Во льдах (СИ) - Щепетнев Василий Павлович. Страница 9

Но часто случалось, что в семье было два коммуниста. И даже три. Всё равно давили — каждый! Вы же коммунист, вам что, денег жалко?

Денег было жалко, да. «Правда» выходила семь дней в неделю, без выходных. Умножьте три копейки на триста шестьдесят пять, и получится сумма немалая даже для человека с заработком в сто тридцать рублей минус подоходный (заработок врача с десятилетним стажем). А ведь были ещё и коммунисты пенсионеры, коммунисты инвалиды…

Выход находили: подписывались на месяц и приносили квитанции. Их журили, но не очень, главное — подписались, можно поставить галочку.

Плюс, конечно, розница, библиотеки, парткомы колхозов, совхозов, предприятий, учебных заведений, военных частей и т. п.

Выгодное это дело — партийная дисциплина. Факт.

2. О недопущении произведений, прославляющих капиталистический образ жизни и несовместимых с советской идеологией

Как пример: газета «Правда», номер 327 за 1978 год

Глава 5

19 сентября 1978 года, вторник

Человек-невидимка и чёрная кошка

«ЗИМ», конечно, отличная машина. Вместительная, просторная, одним видом внушающая уважение. Но «троечка» тоже хороша: лёгкая, отзывчивая, и, что особенно важно, не выделяется. Автомобилей из Тольятти на улицах Чернозёмска во множестве, вот прямо сейчас в поле зрения их два, и среди них я чувствую себя невидимкой. Одним из многих.

Я ехал на «Панночке», одолжил у Ольги. День солнечный, тёплый, комаров нет, чего ещё можно пожелать? Душевного спокойствия? Так я спокоен. Совершенно.

Подъехал к институту. Припарковался рядом с «Волгой» нового преподавателя. Вышел.

Нет, совсем незаметным мой приезд назвать нельзя, обычные студенты на автомобилях в институт не ездят, преподаватели ездят редко, но вдруг кто-то торопился?

Костюм на мне английский, подчеркнуто консервативный, и с двадцати шагов может сойти за отечественный. Из тех, что перешёл по наследству от старшего поколения. В руках портфель, пухлый, что для мединститута дело самое обычное: в портфеле носят учебники, халаты, стетофонендоскопы, бутерброды, да что только не носят в студенческих портфелях.

И очки. Я был в дымчатых очках без диоптрий, не шахматных, а водительских. Рекомендуют носить в солнечные дни, а сейчас как раз солнечный день.

На голове берет. Не очень гармонирующий с костюмом, но сойдёт. Прибалты такие носят, особенно эстонцы. Особенно в кино.

В институт прошёл неузнанным. Ну, я надеюсь. Никто на меня не смотрел, никто руку не протягивал, никто по спине не хлопал.

Комитет комсомола у нас на первом этаже, идти совсем недалеко. Вчера не зашёл, был не готов. А сегодня — самое время.

Открыл дверь.

Девять человек сидели за длинным столом, за главного Евтрюхов, освобождённый секретарь.

— У нас совещание, зайдите позже, — сказал какой-то пятикурсник, культ-массовый сектор. Помнится, весной он подкатывал ко мне с предложением выступить на концерте.

— Я бы зашёл позже, но мне нужно сейчас, — ответил я.

Тут меня узнали.

— Заходите, заходите, Михаил, — радушно пригласил Евтрюхов по праву хозяина. Тут и все зашевелились и даже встали. Показалось, что сейчас запоют хором «к нам приехал, к нам приехал Миша Чижик дорогой», но нет, не запели.

Культмассовый сектор взял стоявший у стены стул и поставил его к столу, мол, присаживайтесь.

Я сел, портфель задвинул под стол.

И все сели. Продолжая смотреть на меня.

— Что может сделать институтский комсомол для нашего чемпиона? — спросил Евтрюхов.

«Не спрашивай, что может сделать для тебя комсомол, спроси, что ты можешь сделать для комсомола», подумал я, но не сказал. Это было бы не вполне тактично. Если человек после окончания института идёт на место освобожденного секретаря, это чаще всего означает, что ему от комсомола что-то нужно. Конкретнее — сделать партийную карьеру. В немалой степени это касается медицины, где первые годы врачебной практики особенно важны. Вылетят, не поймаешь. Значит, и не хочешь ловить.

