Сфера - Валентинов Андрей. Страница 36
[…………………………..]
Ну, вот и все. От ленты – только огрызок, светло-зеленые гимнастерки совсем близко, раскаленный металл дышит жаром.
Даже не покурить. Поздно!
Ты, в кожанке, ты снова впереди? Куда лезешь, парень, я же тебя старше, старше на целую жизнь. Я знаю, что прав! Это ты не прав, ты воюешь не за тех, не за тех! Кому нужна твоя храбрость, у меня еще остались патроны, палец лежит на гашетке… И не будет ничего – ты не познакомишься с молодой веселой студенткой, твой сын не будет носить пилотку-«испанку», тебя не пошлет в разведку генерал Лелюшенко…
Почему ты за НИХ? Почему?
Но я не могу стрелять…
Брось-брось-брось-брось – видеть то, что впереди.
(Пыль-пыль-пыль-пыль – от шагающих сапог!)
Встаю. Вытираю липкие от пота ладони.
Вот он я, дед!
[…………………………..]
– Тебе не очень хотелось говорить о войне, дед. О той, что вы называли Отечественной. Но о другой – о своей первой войне – ты не рассказывал ничего. Вообще ничего, ни слова!
– Рассказывал. Я был пулеметчиком на тачанке. Помнишь? Ты еще смеялся…
– Смеялся – когда ты поведал, как вы почти каждый день удирали от страшных бандитов, а ты отстреливался и все боялся, что догонят. Но я уже не маленький, дед. Я знаю, что такое ЧОН. Часть особого назначения при ВЧК, правильно? Я видел твои фотографии, они даже в музее висят. Ты в заднем ряду, в кожаной куртке, коротко стриженный, но все равно тебя легко узнать.
– Тебе показалось. Я никогда не носил кожаную куртку. Там я в обычной рубашке. Мы вернулись из-под Валок, был очень тяжелый бой.
– И еще фотография – ты со своим другом. Там ты чуть постарше…
– Это 1921-й. Нашу часть тогда как раз расформировали. Сфотографировались на прощание… Что тебя удивляет, солдат Яшка? Что я пошел к красным?
– Тебя звали к Деникину.
– Звали. И не просто звали – чуть ли не силком тащили. Мои же родственники. Я остался один, без отца и матери, вот и хотели пристроить. Говорили, что у Деникина сапоги хорошие дают. С подковками.
– Но ты пошел в ВЧК, дед!
– Деникинцы расстреляли моего крестного, после смерти отца только он нам помогал. Помнишь, мы ездили в Валки, я показывал это место? Гонтов Яр. Там многих расстреляли, а даже памятника нет… Ты бы поступил иначе?
– На твоем месте? Не знаю. Я не батрачил с семи лет…
– С шести, солдат Яшка, с шести. Но дело не в этом. Не только в этом… 20 августа 1991 года, когда еще не знали, чей верх и будут ли стрелять, ты вышел на площадь?
– А вот теперь жалею. Чума на оба их дома!..
– Меня хватило на дольше. На всю жизнь… Знаешь, было очень страшно в последние годы. Я видел, чувствовал, что рухнет. Помнишь, ты спрашивал, кто будет после Брежнева?
– И ты не ошибся, дед. За десять лет угадал! До сих пор поражаюсь.
– А я думал, не кто будет, а ЧТО. И тоже угадал. Потому и был о страшно.
– Говоришь, хватило на всю жизнь? И ты никогда не усомнился? Друг – тот, который рядом с тобой на фото, он тогда застрелился, верно? В тот же день?
– На войне гибнут не только от пуль.
– Твоих родственников, почти всю нашу родню, раскулачили и сослали. Ведь правда?
– Правда. Уезжая, они сожгли наш дом.
– Это что, дед? Классовая борьба?
– Назови иначе, сущность не изменится. Но и это не самое важное. На любой войне есть те, что идут в атаку, и обозники. Всю жизнь ненавидел обозников! Не остаться в обозе – наверное, главное.
– А я вот обычный обыватель, дед. Война мне лишь снится, и то редко… Ты не хотел, чтобы я стал историком. Почему? Ты сам историк!
– Историкам не выдают сапоги с подковками. Я это понял, еще когда сдавал историю в институте Красной Профессуры.
– В 1937-м?
– В 1937-м, за год до ареста… Так что тебя удивляет, внук?
