Случай необходимости - Крайтон Майкл. Страница 7

— Хорошо, — сказал я. — Я потом сам позвоню ему. А теперь может быть ты расскажешь мне, что случилось?

— Меня арестовали, — сказал Арт. — За убийство.

— Об этом я до некоторой степени догадывался. А зачем ты мне звонил?

— Потому что ты разбираешься в подобных вещах.

— В убийствах? Я ничего не знаю.

— Но ты же учился на юридическом факультете.

— Один год, — сказал я. — И это было ровно десять лет назад. Меня, можно сказать, выпихнули оттуда за неуспеваемость, и я не помню совсем ничего из того, чему нас там учили.

— Джон, — сказал он, — это медицинско-правовая проблема. Здесь все вместе. Мне нужна твоя помощь.

— Тогда тебе лучше рассказать мне обо всем с самого начала.

— Джон, я этого не делал. Я клянусь. Я ее даже пальцем не тронул.

Он продолжал нервно расхаживать по камере, и теперь шаги его сделались быстрее. Схватив Арта за руку, я остановил его.

— Сядь, — велел я ему, — и начни все с самого начала. Очень медленно.

Он замотал головой и, погасив окурок одной сигареты, тут же закурил другую, а потом сказал:

— Они взяли меня у меня же дома, сегодня утром, примерно часов около семи. Привезли меня сюда и начали допрашивать. Сначала они сказали, что это простая формальность, а там черт их знает, что на самом деле имелось в виду. Разозлились они уже потом.

— Сколько их было?

— Двое. Иногда трое.

— Может с тобой обращались грубо? Они били тебя или ослепляли лампами?

— Нет, ничего такого не было.

— Тебя предупредили, что ты имеешь право пригласить адвоката?

— Да. Но это было уже потом. Когда мне объявили о моих конституционных правах. — Тут он грустно улыбнулся — это была его привычная циничная ухмылка. — Понимаешь, вначале допрос был вроде как ради формальности, так что мне и в голову не пришло вспомнить об адвокате. Я ведь не сделал ничего плохого. Со мной здесь возились битый час, прежде чем ее имя было упомянуто вслух.

— Кого «ее»?

— Карен Рэндалл.

— Это что, та самая Карен…

Он согласно кивнул.

— Та самая. Дочь Дж.Д.Рэндалла.

— Бог ты мой.

— Они начали допытываться у меня, что мне известно о ней, и обращалась ли она ко мне когда-либо, как к врачу. Что-то типа того. Я сказал, что да, что она неделю назад приходила ко мне на прием за консультацией. Основная жалоба — аменорея.

— Какой продолжительности?

— Четыре месяца.

— А им ты говорил об этом?

— Нет, об этом меня не спрашивали.

— Это хорошо, — сказал я.

— Им захотелось узнать и другие подробности ее визита, как то: было ли это ее единственной проблемой, как она вела себя при этом. Я им ничего не сказал. Я сказал, что врачебная тайна, касающаяся только врача и пациента. Тогда они переменили тактику: меня стали распрашивать, где я был вчера вечером. Я сказал, что сначала я сделал вечерний обход в «Линкольне», а после него гулял в парке. Они еще спрашивали, возвращался ли я после этого к себе в кабинет. Я сказал, что нет. Они допытывались, видел ли меня в парке еще кто-нибудь. Я сказал, что не помню, во всяком случае из моих знакомых мне не попалось навстречу никого, это точно.

Арт глубоко затянулся сигаретой. Руки у него дрожали.

— Тогда на меня стали давить. Уверен ли я, что не заходил вчера вечером в свой кабинет? Что конкретно я делал после обхода? Уверен ли я в том, что последний раз я видел Карен на прошлой неделе и с тех пор с ней больше не встречался ни при каких обстоятельствах? Я же никак не мог взять в толк, зачем меня об этом расспрашивают.

— И зачем?

— А за тем, что в четыре часа утра Карен Рэндалл была доставлена матерью в отделение экстренной помощи при «Мем» с сильным кровотечением — считай, заживо обескровленной — в состоянии шока. Я не знаю, какую помощь ей там успели оказать, но так или иначе, она умерла. В полиции уверены, что это из-за того, что вчера вечером я якобы сделал ей аборт.

