В сладостном плену - Андерсен Блэйн. Страница 23

Какими же светлыми казались ее волосы по сравнению с черными как смоль локонами Эйлин. До чего странно, что раньше она совсем не придавала этому значения, относя это за счет прихотливой наследственности. А ведь подлинная причина заключалась, скорее всего, именно в том, кто были ее родители, о чем она до сих пор не знала.

«Но нет!»— громко произнес чей-то страдающий голос внутри Бретаны. Его внешним выражением явился только звук разбитого зеркала. Торгун, который молча сидел за занавесью, всем сердцем надеялся, что разбито только зеркало, а не будущее Бретаны.

Глава 9

Спустя две недели после того, как Бретану прибило на остров и три дня после невероятного рассказа Торгуна о ее истинном происхождении, она пребывала в состоянии смятения, упорно отказываясь принимать то, во что не хотела верить. Но каждое возражение, которое она выдвигала против этого, наталкивалось на жесткие ответы Торгуна.

Теперь она была уверена, что ничего не говорила Торгуну о подвеске.

Окончательный вывод она решила сделать после того, как Магнус покажет ей такое же янтарное украшение, хотя она и отказывалась верить, что была наполовину скандинавкой, все же вероятность этого поглощала все ее мысли.

Если Торгун говорит правду, то кто еще знает об этом? Была ли Бронвин, а может, и Эдуард, посвящены в постыдное прошлое ее матери? Бретана не знала, как долго Эйлин была в плену. Англия далеко, а Бронвин покоится где-то под морскими волнами, поэтому у нее мало надежды получить ответы на эти вопросы.

Предположим, что Торгуй говорит правду о немедленном освобождении Бретаны, но даже и в этом случае ее ждет пугающее своей неизвестностью будущее среди чужих людей, которых она привыкла ненавидеть. Торгун говорит, что Магнус хочет ее возвращения, но ведь он хотел и возвращения Эйлин, и что из этого вышло? Где теперь ее мать-страдалица?

Может ли она надеяться на лучшее обращение человека, который оказался способным на то, чтобы купить ее мать? Даже если она и принадлежит наполовину к их народу, то обеспечит ли это ей больше свободы по сравнению с той, которой пользовалась Эйлин? Жизнь научила ее ожидать от мужчин худшего.

Однако надо признать, поведение Торгуна в последнее время давало мало поводов для опасений, так как его отношение к ней оставалось по-прежнему галантным и весьма предупредительным. Без преувеличения можно даже сказать, что уважение викинга граничило прямо-таки с родительской нежностью.

И хотя его нынешние сдержанные манеры как небо от земли отличались от лихорадочной страсти той интимной ночи, воспоминания о ней никогда не выходили у нее из головы. Подобно возобновляющейся боли в колене, они всегда с ней, бесцеремонно появляясь в часы бодрствования и неизменно заполняя ее сны жаром бурных ласк.

К ужасу Бретаны, мораль во время сна как бы покидала ее, ибо ночные видения, в которых присутствовал Торгун, имели форму восхитительных фантазий, а не кошмаров. И только после пробуждения ей удавалось вытеснить из головы чудесные воспоминания о его руках, ласкавших ее тело.

Ровно через неделю после травмы, полученной на земляничной поляне, состояние ее колена заметно улучшилось. Она стала более подвижной, и соответственно, оптимистичнее, в общем, более похожей на самое себя. Задумчивость, которую навеял на нее рассказ Торгуна, неожиданно преобразилась в спокойное расположение духа. Надо сказать, что Торгун терялся в догадках по поводу такого превращения.

Сама Бретана, спроси ее об этом, вряд ли смогла бы объяснить происшедшую в ней перемену, поскольку обстоятельства ее теперешней жизни вряд ли могли дать ей сколько-нибудь значительный повод для радости. Жертва кораблекрушения, наедине с незнакомцем, который уже надругался над ней, дочь отца, которого она имеет все основания не любить, — вот то, что она имела в данный момент и что делало ее будущее таким неопределенным.

