Свидание в морге (Сборник) - Маклин Алистер. Страница 72
Я сложил все бумаги обратно в папку и убрал ее на место. Рапорт Линебаржа был исчерпывающим, но не давал ответа на вопрос Фореста: действительно ли это был несчастный случай. Осталось неизвестным, была ли какая-либо связь между Майнером и погибшим, а теперь к этому прибавился новый вопрос: знал ли Майнер человека с инициалами А. Г. Л.?
Вообще же этот рапорт Алекса показался мне поверхностным. Из него, в принципе, нельзя было понять, что же за человек Фред Майнер. У Алекса, при всей его добросовестности, был один недостаток: для него все люди делились на плохих и хороших. Фред шел у него по первой категории, а потому никакие мелкие недостатки, привычки и тому подобное, свойственные любому человеку, для Алекса уже не существовали. Я не сомневался, что Фред был далек от совершенства, но было совершенно невозможно составить о нем полное представление. Особенно теперь, когда он исчез.
Я снял трубку и позвонил в морг. Мне сказали, что Зейфель только что уехал от них.
Глава 11
Я услышал, что он поднимается по лестнице, и пошел к дверям, чтобы встретить его. Зейфель запыхался, и лицо его казалось осунувшимся.
— Вы не должны были заставлять меня пережить подобное,— заявил он, едва переведя дыхание.— Вся атмосфера этого заведения... тело... Я человек чувствительный и боюсь мертвецов.
— Вы знали этого человека?
— Кажется, да. Я даже уверен, что видел его. Что же касается обстоятельств, при которых это произошло, то, поверьте, адвокаты — никудышные свидетели.
Я указал ему на стул.
— Садитесь и расскажите обо всем подробнее.
— Да-да, конечно...
Он окинул взглядом помещение и остановил свой взор на вазе с цветами, которые уже начинали увядать.
— Старина, нет ли у вас чего-нибудь выпить? У меня в горле пересохло.
Я указал ему на графин с водой.
— И это все, что у вас есть?
— К сожалению.
— Ну что ж, самый чистый напиток. Моя мать называет воду «вином Адама».
Он выпил три бумажных стаканчика.
— Уф... Теперь мне лучше... Откуда, черт возьми, вы узнали, что я видел этого человека? — спросил он наконец, повернувшись ко мне спиной.
— Это не имеет значения.
— Не очаровательная ли малышка Энни сказала вам об этом?
— Не будем терять время. Идемте, вы все расскажете мне там.
Я толкнул дверь в свой кабинет и предложил ему пройти первым. По дороге я поймал его взгляд, в котором таилась неприкрытая злость. Губы у него были еще мокрыми, и со своими коротко подстриженными волосами он напоминал мне затравленного зверя, решившего дорого продать свою шкуру.
— Это дружеская беседа или официальный допрос? — усмехнулся он и сел.
— Сами увидите. А пока я должен предупредить вас, Зейфель, что вы можете оказаться в скверном положении.
— Не смешите меня, Кросс. Что это вам там наговорила обо мне Энни? Когда женщина в ярости...
Не отвечая, я устроился за своим столом и сменил пленку в диктофоне.
Он наклонился в мою сторону, удивленный и рассерженный.
— Что это значит?! — возмутился он.— Вы не имеете никакого права записывать мои слова! Вы не полицейский.
— В мои обязанности входит и проведение следствия, в процессе которого я имею право записывать полученные сведения. До сих пор никто еще не жаловался на меня. А вы возражаете?
— Естественно.
— Почему?
— Я не собираюсь делать официальных заявлений, которые потом будут меня обязывать. У меня и без вас был сегодня тяжелый день, да еще этот ужасный труп...
— Другими словами, вы отказываетесь говорить со мной без адвоката. А своим собственным адвокатом вы не можете быть?
Он немного побледнел.
— Я пришел сюда не для того, чтобы меня в чем-то обвиняли! И я должен вам сказать, что мне совсем не понравился тон, которым вы разговаривали со мной по телефону.
— Если вам доставит это удовольствие, можете вернуться к себе, и мы начнем все сначала. Я могу даже прислать вам приглашение на надушенной бумаге и с лилиями в правом верхнем углу.
