Тайны старой аптеки (СИ) - Торин Владимир. Страница 39

Разумеется, Джеймс ответил, что поможет, и, бросив тоскливый взгляд на консервы, отправился за миссис Лемони, которая снова попросила называть ее Хелен, на кухню.

Располагалась кухня на под-этаже — на нее вела крошечная дверка на лестнице. До полноценного антресольного этажа кухня не дотягивала — по сути, это была тесная каморка, почти все место в которой занимали чугунная печь, столик, стул и стопки казанков. На стенах висели полки, заставленные баночками с приправами и кулинарными книгами, из-под потолка свисали коренья, связки грибов и пучки сухих трав.

Хелен сообщила, что сегодня на обед будет суп из ворон, и принялась ощипывать их, а Джеймса попросила заняться овощами.

Джеймс глядел на то, как вороны избавляются от «одежки», и, не сдерживаясь, морщился. В то время как кухня наполнялась черными перьями, Хелен рассказывала о своей жизни…

Ее история была такой трагичной, что Джеймс мгновенно забыл о воронах и на время о голоде.

— Мой отец, Уиллард Клопп, — говорила Хелен, — был строгим, но, в общем-то, неплохим человеком, он продавал лучшие запонки в этой части города и очень любил свое дело. А еще он любил меня. Пока я не заболела. С этого момента отец начал меня ненавидеть. У меня очень редкая болезнь, с ужасными проявлениями, и никто не знал, как ее лечить. Я не помню, что было, когда случился первый приступ, но мама мне все рассказала: отец так испугался, что попытался застрелить меня из дедушкиного револьвера — спасло меня лишь то, что револьвер был старым и ржавым — барабан попросту застрял.

Джеймс молчал, не зная, что на это сказать, а Хелен продолжала:

— Мама тоже испугалась, но она надеялась, что мое состояние можно изменить, думала, что нужно только отыскать правильное лечение. Она приводила докторов, которых находила где-то у канала или даже в Фли. Привлекать кого-то из Больницы Странных Болезней мама не хотела, полагая, что они заберут меня, запрут в какой-то палате и начнут ставить на мне опыты. Что ж, меня и так заперли. В моей комнате. Я проводила там все время, и меня не выпускали даже когда приступы проходили, но этого отцу показалось мало — он приковал меня цепью к трубе, запретил маме заходить ко мне. Отец не смог вынести того, что со мной случилось, он топил свое отчаяние в угольном эле, а потом возвращался и избивал меня своим пресс-папье из кабинета.

— Пресс-папье?! — воскликнул Джеймс.

— Да, он брал его и заходил ко мне. Я забивалась в угол, но никуда не могла спрятаться от его злобы и жестокости. Я молила его остановиться, но он прекращал меня бить только тогда, когда уставал. Мама не могла ему помешать, она пыталась не пускать его ко мне, кричала: «Это же твоя дочь! Что ты делаешь, Уиллард?!», но он отталкивал ее в сторону, отвечал, что у него больше нет дочери, что его дочь мертва, и заходил…

Хелен говорила, и в ее глазах стояли слезы. Ей было больно и страшно возвращаться в прошлое — Джеймс это видел, и теперь понимал, почему она его прогнала на чердаке. А еще он вспомнил слова любителя коврижек Тедди Тромпера о том, что мистер Клопп делал со своей дочерью. Еще один предмет из «списка нелюбимых предметов мадам Клопп» обрел смысл. Старуха не хотела вспоминать запонки, потому что они ассоциировались у нее с мужем, а пресс-папье — потому, что именно им ее муж избивал ее дочь, и она никак не могла ему помешать.

— Я знаю, что лавка «Запонки Клоппа» давно закрыта, — сказал Джеймс. — Что случилось с вашим отцом? В итоге он смирился с вашей болезнью?

Хелен покачала головой.

— Нет, он так и не смирился. Отец стыдился меня, и на все вопросы соседей и посетителей лавки отвечал, что мне «нездоровится». С одной стороны, это было правдой. А потом он пропал. Я все ждала, что он снова зайдет в мою комнату с пресс-папье, но он не появлялся. Вместо него пришла мама. Она отцепила меня от трубы и сказала, что отец собрал свой чемодан и сбежал. Мама заявила, что и слышать об этом негодяе ничего не хочет, и навсегда закрыла лавку. Она не призналась, что произошло с отцом, почему он вдруг решил оставить семейное дело и нас, но я догадываюсь: мама пригрозила ему, что, если он еще раз посмеет ко мне прикоснуться, она позовет констебля и все ему расскажет. И тогда все узнают о его позоре. Я не знаю, где он и что с ним, но, говорят, его видели в Фли. С момента, как он исчез, жизнь стала не такой отвратительной. Меня по-прежнему мучили приступы болезни, но все проходило, и я снова оживала.

