Алмаз величиной с отель Риц (Алмазная гора) - Фицджеральд Фрэнсис Скотт. Страница 8
Высокий человек отделился от остальных и поднял руку, требуя внимания от властителя.
- Разрешите задать вам несколько вопросов! - крикнул он. - Вы делаете вид, что вы человек справедливый.
- Какой абсурд! Как может человек в моем положении быть справедливым по отношению к вам? С таким же успехом можно требовать справедливости от голодного по отношению к бифштексу.
При этом циничном ответе лица у двадцати пяти бифштексов вытянулись, однако высокий продолжал:
- Пусть так! Мы уже спорили на эту тему. Вы не филантроп, и вы несправедливы, но в конце концов вы человек, по крайней мере считаете себя человеком, неужели вы не способны представить себя на нашем месте и понять, как... как...
- Что именно? - холодно спросил Вашингтон.
- ...как бесполезно...
- Только не с моей точки зрения.
- Ну... как жестоко...
- Это уже обсуждалось. Жестокость не в счет, когда речь идет о самосохранении. Вы люди военные, вам это известно. Придумайте что-нибудь еще.
- Ну... как бессмысленно.
- Допускаю. Но у меня нет выбора. Я предлагал любого из вас или всех дело ваше - безболезненно лишить жизни. Я предлагал похитить ваших жен, возлюбленных, детей и матерей и доставить сюда. Я расширю вам помещение, буду кормить и одевать вас до конца жизни. Если бы существовал способ вызвать непроходящую амнезию, я приказал бы вас всех прооперировать и немедленно выпустил бы за пределы моих владений. Но больше мне ничего не приходит на ум.
- А если поверить нам, что мы на вас не донесем? - раздался чей-то голос.
- За кого вы меня принимаете? - с презрением отозвался Вашингтон. Одного из вас я выпустил, чтобы он учил мою дочь итальянскому языку. На прошлой неделе он сбежал.
Из двадцати пяти глоток вырвался дикий вопль восторга, и началось адское ликование. Пленники плясали, стучали каблуками, кричали "ура", пели на тирольский манер, боролись друг с другом, как исступленные. Они даже взбегали вверх по стеклянным стенкам, насколько могли, и съезжали вниз на своих природных подушках. Высокий человек затянул песню, все подхватили ее:
Мы кайзера повесим
На яблоне гнилой...
Брэддок Вашингтон ждал в загадочном молчании, когда они кончат.
- Вот видите, - заметил он, как только смог опять завладеть их вниманием, - я не желаю вам зла. Мне приятно смотреть, как вы веселитесь. Поэтому я и не рассказал вам всего до конца. Беглец... как там его звали? Кричикелло убит - мои агенты стреляли в него четырнадцать раз.
Не догадываясь, что агенты стреляли а четырнадцать разных людей, пленники сразу приуныли, буйная радость прекратилась.
- Но все-таки он пытался убежать! - с некоторым гневом воскликнул Вашингтон. - Неужели после этого я, по-вашему, рискну еще кого-нибудь выпустить?
Снова послышались возгласы:
- Давайте, рискните!
- А ваша дочка не хочет выучить китайский?
- Эй, я тоже говорю по-итальянски! Моя мать эмигрировала из Италии.
- А нью-йоркский ей не подходит?
- Если она та куколка с синими глазищами, я берусь научить ее кое-чему поинтереснее итальянского!
- А я знаю ирландские песни!
Мистер Вашингтон неожиданно протянул трость и нажал кнопку, сцена внизу померкла, и осталась только огромная пасть с черными зубьями решетки.
- Эй! - послышался снизу одинокий голос. - Что же вы, благословите на прощанье!
Но мистер Вашингтон, а за ним мальчики уже шагали к девятой лунке поля, как будто оставшаяся позади яма с ее содержимым была всего лишь помехой на поле, которую они с легкостью и победоносно преодолели.
7
Июль под сенью алмазной горы был месяцем прохладных ночей и сияющих дней. Джон и Кисмин были влюблены. Он не подозревал, что крошечный золоченый футбольный мяч с надписью: "За бога, за родину и за св.Мидаса", который он ей подарил, на, платиновой цепочке покоится у нее на груди. Но именно так оно и было. А она, в свой черед, не знала, что большой сапфир, выскользнувший из ее волос, Джон бережно спрятал в коробочку с другими сокровищами.
Как-то к вечеру, когда в музыкальной комнате, обитой горностаевыми шкурками в рубинах, стояла тишина, они провели там целый час. Он взял ее за руку, а она взглянула на него так, что он прошептал:
- Кисмин...
Она потянулась к нему, но остановилась.
- Что? - спросила она тихонько. Ей хотелось удостовериться, правильно ли она его поняла.
Оба никогда еще не целовались, но через час это уже ни имело значения.
День кончился. А ночью, когда с высокой башни слетали последние звуки музыки, оба лежали без сна, чувствуя себя счастливыми и вспоминая каждую минуту этого дня. Они решили как можно скорее пожениться.
8
Ежедневно мистер Вашингтон и оба юноши ловили рыбу, или охотились в гуще лесов, либо играли в гольф на сонной площадке, и Джон дипломатично позволял хозяину выигрывать, либо плавали в прохладе горного озера. Джон находил, что мистер Вашингтон - личность весьма деспотичная и его начисто не интересуют ничьи мнения и мысли, кроме собственных. Миссис Вашингтон держалась неизменно отчужденно и замкнуто. Она была откровенно равнодушна к своим дочерям и целиком поглощена сыном Перси, с которым вела за обедом нескончаемые беседы на быстром испанском языке.
Старшая дочь, Жасмин, внешне очень напоминала Кисмин, с той разницей, что у нее были большие руки и большие, чуточку кривоватые ноги. Но характером она была совсем иной, больше всего любила книги, где речь шла о бедных девочках, которые вели хозяйство и заботились о своих вдовых отцах. Джон узнал от Кисмин, что Жасмин никак не могла оправиться от потрясения и разочарования, испытанных при вести об окончании мировой войны: как раз в это время она собралась ехать в Европу в качестве эксперта по войсковым лавкам. Она даже совсем было зачахла, так что ее отец предпринял шаги для того, чтобы спровоцировать какую-то новую войну; однако Жасмин потом увидела фотографии раненых, и это отбило у нее всякий интерес к войне. Но Перси и Кисмин унаследовали от отца высокомерие во всем его жестоком великолепии. Каждую их мысль пронизывал здоровый и последовательный эгоизм.
Джон был очарован волшебством замка и долины. Брэддок Вашингтон, как рассказал Перси, приказал похитить садовника, архитектора, художника-декоратора и французского поэта-декадента, оставшегося в наследство от прошлого века. В их распоряжение Брэддок предоставил всех своих негров, пообещал обеспечить любыми материалами, существующими на земле, и приказал разрабатывать все идеи, какие придут в голову. Но один за другим они обнаружили свою несостоятельность. Поэт-декадент тотчас принялся оплакивать разлуку с весенними бульварами, произносил туманные фразы насчет пряностей, обезьян и слоновой кости, но никакой практической пользы извлечь из этого было нельзя. Художник-декоратор желал создать из долины серию трюков и сенсационных эффектов, что Вашингтонам, несомненно, очень скоро бы наскучило. Что же касается архитектора и садовника, то они мыслили одними шаблонами: это они сделают похожим на это, а то - похожим на то.