Там, где парят орлы. Последняя граница - Маклин Алистер. Страница 23

Глава 5

Рейнольдс держал в руке пистолет, но даже не осознавал этого.

Если спутник Дженнингса захочет посетить ванную комнату, то Рейнольдсу не останется времени, чтобы спрятаться в большом шкафу. А когда его обнаружат, Рейнольдсу останется один выбор: ведь встреча с охранником, живым или мертвым, отрезает ему возможность еще раз вернуться в отель. Для безопасности он должен был предположить, что с профессором пришел охранник. Значит, не представляется никакого шанса вступить в контакт с Дженнингсом. Он понимал, что старый профессор должен уйти с ним этой ночью, хочет он того или нет, но Рейнольдс понимал также и невозможность выйти незамеченным из отеля «Три короны» с не желающим того человеком, которого придется вести под дулом пистолета. Да и по враждебным темным улицам Будапешта вряд ли он мог пройти с таким пленником хоть какое–то значительное расстояние.

Но пришедший с Дженнингсом человек не сделал попытки войти в ванную комнату. Вскоре стало очевидным, что это не охранник. Дженнингс, как казалось со стороны, был явно в дружеских отношениях с этим человеком, называл его Джозефом и обсуждал с ним по–английски настолько специфические научные вопросы, что Рейнольдс даже приблизительно не мог понять, о чем идет речь. Вне всякого сомнения, это коллега–ученый. У Рейнольдса вызвало удивление, что русские позволили двум ученым, одному из них иностранцу, вести свободный спор о таких предметах. Затем он вспомнил о скрытом микрофоне и больше не удивлялся. Сначала больше говорил человек в коричневом костюме, что тоже заставляло немало удивляться, так как Гарольд Дженнингс слыл разговорчивым человеком, и настолько, что иной раз это доходило до степени нескромной болтливости. В дверную щель Рейнольдс увидел, что Дженнингс сильно отличался от того человека, чью фигуру и лицо он запомнил по сотням фотографий. За два года отсутствия в Англии он изменился, пожалуй, больше, чем за десять предыдущих лет. Он казался меньше, каким–то осунувшимся, а на месте пышной копны белых волос осталось всего несколько прядей, едва прикрывавших лысеющую голову. Лицо покрывала нездоровая бледность, и только темные, глубоко сидящие глаза на покрытом глубокими морщинами исхудавшем лице не утратили огня и властности. Рейнольдс улыбнулся, сидя в темной комнате, подумал: что бы русские ни сделали с этим стариком, они не сломили его духа, такого ожидать было бы слишком.

Рейнольдс посмотрел на свои светящиеся часы, и Улыбка слетела с его губ. Время шло неумолимо. Он должен встретиться с Дженнингсом наедине, и как можно быстрей. С полдесятка вариантов, как это сделать, промелькнули перед ним буквально за минуту, но все они не годились, пришлось от них отказаться, как от нереальных или слишком опасных: он не должен рисковать. Несмотря на внешнюю дружелюбность человека в коричневом костюме, он был русским, и к нему необходимо было относиться как к врагу.

Наконец он придумал вариант, который мог иметь какие–то шансы на успех. Конечно, этот вариант тоже был уязвим, мог провалиться так же легко, как и успешно пройти. Но рискнуть было надо. Он бесшумно прошел в ванную комнату, взял кусок мыла, тихо прошел обратно, к большому шкафу, открыл зеркальную дверцу и стал писать на стекле.

Ничего у него не выходило. Сухое мыло скользило по поверхности зеркала и почти не оставляло следов. Рейнольдс беззлобно выругался, неслышно перешел к раковине, очень осторожно повернул кран, потекла тоненькая струйка воды. Он подержал в воде мыло, после чего оно стало писать на стекле так, как ему хотелось. Четкими большими буквами он начертал:

«Я из Англии, избавьтесь поскорее от сво го друга».

Бесшумно, стараясь, чтобы дверь не щелкнула, он открыл дверь ванной комнаты и выглянул в коридор. Коридор был пуст. Всего два шага до двери номера Дженнингса, тихий быстрый стук по деревянной притолоке, и он так же бесшумно вернулся обратно, как и выходил. Он поднял с пола фонарик.

