Разоблачение - Крайтон Майкл. Страница 49

– Господи, – сказал Сандерс и перечитал статью еще раз.

Хантер вернулась назад, неся два бумажных стаканчика с каппучино. Один она пододвинула Сандерсу:

– Бери. Похоже, тебе глоточек кофе не помешает.

– Откуда они узнали об этой истории? – спросил Сандерс.

Хантер покачала головой:

– Не знаю, но мне кажется, что где-то утечка информации происходит в самой компании.

– Но кто мог?.. – Сандерс подумал, что, раз история попала в газету, редакции она должна была быть известна в три-четыре часа вчерашнего дня. Да в компании еще никто не знал, что он собирается подавать официальной заявление…

– Представить себе не могу, кто мог проговориться, – сказала Хантер, – но попробую узнать.

– А кто такая Констанс Уэлш?

– Ты никогда ее не читал? Она постоянный обозреватель «Пост-Интеллидженсер», – ответила Мери Энн. – Перспективы феминистского движения и все такое прочее. – Она покачала головой. – А как там Сюзен? Я пробовала было ей позвонить сегодня утром, но никто ни поднял трубку.

– Сюзен уехала на несколько дней. Вместе с детьми.

Хантер медленно кивнула:

– Да, по-видимому, это была хорошая идея.

– Мы тоже так решили.

– Она обо всем знает?

– Да.

– И это правда? Ну, насчет заявления о преследовании?

– Да.

– О Боже…

– Да уж, – кивнул Сандерс.

Некоторое время женщина молча смотрела на него, затем наконец произнесла:

– Я давно тебя знаю… Надеюсь, что все обойдется.

– Я тоже…

Снова молчание… Наконец Мери Энн отодвинулась от столика и встала:

– Позже увидимся, Том.

– Конечно, Мери Энн.

Сандерс знал, что она чувствовала. У него и у самого бывало такое чувство, когда кого-нибудь из знакомых обвиняли в преследовании по сексуальным мотивам. Между ними сразу возникала стена отчуждения. И неважно, как давно люди были знакомы, и неважно, что до этого они были друзьями. Слова обвинения были сказаны, и все начинали сторониться подозреваемого. Никто ведь с чистой совестью не мог утверждать, что знает, как все происходило на самом деле. Нельзя было безоговорочно принять чью-то сторону – даже сторону друга.

Сандерс посмотрел вслед этой стройной, аккуратной женщине, одетой в спортивную форму и несшей в руке кожаный чемоданчик. В ней едва было пять футов роста. Все мужчины на этом пароме были такими огромными… Сандерс вспомнил, как когда-то Мери Энн сказала Сюзен, что занимается бегом из боязни быть изнасилованной. «Я просто обгоню их», – говорила она. Мужчинам этого не понять. Им не знаком подобный страх.

Но был и другой страх, который свойственен только мужчинам. Сандерс с тревогой посмотрел на газетную статью. Некоторые слова и обороты так и бросались в глаза:

Эти характеристики были не только несправедливыми и неприятными. Они были опасными. Примером могла служить история, происшедшая с Джоном Мастерсом, – история, которая смутила многих в Сиэтле…

…Мастерс был пятидесятилетним менеджером по сбыту в фирме «МикроСайм». Надежный человек, солидный гражданин, женат двадцать пять лет, имел двоих детей – старшая дочь в колледже, младшая – в начальной школе. Так вот, у младшей пошли нелады в школе, ухудшились отметки, и родители решили показать ее детскому психоаналитику. Та выслушала девочку и заявила, что перед ней типичный случай ребенка, подвергавшегося сексуальной эксплуатации.

– Скажи-ка, милая девочка, а не делали ли с тобой когда-либо то-то и то-то?

– Да вроде бы нет, – отвечает ребенок.

– А ты хорошенько подумай, – настаивает психоаналитик.

Поначалу девочка сопротивлялась, но врач нажимала на нее, объясняя, что нужно вспомнить, и через некоторое время ребенок заявил, что вроде бы что-то смутно припоминает. Ничего конкретного, но теперь девочка говорила, что, возможно, что-то и было. Может быть, папа что-нибудь и делал нехорошее. Когда-то.