– Не знаю. Разве что… В нашем дворе тебя звали «комиссар», правда? А ты с самого детства приучил меня слушать «Голос Америки». До сих пор помню: «…А теперь у микрофона наш политический обозреватель Анатолий Максимович Гольдберг».
– Гольдберг был на Би-би-си, солдат Яшка, не путай. Я не хотел, чтобы ты вырос дураком. Ты бы поступил иначе?
…Среди густой травы – ржавый пулемет, зеленые старые гильзы, след от истлевшей ленты. Война кончилась. Война кончилась очень давно.
Почему до сих пор мы ходим в атаку?
37. КВЕСТ
(Rezitativ: 1’06)
[…………………………..]
Все-таки хорьки, а не белки! Как только цепляются, мохнорылые? И чем? Ведь под «шубой» – только телеса! А на телесах – ни порезов, ни царапин.
Да о чем я? Это же просто программа!
– Не верите? – Джимми-Джон подмигнул, отхлебнул нечто желтое из стакана. – Между прочим, чистая правда. По телевизору такое видел. А вот секрета не знаю. Ноу-хау!
Акула блаженствовала. В уже виденной позе – рука за головой, длинные ноги поперек зала. Притворяется? Или в самом деле «такое» по душе?
Рука привычно полезла за сигаретами… Стой, назад! А не то в Нью-Йорк укатить можно – вместе с каким-нибудь Гарри Поттером.
– Не умеете расслабляться, Том Тим! Пиво, девочки! Что еще нужно, чтобы скоротать ночь?
– И мирно встретить старость, – охотно согласился я.
Спорить не хотелось, хотя джинсовый врал напропалую. Он-то явно не спешил расслабиться. В стакане – чуть ли не апельсиновый сок, «хитрых» сигарет нет и в помине. Даже на телеса смотрел через раз. Да и поза «ковбой в салуне» – как только позвоночник не сломал?
Зачем я ему нужен?
Все по той же программе: приглашение, два файлика (похабный mo14 и таинственный «усилитель» со схемой-раскраской), время по Афинам. Отказываться не стал – из любопытства. Начал играть – значит, доиграю до конца.
Да и не у него одного завелись вопросы.
Но помосте у столба – новые телеса, негритянские, густого шоколадного блеска. Закрутились, завертелись. Закрутили, завертели.
– Обратили внимание? – Акула довольно улыбнулась. – Публика! Не шумят, с мест не вскакивают.
Обратил, конечно.
– Все для удобства клиента, друг Джимми-Джон? А если я полезу прямо к той шоколадке?
Тридцать два зуба радостно блеснули.
– Попробуйте! Затянитесь пару раз для храбрости…
– Мерси.
Нет, Акуле не весело. Но и не грустно. Скорее, по Высоцкому: «Он четок, собран, напряжен…» Как я понял, попасть в такой файл вдвоем – даже для Джимми-Джона высший пилотаж. Но ведь пригласил?
– Не рискнете? – Австралиец покосился на извивающуюся негритянку, вздохнул. – Ничем вас, друг Том Тим, не удивишь!
– Не этим, – вновь согласился я. – Как я понимаю, нахалов очень вежливо отводят в сторонку. А девицы заламывают слишком высокую цену, так? И ваш клиент, озверев и размякнув, тут же побежит покупать какой-нибудь mo666.jpg, где уже не бар, а бордель.
Акула дернула подбородком.
– Законы рекламы, ничего не попишешь! Сначала бросаем немного бесплатного сыра… У вас есть вопросы, друг Том Тим? Валяйте, слушаю.
Ненужная улыбка сгинула, словно тряпкой стерли. Вопросы? Есть вопросы.
…На помосте трое. Канкан, что ли? «Она была модисткой и шила гладью…»
– Сначала не вопрос, а просьба. Я буду говорить, а вы – поправляйте. Лады?
Молчаливый кивок. Похоже, лады.
– Хозяином сна, как вы это называете, является личность человека. Я и Оно, сознание и подсознание. Тот, кто себя осознает во сне, я-спящий, по сути и есть сознание. А весь антураж, весь мир сна – Океан Оно, наше подсознание. Так?
Акула изволила повернуть голову, взглянуть не без любопытства.
– Весьма вероятно.
…Вот и все твои секреты, наглый мистер Хайд. Ты лилипут, не я! Приятно ли купаться в собственном Оно?
– Но это не все. Ноосфера, совокупность человеческих сущностей, живых и не живых…
– Душ, – дернулся рот. – Не будем бояться слов, Том Тим!