Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография - Замостьянов Арсений Александрович. Страница 91

А может быть, Алексей Иванович просто стал осмотрительнее — по возрасту, который давал о себе знать. Рыков образца 1928 года шел на конфликт только в том случае, когда считал его неизбежным. Как в случае с попыткой раздуть Шахтинское дело во всесоюзное «спецеедство» (тогда все понимали, что означает этот термин — борьбу с профессионалами старой школы). В то же время он не отказывал Сталину в праве на корректировку экономической программы. Тем более что экономика в советском государстве была неотделима от партийной политики.

Пока вожди спорили и мирились, план по хлебозаготовкам снова не выполнялся. Одни говорили — из-за прекращения «чрезвычайных мер», другие — из-за упадка в хозяйствах, к которому привели те самые чрезвычайные меры. Стратегические вопросы должен был решить ноябрьский Пленум ЦК. Накануне его открытия Бухарин, Рыков и Томский, недовольные развернувшейся против них кампанией, снова заявили о желании уйти в отставку. Но тогда это скорее было угрозой.

Пленум открылся 16 ноября с доклада Рыкова «О контрольных цифрах на 1928–1929 гг.». Затронув вопрос о темпе хозяйственного развития, он прямо заявил, что «нельзя думать так, что каким-то „законом“ всего переходного периода является постоянное возрастание темпа или даже удержание из года в год одного и того же темпа».

Затронул он и проблему критериев в определении кулака. Рыков поведал: «Вот по каким признакам зачислялись в „индивидуалы“, т. е. в верхушку кулацкого слоя, — производство ценных с.-х. культур, большое количество молодняка, наличие нового дома, изготовление и продажа односельчанам радиоприемников, наличие племенного скота, хорошая обработка земли, использование в прошлом наемных рабочих, наличие своего сельскохозяйственного инвентаря, занятие не в этом году, а когда-либо в своей жизни торговлей и т. д.».

Конечно, хорошая обработка земли как критерий в определении принадлежности к кулачеству — это звучит впечатляюще.

Рыков, по существу, выступал в защиту НЭПа, охарактеризовав прошедшие 5 лет как в целом успешные. Ведь у нас наконец ВВП промышленности превысилВВП сельского хозяйства. Когда мы могли об этом мечтать? При этом председатель Совнаркома сетовал на замедление в развитии сельского хозяйства при росте городского населения и необходимости экспорта. Выступление получилось достаточно противоречивое, не без слабых мест. Но Рыков не забывал и про политические козыри: излишнее увлечение административными мерами, поспешное огосударствление он решительно отнес к троцкизму. Троцкисты, по его мнению, могут усилиться, спекулируя на экономических трудностях и противоречиях. Алексей Иванович также заметил, что «правых уклонистов» нельзя отметать от партии, что среди них немало полезных специалистов. Себя он при этом к «уклонистам» не относил. Но самые спорные тезисы рыковского выступления касались темпов роста промышленности. Он считал экономической утопией постоянный усиленный рост в «геометрической прогрессии». С этими положениями выступления председателя Совнаркома согласился только Глеб Кржижановский, академично предложивший не менять устоявшегося курса. Ян Гамарник, известный армейский комиссар, в то время возглавлявший ЦК КП(б) Белоруссии, внушительно заявил, что внешняя обстановка заставляет нас усиленно развивать промышленность. Идею усиленной индустриализации предсказуемо отстаивал и Куйбышев. Другие ораторы нападали на нэпмана и кулака… Виссарион Ломинадзе — бывший первый секретарь грузинского ЦК, работавший в Коминтерне, — наиболее резко выступил против Рыкова, сравнив его выступление с бухаринскими «Заметками экономиста», внесшими сумятицу в партийную жизнь. В глазах Ломинадзе Алексей Иванович, несомненно, был правым уклонистом. Рыков не сдался. В заключительном слове он жестко ответил оппонентам, приравнивая левачество и нападки на середняка к контрреволюции.