Я нахмурился. Просто чушь какая-то.

— А почему они так уверены в этом?

— Мне этого не сказали. Не думай, что я не спрашивал. Может быть девчонка бредила и в бреду назвала мое имя, когда ее привезли в «Мем». Не знаю.

Я покачал головой.

— Арт, полицейские как чумы боятся незаконных арестов. Если они, арестовав тебя, не сумеют доказать твою вину, то очень многие из них вылетят с работы. Подумай только, ведь ты уважаемый член нашего профессионального содружества, а не какой-то там подзаборный пьяница без роду и племени и без гроша в кармане. Ты можешь позволить себе обратиться за помощью к по-настоящему хорошему правозащитнику, и им известно и об этом тоже. Они не посмели бы предъявить обвинение, если бы у них не было каких-то очень веских улик против тебя.

Арт раздраженно махнул рукой.

— Может быть у них здесь одни бестолочи работают.

— Это несомненно, но все-таки не до такой же степени.

— Но я все равно не знаю, — сказал он, — не знаю, что у них может быть против меня.

— Ты должен знать.

— А я не знаю, — сказал Арт, опять начиная расхаживать по камере из угла в угол. — И даже не догадываюсь.

Еще какое-то время я смотрел на него, раздумывая над тем, когда будет лучше спросить его о том, не спросить о чем я просто не мог. Он поймал на себе мой взгляд.

— Нет, — сказал он.

— Что «нет»?

— Нет, я этого не делал. И перестань так смотреть на меня. — Он снова сел и забарабанил пальцами по койке. — Господи Иисусе, уж лучше бы мне напиться.

— И думать не смей, — сказал я.

— Ради бога,…

— Потому что ты выпиваешь только в компаниях, — сказал я. — И пьешь очень умеренно.

— Здесь что, вершится суд над моим характером и привычками, или…

— Здесь не вершится никакого суда, — сказал я, — он тебе не нужен.

Он фыркнул в ответ.

— Лучше расскажи мне о том визите Карен, — предложил я.

— Да тут и рассказывать особенно нечего. Она пришла и попросила сделать ей аборт, но я не стал этого делать, потому что она была уже на четвертом месяце беременности. Я объяснил ей, почему не могу этого сделать, что у нее слишком большой срок, и что без лапаротомии это сделать уже не возможно.

— И она согласилась с этим?

— Мне показалось, что да.

— А что ты записал ей в карту?

— Ничего. Я ничего не заводил не нее.

Я тяжело вздохнул.

— А вот это плохо. Что ж ты так?

— А потому что она не собиралась лечиться у меня, она не была моей пациенткой. Я знал, что больше я ее никогда не увижу, и поэтому не стал заводить никаких карт.

— А полиции ты это теперь как собираешься объяснять?

— Послушай, — возразил он мне, — если бы я еще тогда знал, что она собирается упрятать меня за решетку, я возможно очень-очень многое сделал бы по-другому.

Я закурил сигарету и облокотился о стену, ощущая затылком холод ее камней. Вырисовывалась довольно неприглядная ситуация. Все эти мелкие подробности, в ином контексте показавшиеся бы вполне безобидными, теперь могли приобрести огромный вес и значение.

— Кто направил ее к тебе?

— Карен? Думаю, что Питер.

— Питер Рэндалл?

— Да. Он был ее личным врачом.

— А ты что, не спросил об этом у нее?

Обычно Арт был очень осторожен в подобных вещах.

— Нет. Она пришла под конец дня, и к тому времени я уже очень устал. Кроме того, она сразу же перешла к делу; это была очень прямолинейная молодая леди, и по всему было сразу видно, что она не способна на безрассудство. Когда я выслушал ее рассказ, я решил для себя, что Питер, должно быть, направил ее ко мне, чтобы она сама объяснила свою ситуацию, потому что, очевидно, сделать аборт было еще не так поздно.

— А почему ты так решил?

Он пожал плечами.

— Просто решил.

Этот довод показался мне неубедительным. Я был уверен, что он рассказывает мне далеко не все.

— А что, другие члены семьи Рэндаллов когда-либо обращались к тебе?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что уже сказал.

— Не думаю, что данный вопрос здесь уместен, — сказал он.