Сфера - Валентинов Андрей. Страница 62

[…………………………..]

«…В очках-озерах трещин разлет,

холодный зрачок пуст.

Он почувствует – в мертвом теле его

появится мертвый пульс…»

[…………………………..]

61. ТЕРРИКОНЫ

(Arie: 8’04)

Гора оказалась не черной, даже не серой – рыжей. Крутой склон поднимался до самых небес, тянулся влево и вправо, неровные каменные языки сползали к самому шоссе. Старая битая порода, уже поросшая травой и невысоким кустарником…

– Террикон, – не без гордости сообщил я. – Обожаю!

Сзади – негромкий смех.

– Мистер Хайд обожает терриконы!

Рыжая, в цвет искусственной горы, Мирца не захотела подниматься и теперь дожидалась меня у подножия.

– А что? – охотно согласился я. – В детстве часто приходилось бывать в Донбассе, у меня мама оттуда родом. До сих пор снятся вагонетки – бегут себе по стальному тросу, позвякивают. Откуда, куда? Так и философом можно стать…

Подняться выше, к неровной рыжей вершине? Или даже взлететь? Не стоит, еще успею.

– А терриконы… Если он «живой», то весь черный, страшный, дымящийся. Даже не черный – черно-серый. Между прочим, из-за горения в терриконах минералы синтезируются. Мечта геолога!.. Потом, когда породу уже не скидывают, террикон начинает умирать. Сначала темнеет, потом идет рыжими пятнами… И вот!

Не без гордости развел руками. Эту гору я, конечно, не насыпал… Но кому она приснилась, а?

…Города нет, не повезло на этот раз. А тут еще не бывал: дорога вдоль морского залива, небольшой поселок вдали – и терриконы до горизонта. Старые, рыжие, «мертвые»… Жаль, в городе таких не найдешь!

А вообще-то хорошо, лучше не бывает. Тишина, море, терриконы…

– Значит, я не зря утащила сюда беднягу Тимми? Он, знаете, мистер Хайд, брыкался.

Пора и вниз. Пройти по шоссе, поглядеть что дальше, за поворотом…

– Том Тим Тот, кажется, весьма расстроен? Вот лилипут! Постойте, постойте, он вроде бы в призрак влюбился? Бедняга!

Мирца подала руку, но я проигнорировал и лихо спрыгнул прямо на асфальт. Снова – негромкий смех.

– Вы – чудо, мистер Хайд! Тот же Тимми, только старше; умнее и без комплексов.

– Мерси!

[…………………………..]

…Вблизи заметно, очень заметно. Не так все с рыжей! Седины прибавилось, заострились скулы, и взгляд иной. Словно грызет ее нечто, не отпускает. И не сорок ей, все полвека будет, но… Но все равно, молодец, тетка!

[…………………………..]

Справа – море, слева – рыжий отвал, под ногами – теплый асфальт. За поворотом… Не знаю, что за поворотом, для того и иду.

Узнать.

– Сегодня полетаем?

– Полетаем.

А ведь начинаю привыкать! Города нет, что осталось – не город, но все равно я «здесь», и не нужен пульт, пусть себе светит точкой в небе – слева и вверху. Придумать такое – подвиг, не спорю. Австралийцу Нобелевка светит, и правильно светит. А вот отказаться от пульта, от бабочки-выручалочки, от красной кнопки? За подобное премий, конечно, не дают… И не надо.

Да и рано премии давать. Вон, звездочка поблескивает – искушает.

– Вы сегодня… То есть не вы – Тимми появился весь зеленый, я поняла, что купать и бить его бесполезно, оставалось применить насилие и отправить сюда… Странно, мистер Хайд, один и тот же человек может быть таким разным! Я не только о вас, я и о себе.

Странный тон у Мирцы! Невеселый. И сама она – грустная, хоть и бодрится. Спросить? Нет, нельзя.

– Если уж нырять в самые глубины… Мы все внутри Сферы, единой Сферы. Там много миров, мы проживаем несколько жизней одновременно, даже не зная об этом. Так чему удивляться, что мы каждый раз немного другие, непохожие? Даже в обычной жизни… Человек всегда разный, Мирца! В детстве один, в старости – другой. На работе, в компании, извините, в чьих-то объятиях…

– Началось! – рыжая недовольно поморщилась. – Почему – извините? В этом вопросе вы с Тимми – близнецы. Это не скромность, мистер Хайд, это… извините!.. ханжеством пахнет.

