарисованными синими цыфрами, тонкие, уходящие в небо мачты. Чувствую, как внутри начинают шевелиться идеи.

Сегодня я не планировал ничего серьёзного, рассчитывая просто «пристреляться», а заодно зацепить Кэт на крючок любопытства. Но мозг любого художника работает отдельно от тела в каком-то особом автономном режиме. Он сам создаёт образы, которые требуют воплощения.

«Пограничный Господь стучит ко мне в дверь», – пел про это Гребенщиков. Нет, ещё не пел, споёт года через четыре, хотя возможно уже сочинил.

Стройная и худая фигура Кэт покачивается при ходьбе как мачты.

– Разувайся, – говорю.

– А тебе не больно? – спрашивает она с фальшивым сочувствием.

Ей очень хочется, чтобы я сказал «не больно».

– Мне нормально, – вынимаю из рюкзака камеру. – Разувайся.

– А давай, я встану вот так…

– Кэт, – говорю, – давай ты посмотришь, что сегодня получится. А на следующей съёмке сама решишь, командовать или слушаться.

Бинты немного мешают настройке, но не критично. Хорошо, что замотана левая рука.

У Кэт большие ступни и она этого немного стесняется. Глупая, это придаёт её фигуре ту самую ранимую, чуть детскую неуклюжесть, от которой мир моды млел все семидесятые.