Случай необходимости - Крайтон Майкл. Страница 64
— Я думала о том, что за ними стоит. Ведь есть тысячи людей, они вокруг нас, они повсюду, и складывается такое впечатление, что они только и делают, что дожидаются подходящего случая. Тупые, ограниченные фанатики…
— Это называется демократия, — сказал я. — На этих людях держится страна.
— Ты смеешься надо мной.
— Ни в коем случае, — возразил я. — Я знаю, что ты имеешь в виду.
— Мне делается страшно при мысли об этом, — призналась Джудит. Она пододвинула мне сахарницу, а потом сказала: — Иногда я думаю, что мне очень хочется поскорее уехать из Бостона. И уже никогда не возвращаться сюда.
— В других местах все то же самое, — ответил я. — Нужно постараться просто свыкнуться с этим.
Я убил два часа в своем кабинете, просматривая старые журнальные вырезки и статьи. И все это время я напряженно думал. Я старался свести все воедино: сопоставить Карен Рэндалл, и Супербашку, и Алана Зеннера, и Анжелу с Пузыриком. Я попытался логически объяснить поведение Вестона, но в конце концов запутался окончательно и все начало представляться напрочь лишенным всякого смысла.
Джудит вошла ко мне и сказала:
— Уже девять часов.
Я встал и надел пиджак от костюма.
— Ты куда-то собираешься?
— Да.
— Куда.
Я усмехнулся.
— В бар, — пояснил я. — Это в центре города.
— Но зачем?
— Разрази меня гром, если я сам это знаю.
Бар «Электрик-Грейп» находился в самом конце Вашингтон-Стрит. С виду он оказался ничем не примечательным кирпичным зданием с большими окнами. Окна были затянуты бумагой, и поэтому заглянуть вовнутрь было невозможно. На бумаге было написано: «Сегодня и каждый вечер: „Зефиры“ и Танцующие Девочки.» Направляясь к входу, я слышал доносящиеся из бара звуки рок-н-ролла.
Был четверг, десять часов вечера, и время тянулось медленно. Заезжих моряков на улице почти не видно, а немного поодаль призывно маячат две проститутки. Еще одна разъезжает по кварталу в маленьком спортивном автомобильчике; проезжая мимо, она обернулась в мою сторону и захлопала густо накрашенными ресницами. Я вошел в бар.
В помещении было жарко и душно, здесь терпко пахло потом и стоял оглушительный грохот, от которого сотрясались стены и от этого даже воздух казался густым и липким. С непривычки у меня зазвенело в ушах. Я остановился у входа, давая глазам привыкнуть к темноте комнаты. Вдоль одной из стен были расставлены дешевые деревянные столики; стойка бара находилась у стены напротив. Перед сценой оставалось небольшое пространство для танцев; двое матросов лихо отплясывали здесь с двумя толстыми, непромытого вида девицами. Танцоров кроме них в баре не нашлось.
«Зефиры» на сцене старались вовсю. Их было пятеро — в руках у троих были электрогитары, еще один ударник и солист, который самозабвенно манипулировал с микрофоном, то и дело заступая за его стойку то одной ногой, то другой. Они производили много шума, но делали это с каким-то явным безразличием, как будто дожидаясь чего-то, просто убивая время за игрой.
По обеим сторонам сцены танцевали две девицы. На них были бикини с оборками. Одна из девушек была несколько полноватой, а вторая хоть и двигалась весьма неуклюже, но у нее было довольно миловидное лицо. При ярком свете сценических ламп их кожа казалась белой, как мел.
Я подошел к бару и заказал себе виски со льдом. Лед растает и «скотч» окажется разбавленным водой, как раз то, что мне было нужно.
Расплатившись с барменом, я повернулся к сцене и начал разглядывать участников группы. Роман был одним из гитаристов, жилистый молодой человек лет, должно быть, около тридцати, с густой шевелюрой черных вьющихся волос. В розовых огнях сцены было видно, что его темная кожа блестит от пота. Играя, он смотрел себе на пальцы.
— Здорово играют, — сказал я, обращаясь к бармену.
Он пожал плечами.
— Вам нравится такая музыка?
— Конечно. А вам нет?
— Дерьмо, — бармен был предельно краток. — Все дерьмо.
