Свидание в морге (Сборник) - Маклин Алистер. Страница 3

Впрочем, я сам послал этих двоих на встречу со смертью. Не сознательно, конечно, но ответственность падает на меня. Это ведь была моя и только моя идея. Отбросил все возражения, развеял сомнения и скептицизм шефа, убедил его, хотя и неохотно, но согласиться с моим предложением. Я сказал этим двоим, Бейкеру и Дельмонту, что, если они будут строго придерживаться моих указаний, им ничто не грозит. Мои сотрудники доверяли мне слепо и сделали то, чего хотел я, а теперь лежат передо мной мертвые. В следующий раз я буду твердо знать, что говорить моим ребятам, отправляя их на задание. «Не сомневайтесь, господа,— скажу я им,— твердо верьте в меня, только не забудьте оставить завещание».

Мне больше нечего было делать здесь. Я послал на смерть двоих людей, но повернуть время вспять было не ь моих силах. Пора было и мне сматываться отсюда.

Наружную дверь я открывал так, как открывают дверь в подвал, о котором точно знают, что он полон кобр и гадюк. Впрочем, если бы я имел дело в эту ночь исключительно с кобрами и гадюками, я бы без колебаний отворил эту дверь, поскольку эти твари казались мне славными и беззащитными по сравнению с представителями вида «гомо сапиенс», находящимися в эту минуту на борту фрахтового судна «Нантсвилл».

Широко отворив дверь, я замер в глубокой неподвижности. Когда так стоишь, каждая минута кажется столетием. По я стоял. Стоял и просто слушал. Самый тихий звук не ушел бы от моих ушей. Я слышал удары волн о борт судна, слабое металлическое гудение якорной цепи, напрягавшейся, когда «Нантсвилл» боролся с ветром, слышал тихие вздохи усиливающегося ветра в корабельных канатах и далекий крик ночной птицы — звуки, не несшие опасности: голос ночи, голос природы. Я ждал не этого. Постепенно все эти звуки слились в моих ушах с тишиной. А других, несших опасность, я не услышал — пи дыхания, ни шагов на железной палубе, ни шороха, ни шелеста одежды. Если кто и караулил меня, он должен был обладать сверхчеловеческим терпением и выдержкой. В эту ночь сверхчеловеческое меня не интересовало. Только обычные люди с ножами, револьверами и стамесками. Я тихо переступил через порог каюты...

Мне никогда не доводилось плыть ночью на каноэ по Ориноко, и десятиметровая анаконда никогда не падала на меня с нависшего над рекой дерева, чтобы сжать меня в смертельных объятиях, но, для того чтобы описать связанные с этим приключением ощущения, мне уже не надо ездить на Ориноко, ибо теперь я твердо знаю, что при этом испытываешь. Звериная хватка, первобытная сила огромных рук, вцепившихся сзади мне в шею, были ужасающими, были чем-то не только никогда не испытанным, но таким, чего ни вообразить нельзя, ни во сне привидеть. На мгновение меня парализовал страх, и снова мелькнула эта мысль: нельзя избежать того, чего избежать нельзя, вот и моя очередь пришла, вот и встретил этого более ловкого, более сильного, более беспощадного!..

Уже в следующее мгновение я изо всех сил ударил правой ногой туда, назад. Но мой противник знал все штучки — его нога была быстрее и сильнее. Удар, который я получил в голень, навел меня на мысль, что позади меня находится не человек, а кентавр, да еще с копытами, подкованными- невиданного размера чугунными болванками. У меня даже не было впечатления, что он сломал мне ногу, скорее, просто разрезал пополам. Но в этот момент я почувствовал за собой левую стопу своего противника и попытался наступить на нее изо всех оставшихся у меня сил. Однако, когда моя нога ударила по палубе, его стопы там уже не было. Поскольку на мне были лишь тонкие резиновые тапочки аквалангиста, страшная боль от удара о стальную плиту палубы прошила меня насквозь. Тогда я поднял руки, чтобы попробовать сломать мизинцы моего душителя. Но кентавр знал и эту штучку. Его рукй были сжаты в железные кулаки, а костяшки пальцев давили на сонную артерию. Наверняка я не был его первой жертвой, но не было сомнений, что если я немедленно не предприму что-то, то не буду и последней. Я буквально слышал звук выдавливаемого из моих легких воздуха, а пятна перед моими глазами становились все ярче и красочнее.