Зейфель откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.
— Хотелось бы мне знать,— медленно протянул он,— известно ли вам, что в Стэнфордском университете, перед войной, я был чемпионом в полутяжелом весе. И если бы вы не были другом Энни, я вбил бы ваши слова обратно вам в глотку. Кроме всего прочего, я вообще не обязан выполнять ваши указания.
— Если вы считаете себя другом Энн, то говорите о ней с большим уважением. Все друзья называют ее Энн, а не Энни.
Он сжал кулаки.
— Вы напрашиваетесь на неприятности, Кросс!
Я встал из-за стола и уставился на него тяжелым взглядом. Я готов был держать пари, что он блефует в своей наглости, а на самом деле дрожит от страха, что я могу разоблачить его.
— Если вы хотите драться со мной, Зейфель, приходите на следующей неделе в спортивный зал. Там вы сможете выбрать себе оружие. А сейчас у меня совсем другие, причем неотложные, дела.
И я включил диктофон.
— Остановите эту штуку! — пронзительно крикнул он и встал.— Я протестую против того, чтобы мои слова записывали!
— Потому что хотите иметь возможность потом от них отказаться? Что с вами происходит, Зейфель? Если вы будете продолжать в том же духе, я действительно поверю, что вы замешаны в эту историю.
— Я могу обвинить вас в диффамации! — продолжал кричать Зейфель.— Если вы только посмеете прокрутить эту пленку перед третьим лицом, я заставлю вас отвечать перед законом. Советую вам стереть все, что вы уже записали.
— В данный момент пленка крутится вхолостую, я еще не включил микрофон. А вот теперь включаю.
Я нажал на клавишу.
— Беседа между адвокатом Лоуренсом Зейфелем и Говардом Кроссом. Десятое мая, шестнадцать часов. Садитесь, пожалуйста, мистер Зейфель.
— Я протестую против записи моих заявлений,— громко сказал он и сел.
Урчание диктофона никак не способствовало разрядке сгустившейся атмосферы.
— Что вы сказали лейтенанту Клиту, мистер Зейфель?
— Ничего. Я только сказал ему, что хочу увидеть тело, как вы и просили меня сделать. Когда я пришел, он разговаривал с сотрудниками шерифа и, как мне показалось, был в плохом настроении.
— А вы опознали человека, тело которого лежало в морге?
Некоторое время Зейфель колебался, но потом сказал:
— Да, опознал.
— Кто он такой? Известно ли вам его имя?
— К сожалению, нет. Возможно, он мне его и говорил, я даже почти уверен в этом, но я позабыл его. У меня вообще плохая память на имена. К тому же я видел его всего один раз.
— Когда? При каких обстоятельствах?
— Минутку! Может, я что-нибудь и вспомню, но мне будет легче это сделать, если вы остановите свою машинку.
— Как это понимать? Это угроза, что вы вообще ничего не будете говорить?
— Конечно, нет,— заявил он, демонстративно глядя на диктофон.— Это просто констатация моего психологического состояния и логическое следствие нашего разговора.
— Огорчен, мистер Зейфель, но ведь не я начал разговор в таком тоне.
— Вы остановите его?
— Нет. Вы только что признались, что у вас плохая память, значит, мне придется рассчитывать только на свою, а это невозможно.
— Я ничего подобного не говорил. А что, собственно, происходит? Это формальный допрос? Я протестую против образа ваших действий. Вы нарушаете мои конституционные права.
— Слезьте со своего конька, вы не перед судом. Я просто хочу зафиксировать ваше заявление, так как речь идет об очень важном деле. До сего времени вы единственный, кто знал убитого.
— Я его не знал. Я один раз встречался с ним, вот и все.
— На этом мы как раз и остановились. При каких обстоятельствах вы с ним встречались?
— Я видел его в день процесса Майнера двадцатого февраля, если не ошибаюсь. Я приметил этого человека среди публики в зале суда. Там было немного народу: Джонсон, жена Майнера и еще двое или трое посторонних. Вы не хуже меня знаете, что это был не настоящий, полноценный процесс. Майнер признал себя виновным, и судья назначил этот день для вынесения приговора, имея в виду его условное осуждение.