Лесник: Назад в СССР - Гаусс Максим. Страница 2

Хоть старик и ушел на заслуженную пенсию, в поселке его все равно продолжали называть егерем. В жизни иногда бывает так, что прозвище или псевдоним намертво прилипает к человеку, что ты ни делай… Вот это как раз тот самый случай.

Вообще, учитывая тот факт, что мы находились вдали от цивилизации, люди сознательно отошли от многих правил. Власть особо не интересовалась о потребностях людей, все внимание было направлено на рост городов, экономики и мировой политики. Одна только история с Венгрией чего стоила…

И вот сейчас, лежа прямо на собственном тулупе, я ждал, пока хоть где-то появится наш странный кабан. Но, как назло, того нигде не было и это меня не на шутку взволновало. Все остальные были здесь, а самец пропал. Как и сказал Иваныч, ночью мы не слышали никаких звуков нападения – обычно, если кто-то кого-то кушает, слышно на сотни метров. А тут ничего.

По прошествии еще сорока минут, я не выдержал и поднявшись, медленно направился к лежке Матвея Ивановича, в трехстах метрах к югу. Но когда я прибыл на точку, его тоже не оказалось, хотя рюкзак и тулуп лежали на прежнем месте.

– Не понял… Иваныч? – задумчиво пробормотал я, оглядываясь по сторонам. Вокруг тишина, ни души. Остальное кабанье семейство паслось в двухстах метрах к югу, на небольшой полянке. Мы старались соблюдать тишину, натянули на себя маскхалаты, не желая беспокоить животных.

Я двинулся дальше, обошел небольшой поросший мхом холмик и вдруг наткнулся на бурелом. Пришлось обходить и его. Метров через тридцать, справа от него, с ружьем за спиной, неподвижно стоял Матвей Иванович. Голова опущена, вид задумчивый…

– Иваныч? – негромко окликнул я. – Ну что там?

Старик не отреагировал. Только неопределенно головой качнул.

Я подошел почти вплотную, но пока не разглядел, куда именно он смотрит.

– Ты чего?

– Гляди… – не оборачиваясь, кивнул он.

Прямо перед нами, среди веток лежала огромная, изуродованная туша кабана, за которым мы второй день вели наблюдение. Ребра сломаны, брюхо разорвано, а обе задние ноги вырваны вместе с ляжками. Шкура подрана так, будто на него дикие кошки напали… И повсюду кровь.

Вы когда-нибудь видели вблизи матерого дикого кабана? Лесной кабан мало того, что сам по себе уродливый и страшный, он еще и огромен. К тому же, он крайне опасен для любого человека, случайно оказавшегося у него на пути. Но при этом глуповат и нетерпелив. Достаточно залезть на дерево и потерявшее вас из вида животное свалит само… Но увиденное сейчас, заставило шевельнуться в моем желудке утренний завтрак.

– Нихираси! – вырвалось у меня. Картина была не самой приятной.

– Это еще что такое? – сухо пробормотал старик, услышав незнакомое слово.

– А-а? Это… Древнее японское выражение, символизирующее крайнее удивление, – спохватился я, на ходу придумав значение.

– А-а… Вот и я того же мнения.

– Кто это его так?

– Не знаю. Первый раз вижу подобное. Ни один хищный зверь не мог такого сделать с матерым кабаном. Даже медведь на такое не способен. Сначала просто звери пропадали, а теперь вот это!

– А человек мог такое сотворить?

Мы переглянулись. Оба подумали об одном и том же. На подходе к этому месту мы видели тухлые останки еще двух кабанов с похожими признаками. Затем пропадает молодой кабаненок, потом ни с того ни с сего дохнет матерый самец. Уж не происки ли это браконьеров? Ведь товарищ Снегирев вместе с председателем с позором бежали в тайгу, где бесследно и пропали. Другие браконьеры тоже сбежали, кто куда. Что, если они осели где-нибудь в этом районе и вновь принялись за свои гадкие делишки?

Я склонился над останками животного, чтобы осмотреть все поподробнее. Следов от пуль не видно. Если бы зверь подорвался на мине, все выглядело бы куда хуже. Как минимум была бы воронка. Но откуда бы в глуши взяться мине?

Черт возьми, кто же это сделал? Или что?

Не обнаружив никакой зацепки, мы отошли в сторону.

До Соболевки было далеко, километров тридцать.