— А какая музыка вам нравится?
— Оперная, — ответил он, отходя от меня, чтобы обслужить другого посетителя. Я так и не понял, шутил ли он или говорил серьезно.
Я остался стоять с бокалом в руке. Наконец «Зефиры» доиграли свое произведение до конца, и два матроса, все еще топтавшихся на оставленном для танцев «пятачке» заапплодировали. Они оказались единственными благодарными слушателями на весь бар. Солист группы, все еще приходя в себя после песни и от этого нетвердо державшийся на ногах, прильнул к микрофону и выдохнул в него: «Спасибо. Спасибо всем.» — с таким видом, как будто ему устроили многотысячную овацию.
Затем он сказал.
— А сейчас мы исполним старое произведение из репертуара Чака Берри.
Этим произведением оказалась песня «Длинная зануда Салли». Действительно старая песня. Достаточно старая для того, чтобы я мог знать о том, что в свое время ее исполнял Малыш Ричард, но никак не Чак Берри. Достаточно старая, чтобы я запомнил ее еще с тех пор, когда задолго до женитьбы я приглашал своих знакомых девчонок в заведения, подобные этим, с тех времен, когда негры считались чем-то из разряда живых игрушек, даже не людьми, а просто тем, что создавало музыкальный фон. Это были те времена, когда белые парни могли запросто появиться в Гарлеме, чтобы провести вечер в баре «Аполло».
Давно минувшие времена.
Они играли старую песню хорошо, громко и быстро. А вот Джудит рок-н-ролл не нравится, и это очень прискорбно; я же, напротив, всегда был без ума от него. Но в годы моей юности он был еще не в моде. Тогда это считалось моветоном и безвкусицей. Все были без ума от Лестера Ланина, Эдди Дэвиса, и Леонарда Бернштайна, и твист тогда тоже еще не танцевали.
Времена меняются.
Наконец «Зефиры» отыграли свою программу. Подсоединив проигрыватель к своим колонкам, они включили запись, а сами поспрыгивали со сцены и направились к бару. Когда Роман расположился за стойкой, я подошел к нему и тронул за руку.
— Купить тебе выпить?
Он удивленно посмотрел на меня.
— С чего это?
— Я фанат Малыша Ричарда.
Он смерил меня взглядом.
— Будет трепаться-то…
— Нет, я серьезно.
— Тогда водку, — сказал он, усаживаясь за стойку рядом со мной.
Я заказал водку. Заказ был выполнен, и он одним залпом опрокинул в себя целый бокал.
— Давай еще по одной, — предложил он мне, — а потом поговорим о Малыше Ричарде, идет?
— О-кей, — согласился я.
Он взял еще один бокал с водкой и направился с ним за столик у противоположной стены. Я последовал за ним. Его серебрянный костюм поблескивал в полутьме зала. Мы расположились за свободным столом, он взглянул на бокал и сказал:
— А теперь можно и на серебрянную блямбу можно взглянуть.
— Что? — не понял я.
Он понимающе взглянул на меня.
— Где твоя бляха, детка? Значок такой, маленькая такая брошечка. Пока ты мне его не покажешь, я ничего говорить не буду.
Вид у меня, наверное, был довольно озадаченный.
— Господи Иисусе, — страдальчески проговорил он, — неужели я доживу до того дня, когда среди легавых станут попадаться хоть более или менее соображающие?
— Я не из полиции, — сказал я.
— А то как же, — он поднялся и взял со стола свой бокал.
— Подожди, — остановил его я. — Я сейчас покажу тебе кое-что.
Я достал бумажник и извлек из него свою карточку врача. Было темно, и поэтому ему пришлось наклониться, чтобы получше рассмотреть ее.
— Меня не проведешь, — недоверчиво объявил он мне. Но тем не менее он снова вел за стол.
— Это правда. Я врач.
— Ну ладно, — согласился он. — Ты врач. Хотя я и чую в тебе легавого, но ты как будто врач. Но только уговор: видишь вон тех ребят? — с этими словами он кивнул в сторону своих приятелей из группы. — В случае чего, все они подтвердят, что ты показал мне карточку врача, а не бляху. Это называется обман, детка. В суде такой трюк не пройдет. Ясно?