Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL". Страница 27

Антон сделал шаг назад и склонился над учительским столом, касаясь его грудью и животом. Обернувшись, он с улыбкой прошептал:

— Ну же. Накажите меня, учитель.

Я вымученно улыбнулся и подошел, опуская руки на его спину. Ладони с нажимом прошлись по точеным лопаткам, спрятанным под тонкой тканью позаимствованной у меня рубашки, и двинулись вниз, до идеальных узких бедер.

— Зачем тебе это? — спросил я, сдерживая себя из последних сил.

— Мне еще придется посещать этот класс. Не хочу помнить то, что здесь происходило… хочу помнить только тебя.

Этой причины мне было достаточно. Я смогу хоть как-то облегчить непосильную для такого чуткого и трогательного ребенка ношу… Я дал ему обещание, которое обязан буду выполнить, чтобы не предавать его доверие. Да только я по-прежнему не мог заставить себя причинить ему, измученному и побитому, даже самую малую крупицу боли, пусть и смешанную с удовольствием. Когда я приподнял рубашку Антона и стал оцеловывать его спину, то уже знал, как смогу выполнить данное ему обещание, не пойдя против собственной сердобольности.

Мои руки скрылись под тонкой лимонной тканью и сомкнулись на груди мальчишки. Антон томно выдохнул и сильнее прогнулся, теснее прижимаясь сосками к моим пальцам. Задницей он несдержанно терся о мою ширинку, с каждым движением все отчетливее чувствуя твердеющий член. Наверное, в его фантазии я грубо трахаю его на учительском столе, ритмичными толчками затмевая те боль и унижение, что ему довелось пережить в этом классе всего пару часов назад. Прости, моя радость, у меня другие планы… Быть может, я сумею тебя приятно удивить…

Не способный прекратить со всей сдерживаемой страстью тереться об Антона эрекцией, я расстегнул его вязаный ремень и медленно спустил до колен джинсы. Мальчишка лег правым виском на холодную парту, покусывая израненные губы, отчего в моей груди вспыхнуло пламенное желание впиться в них, наплевав на бережность и осторожность. Не могу не хотеть его… Но в этот вечер я должен держать себя в руках — ради него…

Мои руки нежно дотронулись до его члена и мошонки, начиная неторопливо ласкать их через хлопок серых боксеров, и Антон протяжно застонал в запотевшую от его возбужденного дыхания поверхность учительского стола. Задрав светло-желтую рубашку до ключиц, он плавно двигался вперед-назад, продолжая тереться затвердевшими сосками о прохладную парту. Я опустился на колени, снял с мальчишки белье и провел разгоряченными ладонями по прекрасным упругим мышцам. Антон очаровательно по-детски зажмурился, ожидая проникновения — сладострастной пытки, способной раз и навсегда связать этот класс в его памяти лишь со мной и теми минутами, что мы сейчас переживаем с ним вместе! — но вместо пальцев или члена его подрагивающего входа коснулся мой влажный язык, и мальчишка обронил поистине мелодичный стон. Его колени подогнулись, и он упал бы, если б не лежал животом на столе. Ощущая мои губы и язык, Антон стискивал трепещущими пальцами парту, тяжело дыша. Ненадолго оставив без внимания колечко мышц, тесно сжимающееся от любого моего прикосновения, я, облизывая и посасывая, погрузил часть его мошонки в рот и услышал еще одну поразительно певучую благодарность…

Его ноги бесконтрольно дрожали. Когда я вошел в мальчишку напряженным языком, Антон вскрикнул от неожиданности вкупе с наслаждением. В ускоренном темпе я трахал его языком, и класс был наполнен его отрывистыми стонами — музыкой для моих ушей… Не способный выдержать нахлынувшего смущения и напора удовольствия, Антон замотал головой, пытаясь говорить меж громких стонов:

— Нет, по… пожалуйста… слишком… слишком… нежно…

Но я не собирался останавливаться; его полные истомы мольбы лишь усилили вовсю полыхающий во мне огонь. Не прекращая ни на секунду иметь Антона языком, я обхватил правой рукой его член, проходясь по всей его длине снова и снова. Черт, не могу больше сдерживаться… Свободной рукой я расстегнул свои штаны и достал член, начиная мастурбировать. Жаль, что я не амбидекстр, как Антон, — левой рукой не удавалось поддерживать постоянный ритм, но сейчас удовольствие мальчишки куда приоритетнее моего.