Человек в коричневом костюме уже встал и подошел к выходу, когда Рейнольдс выглянул из полуоткрытой двери в ванную, прижав к губам палец и посигналив фонариком прямо в глаза Дженнингсу какую–то долю секунды. Этого было вполне достаточно. Дженнингс поднял глаза, вздрогнул, увидев в дверях лицо. Предупреждение Рейнольдса о молчании не смогло полностью подействовать. От неожиданности профессор вскрикнул. Человек в коричневом костюме оглянулся около открытой двери, недоуменно осмотрев коридор.

– Что–то не так, профессор?

Дженнингс кивнул:

– Это все моя проклятая голова. Вы же знаете, как она беспокоит меня… Там никого?

– Никого. Совершенно никого. Я бы мог поклясться… Вы плохо выглядите, профессор Дженнингс.

– Да. Извините меня. – Дженнингс растерянно улыбнулся и поднялся на ноги. – Полагаю, мне нужно немного воды и мои таблетки от мигрени.

Рейнольдс спрятался в шкафу за приоткрытой дверцей. Едва он увидел, как Дженнингс зашел в комнату, он тотчас широко распахнул ее. Дженнингс не мог не увидеть зеркало с написанной на нем строчкой. Он еле заметно кивнул, предупреждающе взглянул на Рейнольдса и спокойно прошел к раковине. Для старого человека, не привыкшего к такого рода неожиданностям, это было образцом выдержки.

Рейнольдс верно понял предупреждающий взгляд профессора и едва успел закрыть дверцу шкафа, как гость Дженнингса уже был в ванной комнате.

– Может быть, вызвать врача отеля? – обеспокоенно спросил он. – Тот с удовольствием вам поможет.

– Нет, нет. – Дженнингс проглотил таблетку и запил ее глотком воды. – Я знаю свою проклятую мигрень лучше любого доктора. Нужно выпить три вот эти таблетки и три часа полежать в полной темноте. Я действительно очень сожалею, Джозеф, наш спор ведь только начинал становиться интересным. Но если… вы меня извините…

– Конечно, конечно. – Спутник являл собой воплощение сердечности и понимания. – В любом случае мы должны все сделать, чтобы вы были здоровы и хорошо себя чувствовали к началу конференции в понедельник, на которой вам предстоит произнести вступительную речь. – Еще несколько проявлений симпатии, слова прощания, и человек в коричневом костюме ушел.

Дверь в номер щелкнула и закрылась, и в отдалении послышался легкий звук удаляющихся шагов. На лице Дженнингса отразилась смесь негодования и отчаяния. Он попытался что–то сказать, но Рейнольдс поднял руку останавливающим жестом, подошел к двери в номер, запер ее, вынул ключ, вставил его в дверь между коридором и ванной, обнаружив, что тот подходит, замкнул ее и закрыл дверь между ванной и номером. Только после всего этого он вынул портсигар, предложил профессору, который на это просто махнул рукой.

– Кто вы? Что вы делаете в моем номере? – тихо, но с явным страхом спросил профессор.

– Меня зовут Майкл Рейнольдс. – Он выдохнул облако сигаретного дыма, чувствуя, что ему необходимо покурить для успокоения. – Я покинул Лондон всего двое суток назад. Мне бы хотелось поговорить с вами, сэр.

– Тогда, черт побери, почему мы не можем поговорить в моем номере? – Дженнингс повернулся, чтобы уйти, но тут же дернулся назад, потому что Рейнольдс схватил его за плечо.

– Только не в номере, сэр, – отрицательно покачал головой Рейнольдс, – там, за вентиляционной решеткой над окном, – скрытый микрофон.

– Там… что? Откуда вы это знаете, молодой человек? – Профессор весь подался к Рейнольдсу.

– Я осмотрел номер перед вашим приходом, – извиняющимся тоном пояснил Рейнольдс. – Я появился буквально за минуту до вас.

– И вы нашли микрофон за такое короткое время? – Дженнингс не поверил и проявил бестактность, не скрывая этого.

– Я нашел его сразу. Это моя работа: знать, где искать подобные штуковины.

– Конечно, конечно. Кем вы еще можете быть? Агенты разведки, агенты контрразведки, все эти чертовы шпионы для меня одно и то же. Во всяком случае, из британской секретной службы.

– Популярная, хотя и ошибочная…

– Да, «розы называются иначе»! – Чего бы ни страшился этот маленький человек, определенно, он боялся не за себя. Огонь, о котором он так много слышал, горел в нем так же ярко, как и раньше. – Чего вы хотите, сэр?