Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография - Замостьянов Арсений Александрович. Страница 34

Да, он желал поражения не только Российской империи, которая уже ушла в историческое прошлое, но и ее реликту — армии, которую Временное правительство пыталось на скорую руку превратить из императорской в республиканскую. Окончательный слом царской государственной системы Рыков воспринимал как безусловное благо, за которое можно дорого заплатить.

4. Есть такая партия!

Несмотря на непрекращавшиеся разногласия с вождем, Рыков попал в число 105 большевиков, направленных на I съезд рабочих и солдатских депутатов, который с размахом занял три июньские недели в просторных корпусах столичного кадетского корпуса. Рыков вполне мог, собственно говоря, и не попасть на это благородное собрание, но попал. В этом можно видеть и демократизм Ленина, и его неспособность полностью контролировать партию. Они сидели рядышком — Владимир Ильич и Алексей Иванович. Правда, за первым стояла группа последователей, а за вторым — только бурное каторжанское прошлое.

Большевики на съезде, как и ожидалось, оказались в меньшинстве, но все-таки представляли значительную силу. 1090 делегатов, представлявших 305 объединенных Советов рабочих, солдатских и крестьянских организаций, 53 организации районных, областных, губернских и армейских Советов, 21 организацию действующей армии, 5 организаций флота, 8 тыловых воинских организаций. Не все делегаты объявили о своей партийности. Большевики остались на третьем месте — после эсеров (285) и меньшевиков (248). Цель очевидна — показать себя растущей силой, громко заявить о своих революционных идеях, пошуметь…

Предполагалось, что этот форум может превратиться во всевластный революционный предпарламент, который бы взял на себя власть в стране до созыва Учредительного собрания, оттеснив на второй план Временное правительство. Рыков поддерживал эту тактику. Керенскому и правым эсерам в рабочем движении уже не доверяли. Совет мог бы сформировать по-настоящему левое правительство, которое провело бы земельную реформу, приступило к национализации крупных предприятий и заключило мир с Германией. Лишь часть эсеров и меньшевиков поддерживали эту большевистскую программу. В своем выступлении Ленин, державшийся энергично и самоуверенно, прямо предложил «арестовать 50–100 крупнейших миллионеров», ввести рабочий контроль в промышленности. С этим предложением партийного лидера Рыков не спорил.

Быть может, кульминация съезда состоялась 4 июня, когда министр почт и телеграфа (гораздо позже аналогичный пост займет Рыков), «знатный» меньшевик Ираклий Церетели рассуждал о том, что съезд должен сплотить разные демократические силы, так как в современной России ни одна партия не может взять власть в одиночку, и заявил: «В России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть», Ленин крикнул с места: «Есть такая партия!» А Рыков — патентованный большевик — в глубине души был согласен с Церетели. Что поделаешь? Но на многих эта фраза (которую сегодня частенько объявляют недостоверной, легендарной) произвела тогда сильнейшее впечатление.

В дневнике впечатлительной большевички Софьи Шульги сохранилось такое свидетельство: «Вечером выступает Церетели. Дорогой черный костюм, ораторская поза, театральные жесты, в голосе величавость: Церетели очень горд своим министерским постом:

— В настоящий момент, — безапелляционно заявляет он, — в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место.

Зал притих. Церетели громко настаивает:

— Такой партии в России нет!

И вдруг:

— Есть такая партия!

Это было потрясающе…» [52]

Так и попал этот эффектный диалог в расхожие легенды и в советские учебники истории.

Потом (после крупных событий нечто подобное всегда происходит) стало казаться, что это был поворотный момент в борьбе за власть, провозглашение самых высоких претензий самой радикальной российской партии. Но это — скорее символический акт, удачное стечение обстоятельств. Тогда мало кто, кроме большевиков, не просто обратил внимание, но и надолго запомнил это восклицание. Да и Рыков считал его данью политической борьбе, не более.