Евтрюхова я нисколько не осуждаю. Врачей у нас и так больше всех в мире, но количество никак не хочет перейти в качество. Те, кто поёт славу нашей медицине, либо кривят душой, либо никогда не лечил зубы в районной поликлинике. Нет, у нас, конечно, есть замечательные врачи, но порядок бьет класс не только в футболе. И если из Евтрюхова выйдет толковый организатор, это ничуть не хуже, нежели посредственный доктор.

Если.

— Так что же, Михаил? — повторил вопрос Евтрюхов.

Выдержав паузу, я ответил:

— Как ни печально, а пришёл я сюда для того, чтобы уйти.

— Как уйти?

— Согласно уставу, товарищ, согласно уставу. Комсомолец состоит в первичке либо по месту работы, либо по месту учёбы. Увы, в институте я больше не учусь. И не работаю тоже. Так что — я развел руками, чуть-чуть, — так что пришёл сняться с учета.

— Ах, да, — столь же печально ответил Евтрюхов. — Устав есть устав. Леночка, найди нам карточку Михаила.

Леночка, выполнявшая роль секретарши, подошла к большому сейфу и быстренько нашла мою учётную карточку. Слишком даже быстро.

— Вот, Иван Петрович, — сказала она, подавая её Евтрюхову.

Тот стал её внимательно рассматривать.

— Славный путь, славный путь… С какого же числа вас снимать с учета?

— С сегодняшнего, полагаю.

— С сегодняшнего, девятнадцатого сентября… — он сначала посмотрел на календарь, потом опять заглянул в карточку, а потом, будто вспомнив, спросил внезапно:

— А взносы?

— Что взносы?

— Членские взносы, с мая по сентябрь?

— Ах, это… — я посмотрел на потолок, словно там был текст Устава. — Взносы, оно конечно… Членские, да… С мая по сентябрь…

Тянуть дальше было бесчеловечно. Я нагнулся, поднял портфель, и поставил его на стол. Раскрыл. И стал доставать из портфеля пачки. Деньги в сберкассе получить сразу не получилось, пришлось заказывать в центральном отделении, потому вчера я в комитет комсомола и не зашёл. А сегодня получил — и сюда. Сразу.

Одна за одной, новенькие, с едва уловимым денежным запахом, пачки в банковских бандеролях. В ряд по десять пачек, а в каждой пачке — сто десятирублевок. Потом из портфеля же достал конвертик и положил рядом.

— Сорок две тысячи рублей в пачках, шестьсот тридцать восемь разными купюрами в конверте и… — я полез в карман, — и пятьдесят шесть копеек монетами. Полтора процента от доходов, как велит устав. Пересчёт валюты проведен по официальному курсу, — я достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок. — здесь суммы с разбивкой по месяцам. Извольте пересчитать.

— И вы… И вы вот так, в портфеле? — спросила девушка — спортивный сектор. Весной она хотела, чтобы я сыграл за институтскую шахматную команду.

— В портфеле, — подтвердил очевидное я, демонстративно заглянул в него и добавил сокрушенно: — больше нет, всё, кончились.

Все переводили взгляды с денег на меня, с меня на деньги. Десять рублей и сами по себе вызывают у студента уважение, какие у студента в карманах деньги, рубли да трояки, и хорошо, если эти есть. Десятки только в день стипендии. А здесь пачки, и много, огромные тысячи. Завораживают.

— И не страшно — с такими деньгами? — спросил кто-то.

— Меня подстраховывала милиция, на двух машинах, — соврал я. — На всякий пожарный. Хотя что могло случиться? Ничего не могло случиться, у нас тут, слава Аллаху, не Чикаго.

Я закрыл портфель, оглянулся. — Если сумма не сойдётся — вызывайте милицию. Упаковки банковские, так что недовложение могло произойти только там. Но сойдётся, сойдётся. Никогда не слышал, чтобы наша сберкасса кого-то обманывала. А теперь мне пора идти, ребята и девчата. Труба зовёт. Много работы. Надеюсь, увидимся не раз.