Другим полем боя правых со всеми остальными партийцами оставалась Московская партийная организация, которой руководил Николай Угланов — еще не раскаявшийся сторонник правых. Товарищи из группы Сталина — Ворошилов, Орджоникидзе — немало времени и сил потратили на увещевания Угланова, пытаясь перетянуть его на свою сторону. Но — первое время — тщетно.

^{Калинин, Молотов и Угланов. 1927 год [РГАСПИ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 58. Л. 93]}

В сентябре 1928 года Угланов выступал с докладом «О ближайших задачах московской организации» на Пленуме МК и МКК ВКП(б). Содержание этого выступления абсолютно не устроило Сталина. В результате он от имени ЦК настоял на внесении в текст нескольких поправок принципиального характера. Опубликовали доклад в сильно переработанном виде.

2 октября на бюро МК после острой дискуссии был утвержден текст открытого письма ко всем членам Московской организации ВКП(б). Сторонникам генсека хоть и со скрипом, но все-таки удалось включить в него положение о необходимости борьбы с правым уклоном и примиренческими настроениями.

Оказалось, что в Москве у правых осталось немало сторонников. Спокойно взирать на такой ход событий были согласны вовсе не все противники политики генерального секретаря. Уже на следующий день на собрании партактива Рогожско-Симоновского райкома выступил его секретарь Пеньков. Он настаивал на тех формулировках, которые прозвучали на сентябрьском Пленуме Московского комитета партии. Кроме того, 12 октября Пеньков собрал закрытое собрание своих сторонников из числа членов бюро райкома. Он ориентировал их на то, чтобы на предстоящих партсобраниях они добивались одобрения сентябрьских решений. Добавим, что схожую линию в начале октября в Краснопресненском и Замоскворецком райкомах проводили их секретари Рютин (он сыграет в будущих событиях весьма важную роль) и Куликов.

Емельян Ярославский впоследствии сравнивал происходившее в Москве «с методами работы ленинградской оппозиции ее первоначального периода, когда в районах Замоскворецком, Краснопресненском и Хамовническом руководящие товарищи собирали узкий актив и накачивали насчет того, что нынешние затруднения являются результатом неправильной политики, неправильного руководства, и говорили о том, что необходимо изменить как самую политику, так и руководство».

Противники правых ответили мобилизацией своих сторонников. 16 октября группа активистов Рогожско-Симоновского района в количестве 58 человек обратилась с письмом в райком, одновременно направив копии в МК, ЦК и ЦКК ВКП(б). Действия сторонников Пенькова в письме расценивались как попытка «вести фракционную работу в духе правого уклона и примиренчества с ним, направленную против принципиальной линии ЦК». При этом особо подчеркивалось, что эти действия «не выражают мнения нашей организации».

18 октября Политбюро принимает обращение «Ко всем членам Московской организации ВКП(б)». В нем говорилось, что «отдельные члены МК и руководители некоторых районов проявили за последнее время известную неустойчивость и колебания в деле борьбы с правыми уклонами от ленинской линии, допустив неприемлемое для большевистской партии примиренческое отношение». Но далее с удовлетворением признавалось, что в письме от 2 октября МК «уже принял все необходимые меры для исправления допущенных отдельных ошибок». В результате этого ЦК осудил «как не соответствующие действительности» разговоры о том, что МК противопоставляет себя ЦК. Бросив в бой большие батальоны, Сталин выиграл это отчаянное сражение с правыми. И, думается, активность московской организации, в которой традиционно сильны были сторонники Рыкова и Бухарина, сослужила дурную службу председателю Совнаркома. Генеральный секретарь мог посчитать, что за спинами Пенькова со товарищи стоят лидеры правых — а значит, Рыков переходит границы, агрессивно действуя на партийной территории — в епархии Сталина. Так председатель Совнаркома из союзника превратился в оппонента, а из оппонента — почти во врага.