Ого! Кажется, в тех краях лилипуту приходится туго… А поворот мы, между прочим, прошли. Так что за поворотом?

…Зелено-желтая неровная степь, черные силуэты копров, от столба к столбу – еле заметные издали тросы, серые пятнышки вагонеток. И терриконы – черные, серые, рыжие. Тихо, очень-очень тихо, только слышно, как стучат вагонетки. Бегут, бегут – из ниоткуда в никуда…

Здорово! Насмотрюсь на год вперед!

– Ну вот, только расфилософствовался, а вы… Какое ханжество во сне, Мирца? Секс «здесь»… извините, лишь отражение того, что происходит «там», в дневной жизни. Если у моего доктора Джекиля возникают… извините, мысли…

– Вы еще мне про физиологию расскажите, умник! Подавленные желания, долгое воздержание… У вас, неспящего, зачесалось, и тогда «здесь», откуда ни возьмись, появляется Л, сдирает с себя и вас исподнее… Заткнитесь, мистер Хайд, а то не посмотрю – и так вам врежу! Извините…

Налево? Направо? Нет, и даже не вперед. Эту степь надо рассматривать, словно картину. Рассматривать, запоминать… Горы-муравейники, черно-рыжие конусы, далекая память детства. Маленький городок, белые дома в центре, долгий ряд заборов шахтерского поселка возле одной из рыжих гор. Давно туда не ездил. Незачем – и уже не к кому.

Смотреть, смотреть, запоминать. С открытыми глазами, с закрытыми…

– Мистер Хайд! Я вас, не дай бог, не обидела?

– Не обидели, Мирца. Еще чуть постою и… К морю?

[…………………………..]

Седая Мирца… Увы, седая, теперь точно вижу! Она ничем не обидела мистера Хайда, а вот ее кто-то – наверняка. Уж не ты ли, Том Тим Тот? Что там у вас происходит, в Лилипутии? Что за планов громадье? Зачем нормальным людям все эти платформы над океаном, бабочки-выручалочки, искусственный Сад Эдемский? «Здесь», во сне, человек, наконец, остается наедине с собой. А это так важно – разобраться в себе, понять, пережить! Вы что там, в Лилипутии, боитесь? Самих себя опасаетесь? Такое годится разве что для больных и увечных, и то не всегда. Опий тоже дозируют… Доктор Джекиль, брось баловство, не гляди перед сном на файлы, глаза испортишь!

[…………………………..]

– Я попробую! Сама, сама!..

Берег моря, невысокий обрыв. Седая женщина пытается взлететь. В принципе можно – разбежаться, спрыгнуть с края. Невысоко, но получится.

В принципе.

Поглядел на солнце, глубоко вздохнул – как всегда перед полетом.

…Прислушаться! Почувствовать! Поверить!..

– Не выйдет, Мирца. Сейчас не утро, даже мне будет трудно. Давайте вместе!

Обернулась – резко, словно от удара.

– Не путайте меня с вашей Альдой, Тимми. Которую вы даже трахнуть не смогли, слабак!.. Я пошла!

Стой! Нельзя, нельзя, не о том думаешь, седая-рыжая, думать надо только о полете. Злиться нельзя и назло кому-то взлететь – тоже нельзя!..

– Ах, черт!

Ну вот! Я же говорил…

– Сильно ушиблись?

Глупый вопрос, глупее не бывает. Обрыв – метра три, внизу, правда, песок…

– Н-ничего, не стеклянная! Не в первый раз…

Песчинки всюду – на лице, на сжатых от боли губах, в коротких рыжих волосах… Надеюсь, в чужом сне кости не ломают?

– Не помогайте, Тимми! Я сама, сама… У меня получалось, правда? Я смогу, я научусь, успею!..

Ясно. Не люблю героев!

Подождал, пока она встанет, провел ладонью по седым волосам, стряхивая наглые песчинки. Крепко взял за худые костистые плечи.

– Я, конечно, слабак, Мирца, и кого-то там не трахнул, но сейчас прошу слушаться инструктора. Если говорю нельзя – значит, нельзя! Во сне, как и наяву, начинают с малого…

– Нет…

Медленно подняла голову, дернула уголками губ.

– У меня нет времени, мистер инструктор. Совсем нет! Каждый день… час на счету. Я хочу научиться летать, хотя бы «здесь», во сне, в бреду, в беспамятстве. Где угодно! Научусь, если не могу летать «там». Слышите? И когда научусь – мне не будет страшно! Поняли, умник?