Восходящее солнце - Крайтон Майкл. Страница 42
Я глянул на Терезу. Лицо ее было отсутствующим. В очках отражалась картинка.
Эдди миновал зеркала и вошел в темный коридор. Лента крутилась еще несколько секунд, потом кассета выскочила.
«Первая. Вы сказали „несколько камер“. Сколько именно?»
«Мне кажется, пять», ответил я.
Она отметила первую кассету липучей меткой, вставила вторую ленту в машину и начала еще одно скоростное копирование. Я спросил: «Эти копии точные?»
«О, да.»
«Они легальны?»
Сандерс нахмурился: «В каком смысле легальны?»
«Ну, как улики, в суде…»
«О, нет», сказал Сандерс, «судом эти ленты приняты бы не были.»
«Но если это точные копии…»
«Точность к делу отношения не имеет. Все формы фотографических улик, включая видео, больше в суд не допускаются.»
«Я не слышал об этом», сказал я.
«Такого еще не было», сказал Сандерс. «Закон недостаточно ясен. Но все к этому идет. В наши дни все фотографии подозрительны. Потому что теперь, с приходом цифровых систем, их можно изменить безупречно. Безупречно. И это нечто новое. Помните, как в прошлом русские удаляли политиков с фотографий, сделанных Первого мая? Это всегда была топорная работа – вырезай и ретушируй – и всегда можно было заметить, что что-то тут делалось. Забавное пустое пространство между плеч оставшихся людей. Или на задней стене не совпадал оттенок. Можно было заметить работу ретушера, пытавшегося загладить повреждения. В любом случае, заметить было можно, и даже очень легко. Было просто видно, что картинка изменялась. И вся работа шла на смех.» «Помню», сказал я.
«Фотографии обладали целостностью, именно потому, что их было невозможно изменить. Поэтому фотографии рассматривали, как представляющие реальность. Но теперь уже несколько лет, как компьютеры позволяют делать бесшовные изменения фотографических образов. Несколько лет назад „Нейшнл Джиогрэфик“ выбрал для обложки фотографию великих пирамид Египта. Редакторам не понравилось место, где стоят пирамиды, и они решили, что композиция станет лучше, если их передвинуть. Поэтому они попросту изменили фотографии и передвинули их. Никто не заметил. Но если поехать в Египет с камерой и попробовать повторить их картинку, то выяснится, что это невозможно. Потому что в реальном мире нет места, откуда пирамиды выстраиваются подобным образом. Фотография больше не отражает реальность.» «А с этой лентой кто-нибудь мог бы сделать то же самое?»
«Теоретически, любое видео можно изменить.»
На мониторе я второй раз следил за происходящим убийством. Камера стояла в дальнем углу комнаты. Она не очень хорошо показывала само убийство, но потом был ясно виден Сакамура, когда шагал в сторону камеры. Я спросил: «А этот образ тоже можно изменить?» Сандерс засмеялся: «В наше дни возможно любое изменение, какое захотите.»
«Вы смогли бы изменить личность убийцы?»
«Технически, да», ответил Сандерс. «Сегодня возможно впечатать лицо в сложный движущийся объект. Технически, это возможно. Но практически, это чертовски сложная работенка.»
Я ничего не сказал. Все равно Сакамура был нашим главным подозреваемым и он был мертв, а шеф хотел, чтобы дело завершилось. Как и я. «Конечно», продолжал Сандерс, «у японцев имеются все разновидности экзотических видеоалгоритмов для рендеринга поверхностей и трехмерных преобразований. Они могут делать такое, что мы не можем даже вообразить.» Он снова забарабанил пальцами по столу. «Какое у этих лент временное расписание? Какова их история?»
Я сказал: «Убийство произошло прошлым вечером в восемь тридцать, как показывают часы. Нам сказали, что ленты были удалены из комнаты службы безопасности примерно в восемь сорок пять. Мы их попросили и тогда началось некое перетягивание каната с японцами.»
«Как обычно. И когда вы, наконец, вступили во владение сами?»
«Их доставили в штаб-квартиру дивизиона около половины второго ночи.» «Окей», сказал Сандерс. «Это значит, что ленты оставались у них с восьми сорока пяти до часа тридцати.»
«Верно, чуть меньше пяти часов.»