И все же, несмотря на все сложности предстоящей жизни, ее настоящее было воплощением радующей простоты, особенно если сравнивать его с душевными травмами предшествующих недель. Ежедневные занятия Бретаны были привычны и знакомы, а то, что она успешно справлялась с ними, не могло не доставлять чувство удовлетворения. Она чувствовала себя более спокойной и уверенной, чем до прибытия на этот отдаленный остров в Северном море.

Дикая свекла и капуста! Хотя Бретана и благодарна судьбе за то, что эта имевшаяся в изобилии пища позволила ей выжить в течение нескольких первых одиноких дней на острове, все же теперь она хотела попробовать и других овощей.

Однажды, когда Торгун отправился на охоту за перепелами, ставшими их обычным рационом, Бретана тоже вышла из дому и пошла по лугу. К своей радости, она попала на незнакомую тропинку и пошла по ней, надеясь обнаружить в новых местах что-нибудь новое и съедобное. Она увидела какие-то побеги, показавшиеся ей пригодными для стола. Бретана наклонилась, чтобы сорвать таинственное растение и обнаружила под ним нечто другое и явно несъедобное.

— Не трогать! — раздался голос Торгуна с дальнего конца луга. Бретана увидела викинга, стремительно идущего к ней. Лицо его было таким злым, которое до этого она видела только однажды в Глендонвике, когда сильно ударила его по ноге.

В страхе она быстро встала. Он смотрел так, как будто собирался убить ее на месте.

— Никогда, слышишь, никогда не трогай этого!

Их не должен касаться дневной свет! Бретана прямо-таки остолбенела.

— Но ведь это всего лишь осколок скалы — озадаченно возразила она. — Я думала, что растение, которое скрывает его, может пригодиться нам на ужин.

— Это не просто часть скалы, — ответил Торгун, уже не так свирепо. — На ней руны.

— Как ты сказал, ру…

— Руны. Вряд ли это слово можно перевести на язык саксов. Это такие черточки, часто вырезаемые на камне, а иногда на дереве. Через них проявляется могущество Одина.

— Ты действительно веришь, что камни обладают какой-то силой? — Бретана пристально посмотрела на гладкую гранитную поверхность, а про себя подумала; «Да что с них взять, с этих дикарей-язычников»— На нижней стороне камня, который ты чуть не повернула к солнечному свету, находятся эти руны, письмена, обладающие огромной магической силой. Судя по расположению, это наверняка памятник погибшим викингам. Такие руны вырезаются в темноте и предохраняются от солнечных лучей. Их тайна доступна только мертвым, а ты едва не осквернила их.

— Так ты веришь, что этот кусок скалы наделен какой-то колдовской силой? — Это показалось Бретане полной нелепостью. Она чуть было не рассмеялась, однако видя, сколь серьезен Торгун, вовремя сдержалась.

— Никакого сомнения, миледи, именно так.

— Наверное, источаемая им колдовская сила заставила тебя наделить камень необычными свойствами. Даже если он увековечивает память мертвых викингов, все же это не более, чем простая резьба по камню.

— Вряд ли. Руны вырезаются только воющими людьми.

— А я-то думала, что воют только волки. На лице Торгуна появилось злое выражение.

— Это наши священнослужители, которые посвящены в магию рун. Их сила всегда заключена в камнях, и только они могут заставить ее действовать. Даже сам Один не способен вызвать такую силу. Он лучше извещает нас об этом. Разве у саксов нет ничего подобного?

Прежде чем ответить, Бретана задумалась.

— Есть, наверное, какие-то реликвии, но христиане не поклоняются камням.

— Я слышал, что некоторые твои соплеменники обращают свои молитвы к деревьям.

Бретана знала, что это правда. Люди, живущие на болотах и не обращенные в истинную веру, и в самом деле обожествляют силы природы. Но это ересь, которую ее приучили ненавидеть.

— Вряд ли их можно назвать моими соплеменниками. Они язычники.

— Как викинги, — добавил Торгун. Он хотел лишь подчеркнуть, что есть такие саксы, вера которых сильно отличается от убеждений Бретаны. Он видел, что она обдумывает это возражение.

— Тот, кто не почитает одного истинного Бога, — богохульник. А разве вы не поклоняетесь множеству Богов? — Хотя на лице Бретаны по-прежнему отражалось негодование, Торгуна ободрило ее любопытство.