Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография - Замостьянов Арсений Александрович. Страница 76

Потом — несколько эпизодов с личным оттенком. Мы видим Алексея Ивановича в библиотеке, на зимней прогулке. Узнаем, что с пяти до шести он обедает и отдыхает. Спать он ложится в половине четвертого, чтобы на следующий день снова работать до изнеможения. Завершает публикацию фотография Рыкова за шахматами, чтобы всем стало ясно, что наш глава правительства — истый интеллектуал. Кстати, в 1925 году Алексей Иванович даже принял участие в сеансе одновременной игры, который дал в Москве великий кубинский гроссмейстер Хосе Рауль Капабланка. К древней игре в Советском Союзе относились серьезно — и фотография председателя Совнаркома за шахматной доской говорила о многом. Пожалуй, более комплиментарно написать о Рыкове почти невозможно. Что и говорить, с таких материалов вполне мог бы начаться «культ личности председателя Совнаркома». Кому из читателей не хотелось увидеть главу правительства в неофициальной обстановке?

^{Рукопожатие Рыкова и Дзержинского. Обложка «Огонька» [РГАСПИ. Ф. 413. Оп. 1. Д. 122]}

В узком кругу Михаил Кольцов, редактор «Огонька», рассказывал, что вскоре после выхода этого материала его вызвали в ЦК, на Старую площадь, для разговора с глазу на глаз с генеральным секретарем. Сталин уже тогда понимал, что в известной степени «русский народ — царист» и ему необходим образ лидера, главы государства, почти сакральный. Понимал и то, что таким вопреки своему характеру, но благодаря статусу мог бы стать и Рыков. Сталин похвалил «Огонек», но заметил, что «У некоторых товарищей членов ЦК есть мнение, что в журнале замечается определенный сервилизм» [116]. Кольцов сразу все понял. Ближайший номер вышел с большим портретом Сталина на обложке, стали в «Огоньке» появляться и материалы о «днях» Калинина, Сталина и других лидеров Советского Союза. О Рыкове огоньковцы тоже не забывали, но больше не выделяли его так явно.

В двадцатые годы проявился феномен советской детской литературы — от Корнея Чуковского до неведомых молодых писателей, которые в популярной форме приучали подрастающее поколение к особенностям советского строя. Они к тому времени еще не сложились, оставались аморфными, и потому задача требовала фантазии. В 1926-м, в год крупнейшего взлета Рыкова, оторвавшегося от конкурентов и крепко держащего штурвал экономики, писатель Николая Агнивцев выпустил книгу с запоминающимся названием — «Твои наркомы у тебя дома». В аннотации было написано несколько фамильярно: «стишки Н. Агнивцева, картинки К. Елисеева, К. Ротова». Этих художников — двоих Константинов — знают все ценители книжной графики ХХ века, и не только в нашей стране. И в этой скромной по полиграфии двухцветной книжке им удалось набросать характерные «дружеские шаржи» на наркомов, которых интересно разглядывать детям — как сказочных героев.

^{Рыков в книге Николая Агнивцева}

Рыкова мы видим за рабочим столом, в окружении телефонов. По одному из них он разговаривает — с полуулыбкой, одновременно что-то записывая. Внизу — переполненная корзина для бумаг. Сразу видно, что аналитическая работа в этом кабинете кипит вовсю. Рядом, на кресле, сидит пионер, с интересом наблюдающий за трудами предсовнаркома. И — стишок:

Любопытно, что, кроме наркомов, одним из героев этой книжечки стал и «всесоюзный староста» Михаил Калинин. Наверное, никогда детей с такой энергией не приобщали к политике. Любопытна судьба автора этого проекта. Николай Агнивцев вовсе не относился к молодой революционной литературной поросли. Еще до 1917-го его называли «русским Беранже». Он писал куплеты, песни, театральные зонги, лирические и юмористические стихи, а революцию не принял категорически. Для него после победы красных в Гражданской войне «революция умерла». Но в эмиграции он провел меньше трех лет — не прижился там и вернулся в СССР в 1923-м. Его почти не укоряли «белогвардейскими» стихами — такой мастер был нужен — даже если не слишком искренне восхищался наркомами. В конечном счете и идея этой книжки оказалась сильнее исполнения. Но в истории и детской литературы, и пропаганды она осталась прочно. Рыков к славословиям относился не без брезгливости, но понимал необходимость и таких изданий.

Большевики в то время вели «публичную политику» активно, с напором, хотя и в своеобразном стиле. Соревновательной открытой борьбы партий не было. Внутрипартийная дискуссия время от времени выходила на широкую аудиторию, но — далеко не в ежедневном режиме. Но в то время расцвел жанр, который условно можно назвать «доброжелательным шаржем». Лидерами жанра стали журналы «Красный перец» и «Крокодил», которые не просто выходили в свет, но и пользовались ажиотажной популярностью, в особенности среди горожан. Пропагандисты понимали, что «веселые картинки» наилучшим образом помогают превратить новых политиков в людей узнаваемых, свойских — наподобие родственников. Это важно! Кого знали «в лицо» до 1917 года? Императора, его супругу, его детей. Их изображения появлялись на страницах популярных сытинских (и не только) календарей, которые были первыми по-настоящему массовыми российскими изданиями. Знали некоторых других членов императорской семьи — великих князей. А новой власти требовалось, чтобы в народе знали добрую дюжину вождей. И постепенно частушки запели не только о Ленине и Сталине, но и, кроме прочих, о Рыкове. Алексей Иванович стал и одним из узнаваемых героев постоянных шаржей. Его уже примечали по бородке, по свободной, немного расхлябанной позе, которую художники приметили во время различных заседаний, которые проходили в то время без тени монументальности. Это и подчеркивали карикатуристы: близость советского правительства если не к народу, то к обыкновенной, массовой интеллигенции. Те же поношенные костюмы, те же простые пенсне, отсутствие орденов и мундиров. Такие шаржи должны были пробуждать чувство солидарности с новой властью — и, вероятно, достигали этой цели. В наружности Рыкова, в выражении его лица всегда подчеркивалась близорукость, озабоченность хозяйственными проблемами.

Художники не стеснялись изображать больших начальников полуголыми — правда, чаще всего они при этом выходили атлетами. По крайней мере, Рыков.

Широко известной стала композиция, опубликованная в «Красном перце» в 1923 году, еще до смерти Ленина, — «Большевики, пишущие ответ аглицкому керзону» (именно так — с маленькой буквы). Рыков изображен рядом с Калининым и Литвиновым, они сидят за столом. Мускулистой рукой Рыков похлопывает Литвинова по плечу, а лицо чернобородого председателя ВСНХ излучает азартный восторг. Написал эту картину популярнейший в то время карикатурист Л. М. — Леонид Межеричер. На этот раз он и подписался не без юмора — Межерепин.

Картину «Запорожцы» Ильи Репина — несмотря на то что он стал эмигрантом в своей финской усадьбе и бранил большевиков — в то время знали все. И карикатуристы пародировали ее многократно. О чем-то подобном в романе Ильфа и Петрова даже порассуждал Остап Бендер, размышлявший о «гениально задуманной картине „Большевики пишут письмо Чемберлену“, по популярной картине художника Репина — „Запорожцы пишут письмо султану“. В случае удачи этот вариант мог бы принести рублей четыреста… Могли встретиться чисто технические затруднения. Удобно ли будет рисовать т. Калинина в папахе и белой бурке, а т. Чичерина — голым по пояс. В случае чего можно, конечно, нарисовать всех персонажей картины в обычных костюмах, но это уже не то. — Не будет того эффекта! — произнес Остап вслух».