Антон уже не стонал — его голос срывался на полный наслаждения крик, эхом проносящийся не только по классу, но и по коридору снаружи. Все его тело дрожало. Наконец, оргазм настиг его, и Антон неистово задвигал бедрами, кончая на деревянную панель учительского стола.

Мне до разрядки было далеко. Придя в себя, Антон обернулся, со все еще спущенными штанами сел на парту и похотливым взглядом обласкал меня, дрочащего перед ним на коленях. С королевским великодушие он протянул руку и проник мне в рот двумя пальцами, уткнувшимися во влажный раскаленный язык. Его пальцы скользили по моим губам, входя раз за разом все грубее, и на меня накатили воспоминания о нашей утренней феерии в спальне. Кажется, мы друг друга стоим…

— Кончай… — мягко велел он, склоняясь ко мне и целуя подрагивающую от прерывистого дыхания шею. Прочертив языком по ней линию от уха до плеча, Антон нежно сомкнул зубы, по-звериному сдавливая ее. Из моего горла вырвался рык, и я кончил, чувствуя его зубы и продолжающий скользить по коже горячий язык.

Его хватка ослабла. Он сел прямо и изящно закинул ногу на ногу, ничуть не стесняясь своей частичной наготы. Я по-прежнему стоял перед ним на коленях, не отводя взгляда от его гордых глаз. Думается, это и есть мое место — в его тени, на коленях…

====== Глава 20 ======

Когда мы проходили по школьному холлу, охранник ни на мгновение не отвлекся от зомбоящика. А я еще боялся, что он может нагрянуть в самый ненужный момент. Бдительный работник…

Антон накинул мое пальто, прячась в нем с головой, словно в накидку. Он шел, сутулясь, стараясь быть на пару шагов впереди меня. О причине я догадался далеко не сразу: мальчишка не хотел, чтобы при свете я мог разглядеть его лицо и слова на нем.

Пройдя от школы всего ничего, мы оказались на автобусной остановке, к которой как раз подъехал полупустой автобус. Расплатившись за нас обоих, я прошел к уже занявшему место у окна Антону. Автобус тряхнуло, и меня слегка приложило головой о поручень по пути. Антон глубже зарылся в пальто, но по тому, как затряслись его плечи, я понял, что смог его повеселить, и на душе посветлело. Я сел рядом, и он едва заметно прижался к моему плечу. За окном в темноте с фиалковым отливом мелькали огни фонарей, светофоров, выжигающих сетчатку вывесок. В автобусе было прохладно; монотонно гудел мотор. Я зевнул, откидывая голову на обшитую замызганной цветастой тканью спинку. После зверски истрепанных нервов невероятно сильно клонило в сон. Я напрягал глаза, силился фокусироваться на объявлениях и рекламах, висящих на стенах салона, но все было тщетно: я отключался…

Не знаю, сколько времени прошло. Так ведь всегда и бывает, когда ты спишь… Темнота перед глазами рассеялась, и я увидел знакомую с детства комнату. Я сидел на жестком советском ковре рядом с пустым продавленным креслом-качалкой. На моих руках лежал бежевый плюшевый кролик с удивительно живыми глазами. Я помню его: я назвал его «Максик»… В обнимку с лучшим другом я поднялся на ноги, едва доставая макушкой до верха спинки кресла-качалки, и нерешительно пошел к большой зеленой двери. В щель под ней пробивался яркий желтый свет, зажженный в коридоре. Приложив ухо к двери, я услышал громкие голоса, долетающие сюда от кухни. Кажется, только такими я эти голоса всегда и слышал: кричащими, спорящими, полными злобы и бурлящей ненависти… С заметными усилиями я нажал на тугую дверную ручку и на цыпочках вышел в коридор. За углом, на пороге кухни невысокая женщина со слезами на заполненных яростью глазах пыталась перекричать рослого мужчину с застывшем звериным оскалом на лице. Их скандал закладывал уши, заставлял сердце выбиваться из сил в пустых потугах остановить эти вопли или хотя бы заглушить их. У меня щипали глаза, и даже надежный и пушистый Максик не мог облегчить груз эмоций… Я вышел из-за угла и бесшумно подошел к родителям. Для них, сцепившихся языками, я все еще был незаметен.