В те первые мгновения меня спас мой комбинезон аквалангиста под курткой. Его толстый воротник из прорезиненного полотна защищал мою шею. Но полработы руки кентавра уже сделали и вот-вот должны были закончить ее.

Резким движением я нагнулся вперед, беря таким образом на свои плечи половину веса противника, что, правда, не расслабило клещи на моей шее, однако вынудило нападавшего инстинктивно отставить подальше ноги на случай моей попытки ухватиться за них. На мгновение это лишило его равновесия. Резким движением я развернул нас обоих спинами к морю и, собрав все силы, стал сдвигать его к борту. Шаг, другой, третий... «Нантсвелл» не мог похвастаться роскошными бортовыми ограждениями из красного дерева, вместо них были только цепи. Хребет моего душителя врезался в верхнюю цепь с силой, непосредственно связанной с объединенным весом наших тел.

Если бы был на месте этого кентавра, то уже имел бы перебитый позвоночник или, по крайней мере, такое количество выбитых позвонков, что обеспечил бы работу нескольким хирургам на много месяцев. Но от этого парня я не услышал не то что крика, даже вздоха. Возможно, я имел дело с одним из тех глухонемых, которым невероятная физическая сила служит как бы компенсацией от любящей равновесие природы.

И все-таки он был вынужден выпустить меня и схватиться за верхнюю цепь, иначе ему предстояло свалиться вместе со мной в холодные черные воды Лох Хаурона. Воспользовавшись этим моментом, я отскочил и, развернувшись лицом к нему, прижался спиной к каюте радиста. Какая-нибудь опора была просто необходима мне, пока моя несчастная голова приходила в порядок, а совершенно онемевшая нога возвращалась к жизни.

Теперь, когда он оторвался от бортового ограждения, я видел его. Вернее, различал, на черном фоне ночи его фигуру, белые расплывчатые пятна его лица и рук. Я ожидал увидеть великана. На самом деле, если меня не подводили глаза — что было вполне вероятно,— передо мной стоял коренастый, весьма крепко сбитый человек— и все. Он был даже ниже меня. Впрочем, это не имело такого уж большого значения. Знаменитый Джордж Хакеншмидт имел всего сто семьдесят два сантиметра роста, весил восемьдесят семь килограммов, но это не мешало ему ни подбрасывать вверх, как мячик, Страшного Турка, ни танцевать вокруг ринга с мешком цемента весом триста пятьдесят килограммов только для того, чтобы не потерять форму. Я никогда не мучился сомнениями и не испытывал ложного стыда перед необходимостью драпать от человека ниже себя ростом. А уж от этого парня — чем быстрее и дальше, тем лучше. Увы, моя нога была еще далеко не в той форме, которая позволила бы мне это сделать. И я только вытянул вперед правую руку, пряча в ладони нож, чтобы этот тип не заметил блеска стали в слабом свете звезд.

Он приближался ко мне спокойно и решительно, уверенный в себе и совершенно не сомневающийся в успехе. Видит Бог, я тоже не сомневался в оправданности этой его уверенности. Он приближался в позе боксера, делающей невозможным достать его ногой. Правая рука его была вытянута вперед. Парень обладал крайне узким мышлением: он опять метил в мое горло. Я выждал, пока его руки не оказались в паре сантиметров от моего лица, и резко ударил снизу. Наши руки встретились, и лезвие моего ножа пришлось по центру его ладони.

Только теперь выяснилось, что ом отнюдь не глухонемой. Он выплюнул из себя три коротких, совершенно не пригодных для печати слова, крайне несправедливо очерняющих моих предков, отскочил, вытер руку о штаны и совершенно по-звериному стал зализывать рану. Кровь, сочившаяся из его ладони, в свете звезд казалась черной, как чернила.

— Ага,—тихо сказал он,— у малыша, оказывается, есть ножичек.

Его голос поразил меня. Естественно было ожидать, что этакой силище пещерного человека сопутствуют соответствующие интеллектуальные способности и надлежащий голос. Однако фраза прозвучала удивительно мягко, а произношение оживило в памяти тепло и благовоспитанность лучших домов Южной Англии.