— Позволите странный вопрос, Хелен? — задумчиво проговорил Джеймс и, когда та кивнула, спросил: — Ваш отец носил парик?

Хелен удивленно на него посмотрела.

— И правда странный вопрос. Но да, отец носил парик. Больше, чем меня, он стыдился своей плеши и всячески ее скрывал. Он даже из комнаты не выходил без парика.

Джеймс покивал. Последний предмет ненависти мадам Клопп, парик, тоже был связан с ее мужем, Уиллардом. И все же в этом всем ощущалось что-то странное… Слишком уж исчезновение отца Хелен напоминало исчезновение отца Лемюэля — тот так же внезапно собрал чемодан и якобы отправился в Гамлин, чтобы открыть там семейную аптеку.

Надеясь, что Хелен проговорится и прольет свет на это подозрительное совпадение, Джеймс осторожно начал:

— Я понимаю, почему ваш отец испугался. Если бы констебль Тромпер узнал, как он с вами обращается…

— Что?! — Хелен вскинула на него испуганный взгляд. — Констебль Тромпер? Что вы о нем знаете?

Джеймс пожал плечами.

— Я познакомился с ним, когда пришел в аптеку. Мне мистер Тромпер показался хмурым, грубоватым и фамильярным. Впрочем, таким же, как и прочие констебли. А еще я свел знакомство с его братом. Тедди Тромпер довольно разговорчивый. За коврижки готов рассказать все на свете.

— Что он вам рассказал?

— Ну… эм-м… — Джеймс смутился. — Что его брат в вас влюблен.

— Терренс Тромпер — ужасный человек, и брат его не лучше, — резко ответила Хелен. — Уж поверьте, Джеймс, я знаю этих двоих с детства. Братья Тромперы жили в соседнем доме, постоянно устраивали кавардак, били уличные фонари, откручивали вентили на гидрантах и срывали афиши с тумбы, а потом обвиняли в этом местных нищих и разных приезжих. Когда мы были детьми, Терренс вечно задирал меня, обзывал «клопом», а однажды они с братом схватили меня и засунули в подвал мистера Бумза, мол, клопам, там самое место.

— Это возмутительно!

— Еще бы. Но Тромперу все сходило с рук, ведь его папаша был констеблем. А потом он и сам стал констеблем и начал вести себя так, будто он хозяин на нашей улице: придумал множество абсурдных правил, за нарушение которых грозился отправить «провинившегося» в «собачник». Как-то они с братом целую неделю держали несчастного старика мистера Тёрколла на цепи у своей тумбы только за то, что тот надел пальто навыворот. Когда мы выросли, отношение Терренса Тромпера ко мне изменилось. В какой-то момент констебль начал проявлять недвусмысленные знаки внимания, но лучше бы он снова запер меня в подвале! Этот человек мне отвратителен: он безжалостный, жестокий и злой. Однажды Тромпер избил до полусмерти какого-то бродягу, который забрел сюда с канала. Никогда этого не забуду! Бедолага лежал на тротуаре, окровавленный, а констебль продолжал его избивать дубинкой и орать, что, мол, на его улице не место бродягам. Если бы я его не остановила, он бы точно убил этого несчастного мистера. Знаете, Джеймс, в тот момент Тромпер напомнил мне…

— Вашего отца?

Хелен кивнула.

— Я не хотела иметь с Тромпером ничего общего и многократно говорила ему, что его знаки внимания — очень навязчивы и переходят границы приличий, но ему было все равно. Он не оставлял попыток добиться меня. Констебль слал бесконечные записки, следовал за мной куда бы я ни пошла, приставил брата шпионить, а еще постоянно напрашивался на чаепития. Много лет я жила в страхе, Джеймс. Я боялась выйти из дома, ведь на улице меня подстерегал Тромпер. А потом я заболела, и все стало совсем плохо.

— Я вам очень сочувствую, Хелен.