– Здесь есть охотничьи лагеря или поселки? – поинтересовался я, доставая карту.

– Есть один, – отозвался тот. – Я в сорок девятом году там проходом был. Тьфу ты, совсем из башки вылетело, как поселок-то обзывается… А, Прокофьевка. Точно!

– Дым в трубу, пельмени разлепись! – пробормотал я.

– Что ты такое мелешь? – снова удивился егерь.

– Ну… Наши планы по переписи популяции кабанов только что посыпались… Что теперь будем делать? Полагаю, что возвращение в Соболевку откладывается на неопределенное время?

– Да. Хочу осмотреть этот район и понять, что все это значит. Что-то здесь странное творится. Видел я уже похожее. Правда, давно это было и неправда.

Все это действительно было очень странно. Я видел озабоченность на лице старика – его это беспокоило куда больше, чем меня. Кто-то устроил охоту на кабанов? Но почему именно так?

Отошли к стоянке, решили провести ревизию наших вещей. Провизии и воды с собой было немного, но на пару дней точно хватит. К тому же, можно использовать то, что дает лес. Плюс вокруг было множество ручьев, в которых обитала рыба.

Конечно, учитывая характер окружающей среды, на ночь приходилось принимать меры безопасности. Спали на растянутых между деревьями гамаках, на высоте трех-четырех метров. На дереве тоже можно, только хрен выспишься… Если сам Матвей Иванович мог ходить ночью по тайге, то мне было еще рано. Ночная тайга особенная, явно не для каждого.

Старик твердил, что только тот, кто освоил ночную охоту и прочувствовал иную атмосферу ночного леса, может считаться настоящим охотником. У меня на этот счет было свое мнение, но разве ж Иваныча переубедишь?

Наполнив фляги в роднике и перепаковав вещевые мешки, мы двинулись на юго-восток. Лес в этих местах был смешанный, больше лиственный. Тайгой его назвать было уже сложно.

Шли мы по старой карте. Хоть старик и убеждал меня, что в лесу не заблудится, я этому несильно доверял. Все-таки, места незнакомые, ориентиров нет. Сбиться с пути – раз плюнуть.

Несмотря на то, что близился май, температура едва доходила до плюс семи. Большая часть снега к этому времени уже растаяла, но местами еще попадались довольно большие участки. Погода начала портиться еще с утра, но мелкий дождик пошел только сейчас.

Чем дальше мы шли, тем больше хмурился старик.

– В чем дело, Иваныч? – поинтересовался я, наблюдая за странным поведением моего спутника. То он к дереву подойдет, то к кустарнику. Следы чьи-то на снегу увидит, непременно подойдет и посмотрит. Нахмурится, прислушается.

– Тихо.

– Что? – я сразу же насторожился.

– Тихо, говорю, здесь, – пробормотал егерь, озираясь по сторонам. – Слишком тихо. Не нравится мне.

Я не нашелся что ответить, но тоже стал внимательнее к деталям. Про себя отметил, что вокруг и, вправду, стало как-то мрачновато. То ли мы спустились в низину, то ли тучи над лесом сгустились еще больше, но стало заметно темнее… Сырость и затхлость воздуха стала ощущаться сильнее. Куда-то пропали все птицы.

Недолго думая, приняли решение не мокнуть почем зря, а сделать привал. Из еловых веток и жердей быстро сложили небольшой навес, под ним решили переждать дождь. Развели небольшой костер, подогрели консервы.

Неподалеку была узкая речка с проточной водой, поэтому там можно было набрать воды и вскипятить чаю.

– Сколько нам еще идти? – я задумчиво посмотрел на часы.

– Километра три с половиной, если меня память не подводит.

Лагерь разбили за десять минут.

– Слушай, Иваныч! – произнес я, пережевывая горячий кусок тушеной свинины. – Я все понять не могу, а почему ты меня порекомендовал на роль егеря? Ведь в Соболевке есть и другие, куда более достойные кандидаты. Да хотя бы тот же Гришка Денисов. Это ведь они медведицу завалили, чем спасли наши с Федором шкуры.

– Потому что, – мрачно отозвался старик. – Егерем не каждый может быть. Вот Гришка… Пробовал я его учить, так он же деревянный. Интуиции нет, предчувствие не развито, а звери для него – это только мишень. Зверя если не любить, то уважать уж точно нужно. А с ружьем любой дурак обращаться может.