Психоаналитик рассказала жене Мастерса о своих подозрениях. После двадцати пяти лет совместной жизни между супругами возникла ссора: жена потребовала от Мастерса, чтобы он все признал.

Мастерс был как громом поражен и, конечно, все отрицал, не веря своим ушам. Жена на это ответила: ты врешь, я не желаю жить с тобой в одном доме. И выжила Мастерса из дома.

Из колледжа прилетела старшая дочь. «Что за чушь? – вскричала она. – Вы же знаете, что папа ничего подобного не делал!» Она взывала к здравому смыслу матери, младшей сестры, но они уже вошли в раж, и, начавшись, события понеслись, как лавина.

По закону психоаналитик была обязана о каждом случае сексуальной эксплуатации несовершеннолетних сообщать в соответствующие государственные инстанции. Она сообщила о деле Мастерса. Государство – тоже по закону – должно было предпринять расследование. И сотрудница социальной службы поговорила с дочерью, женой и с Мастерсом. Поговорила с семейным врачей. Со школьной медсестрой. Вскоре о происшедшем знал весь город.

Слухи дошли и до «МикроСайма». До окончания следствия фирма отстранила Мастерса от работы, объяснив, что не хочет плохой рекламы.

Мастерс видел, как его жизнь разваливается. Младшая дочь перестала с ним разговаривать. Жена тоже. Он жил один, снимая квартиру. Денег уже не было. Партнеры по бизнесу избегали его. Куда бы он ни повернулся, всюду видел обвиняющие лица. Ему посоветовали обратиться к адвокату. Мастерс был настолько выбит из колеи, настолько не уверен в своем будущем, что ему самому потребовалась помощь психиатра.

А между тем его адвокат начал свое расследование, и вскоре всплыли интересные детали: например, именно у этого психоаналитика наблюдается подозрительно высокий процент обнаружения случаев сексуального преследования детей. Она настолько часто заявляла о таких случаях, что государственное агентство всерьез стало подумывать, нет ли у нее сдвига на этой почве. Впрочем, агентство все равно ничего не могло с ней поделать: по закону оно было обязано разбирать все поданные заявления. Далее – сотрудница социальной службы, которой было поручено разбирательство дела Мастерса, уже привлекалась к дисциплинарной ответственности за неуместное рвение, проявленное в расследовании деликатных дел, и считалась малокомпетентным работником, хотя по обычным причинам ее и не могли выгнать с работы.

Конкретное обвинение – хотя и не предъявленное формально – гласило, что Мастерс гнусно приставал к собственной дочери летом, когда та перешла в четвертый класс. Мастерс напряг память, и у него родилась идея: он нашел в архиве свои старые погашенные чеки и раскопал свои отчеты, и обнаружилось, что все то лето его дочь провела в лагере в Монтане, а когда в августе вернулась домой, Мастерс был в командировке в Германии и вернулся из нее только после начала занятий в школе.

Он не мог видеть дочь тем летом.

Врач-психиатр, наблюдавший Мастерса, счел значительным фактом то, что его дочь определила сексуальное преследование тогда, когда его не было и быть не могло.

Он сделал вывод, что ощущение покинутости и одиночества трансформировалось в ложное воспоминание о сексуальном унижении. Мастере объяснил это жене и дочери; они выслушали, согласились с тем, что, по-видимому, ошиблись в датах, но остались уверенными, что преследование имело место.

Тем не менее факты несовпадения в летнем расписании вынудили государственные органы прекратить расследование, и «МикроСайм» восстановил Мастерса на работе. Но Мастерс пропустил очередное повышение, а у сотрудников осталось смутное предубеждение по отношению к нему. Его карьера была окончательно испорчена. О восстановлении семьи не могло быть и речи, жена уже подала на развод. Младшую дочь он больше никогда не видел. Старшая же дочь, оказавшись в собственной семье между двух враждующих групп, со временем стала приезжать все реже и реже. Мастерс жил один, пытаясь как-то наладить свою жизнь, пока с ним не случился инфаркт, чуть не уложивший его в могилу. После выхода из больницы он еще встречался с немногими друзьями, но стал нелюдимым, слишком много пил, был невнимателен к собеседнику. Его стали избегать. Никто не мог ответить на терзавший Мастерса вопрос: что ж он сделал не так, что нужно было сделать, чтобы избежать всего происшедшего?..