Сандерс сморщился: «Изменить пять лент с пяти камер под разными углами за пять часов?» Он покачал головой: «Нет, невозможно. Этого просто нельзя сделать, лейтенант.»
«Неправда», вмещалась Тереза. "Это возможно. Даже с этими лентами.
Здесь не требуется менять слишком много пикселов."
Я спросил: «Вы в этом уверены?»
«Ну», сказала Тереза, «Единственный способ, которым это может быть сделано так быстро, это с помощью автоматизированной программы, но даже для самых изощренных программ необходимо вручную полировать детали. Штуки, вроде плохих наплывов, могут все испортить.»
«Плохих наплывов?», спросил я. Я обнаружил, что мне нравится задавать ей вопросы. И нравится смотреть на ее лицо.
«Плохие наплывы движения», сказал Сандерс. «Видео идет на тридцати кадрах в секунду. Можно представить себе каждый кадр видео, как снимок, снятый со скоростью затвора в одну тридцатую секунды. А это очень медленно – гораздо медленнее, чем у карманных фотокамер. Если вы снимете бегуна на одной тридцатой секунды, ноги станут просто полосами. Наплывами. Это называется наплывом движения. И если вы меняете механически, то он начинает выглядеть плохо. Образцы кажутся слишком острыми, слишком четкими. Углы кажутся странными. Вернемся к русским: можно видеть, что были изменения. Для реалистического движения необходима правильная доза наплыва.» «Понятно.»
Тереза сказала: «И есть еще сдвиг цвета.»
«Верно», сказал Сандерс. «Внутри самого наплыва существует цветовой сдвиг. Например, взгляните сюда на монитор. На мужчине надет голубой костюм и его пиджак крутится, когда он ведет девушку в комнату. Вот. Если вы возьмете один из кадров этой акции и увеличим его до пикселов, вы обнаружите, что пиджак-то голубой, но наплыв усиливает оттенки светло-голубого, пока на границе цвет кажется почти прозрачным – по отдельному кадру нельзя в точности сказать, где кончается пиджак и начинается фон.»
Я смутно смог представить себе это. «Окей…» «Если цвета границы не слабеют гладко, то это можно заметить немедленно. Можно потратить часы, чтобы вычистить несколько секунд ленты коммерческого клипа. Но если этого не сделать, то клип будет выглядеть плоховато.» Он щелкнул пальцами.
«Так даже если они скопировали ленты, они не могли ее изменить?»
«Не за пять часов», сказал Сандерс. «У них просто не было времени.»
«Тогда мы смотрим на то, что действительно случилось.» «Никаких сомнений», сказал Сандерс. «Но в любом случае мы покопаемся с этой картинкой, когда вы уйдете. Тереза хочет поиграться, я знаю, что хочет. И я тоже. Загляните к нам сегодня позднее. Мы скажем, есть ли здесь что-нибудь забавное. Но фундаментально, этого нельзя сделать. И тем более нельзя сделать здесь.»
Заезжая на автостоянку клуба «Сансет-Хиллс», я увидел Коннора, стоящего перед большим штуковым зданием клуба. Он откланялся трем гольферам-японцам, стоящим рядом, а они поклонились в ответ. Потом он пожал всем руки, забросил клюшки на заднее сидение и сел в машину. «Ты опоздал, кохай.»
«Извините, всего на несколько минут. Я задержался в УЮК.» «Твое опоздание поставило всех в неловкое положение. В качестве знака вежливости они чувствовали, что обязаны составить мне компанию перед клубом, пока я тебя жду. Людям их положения неловко стоять просто так. Они очень заняты. Однако, они чувствовали себя обязанными и не могли меня здесь бросить. Ты очень меня смутил. И ты создал плохое впечатление о департаменте.»
«Извините, я не нарочно.»
«Начинай понимать, кохай. Ты живешь в этом мире не один.» Я выехал задом на дорогу и отчалил, взглянув на японцев в зеркало. Они махали вслед. Они совсем не казались расстроенными и не торопились уходить. «С кем вы играли?»
«Аоки-сан – глава „Токио Марине“ в Ванкувере. Ханада-сан – вице-президент банка Мицуи в Лондоне. Кеничи Асака управляет всеми заводами Тойота в Юго-Восточной Азии от КЛ до Сингапура. Базируется в Бангкоке.» «Что они делают здесь?»