Съезд избрал постоянно действующий орган — Всероссийский центральный исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов (ВЦИК), председателем которого избрали меньшевика Карло Чхеидзе — по общему мнению, «самого образованного марксиста на Кавказе». В отличие от того же Рыкова, предреволюционные годы он провел не в ссылках, тюрьмах и побегах, а на вполне комфортной должности инспектора городской больницы. Был и гласным Батумской думы, и членом городской управы. Где ему понять Рыкова — нарымского загнанного зверя? Или Ногина, проверявшего на собственном здоровье верхоянский «полюс холода»? Или Ленина, который годами не казал нос в Россию? Но надо признать, что меньшевики на съезде действовали достаточно организованно и свое преимущество реализовали, умело захватив командные высоты.

На съезде Рыков лишний раз убедился в том, в чем большевики и так не сомневались: бытие определяет сознание. Чхеидзе, конечно, был настроен куда революционнее Керенского. Например, выступал за прекращение войны. Но даже меньшевики понимали, что лидерских качеств ему не хватало. Избрание на столь важную роль осторожного и мало знавшего столичную специфику грузинского марксиста говорило прежде всего о том, что эсеровско-меньшевистское большинство боялось ленинского радикализма. Рыков сожалел, что оппонентам удалось «продавить» Чхеидзе на столь важный пост, понимая, что перехватить власть у Керенского с таким председателем будет непросто. Для бескомпромиссной борьбы он не годился.

Ленин предлагал еще один радикальный финт — провести 10 июня вооруженную демонстрацию. Возможно, у них получилось бы не просто пролетарское шествие, а настоящая демонстрация силы, которая грозила перерасти в уличную бойню. Съезд запретил эту инициативу — и ленинцы вынужденно подчинились большинству.

В итоге состоялась огромная, полумиллионная совместная демонстрация всех советских партий под лозунгами, которые в те дни хорошо были известны всем, кто мало-мальски интересовался политикой: «Вся власть Советам!» и «Долой министров-капиталистов!». Эти лозунги предложили большевики: их активность все-таки не пропала даром. Во время столь многолюдной демонстрации отчаянным анархистам удалось совершить налет на тюрьму «Кресты» и освободить шестерых своих собратьев, а заодно и большевика Флавиана Хаустова, активного армейского агитатора. Не менее важным было другое: рабочие митинги состоялись в тот день почти во всех пролетарских городах империи — и в Харькове, и в Иваново-Вознесенске, и в Нижнем Новгороде… Сплочение нескольких социалистических партий радовало Рыкова. Хотя… Ленин твердил о радикализации борьбы — но Рыков все еще осматривался в новом политическом контексте, призывая к основательности и осторожности.

^{Портрет Игоря Стравинского. Пабло Пикассо, 1920 год}

Тем временем популярность большевиков в солдатской среде росла как на дрожжах. Армия не хотела воевать, а ленинцев заслуженно считали самыми последовательными сторонниками поспешного мира. Для офицеров, настроенных воинственно, они стали настоящим наказанием. А к Советам после I съезда Рыков стал относиться, с одной стороны, серьезнее, с другой — несколько скептически. Длинный, марафонский съезд, за время которого изменилась ситуация в стране, произвел торжественное впечатление, показал мощь левого движения. Но он продемонстрировал и склонность многих респектабельных социалистов в солидных платьях к благим пожеланиям и витиеватым речам. На фоне меньшевистских бенефисов апрельская конференция большевиков уже воспринималась как пример столь любезной Рыкову деловитости.

Большевики понимали: завоевать Советы в одночасье не удастся. И лозунг «Вся власть Советам!» уже вызывал сомнения. Что толку от усиления меньшевиков? И все-таки в этом революционном органе следовало работать и наращивать силы. Прошло всего лишь несколько недель после громкого спора с Лениным — а Рыков уже несколько скорректировал свою оценку происходившего. Он все еще считал, что большевики не должны превращаться в секту, противопоставляя себя всем остальным партиям. Но уже смирился с тем, что власть у Временного правительства нужно перехватывать и, возможно, силовым путем. Все в те дни рассуждали о вооружении, искали пути, где можно подешевле и понадежнее достать что-нибудь огнестрельное, — и Рыков не в последнюю очередь. Снова аукнулся опыт 1905 года, который летом 1917-го казался таким далеким, как будто дело происходило в другую эру, «при Николае».