Двоюродная жизнь - Драгунский Денис Викторович. Страница 16

– Да как же его не помнить! Бунин Семен Филиппович наше отделение создал и тридцать лет руководил!

а если это любовь?

Двое

Крик за окном: хриплый, злобный и требовательный; обнаглевший мужик так орет, бывает, на свою бабу.

Смотрю из окна. Так и есть. На скамейке сидит парочка: откормленный парень лет сорока и девушка – худенькая, помоложе. Между ними – раскрытый рюкзак, из которого она торопливо достает бутылку и пластиковые стаканчики. Он погоняет ее криком: «Сука!», произнося вот так: «Сэка!» Она дрожащими руками наливает ему и себе. Он выпивает, отхаркивается и кричит: «Сссэээка!! тля! нах… ну, ссэка!» Она наливает еще стакан, уже только ему, он пьет, она протягивает ему закусить, что-то в салфетке, он бьет ее по руке – «Идинаххх, сэка!» – и кидает стакан наземь.

Она прячет бутылку и не съеденный бутерброд назад в рюкзак, нагибается – она очень худая и стройная, маленького роста, – вежливо подбирает стакан, кладет его в урну. Потом надевает рюкзак. Помогает своему повелителю встать со скамейки.

Они уходят. Он харкает, плюется, шатается и кричит «ссэка нах!!!» Она держит его под руку.

Сейчас мне скажут: а вдруг это любовь?

А я разве спорю? Любовь, мои дорогие, любовь…

наши вашим не пляшут

Двоюродная жизнь

Когда у Гали умер муж, она испугалась пустоты жизни, тем более что их сын насмерть разбился на машине за полтора года до этого. Галя никого не хотела видеть. Она часами ходила по дому, то останавливаясь у книжных шкафов, то присаживаясь в кресло на втором этаже, где была комната сына, то ничком бросаясь на диван в кабинете мужа. Потом переворачивалась на спину и долго лежала так. «Галина Евгеньевна! – тихо раздавался за дверью голос домработницы. – Галина Евгеньевна, чаю или кофе?» Галя садилась, стискивала голову руками. Потом отвечала, что ничего не надо, что она сама скажет, когда захочет. Ложилась снова и думала, вспоминала.

И вот вспомнила, что у мамы была сестра по отцу, неудачная Таня, так звала ее мама: институт не окончила, потому что родила девочку непонятно от кого, маялась в бараке на окраине Воронежа, приехала в Москву по лимиту, работала десять лет на стройке и выцарапала у этой жизни однушку в Люберцах.

То есть Таня – это ее тетя. А Танина дочь – ее двоюродная сестра.

Галя их нашла.

Сестру звали Света. Она была ровесница Гали – те же сорок два. Она пошла по стопам своей мамы: бросила техникум, потому что родила от любимого мужчины. Который растворился в тумане, даже не принеся цветочков в роддом. Работала в ателье ремонта и подгонки. А дочку ее Машу – то есть племянницу Гали – выгнали из торгового колледжа за двойки и прогулы, но она не горевала и собиралась сниматься в сериалах в роли молодой жены миллионера.

Поэтому ей сначала очень понравилась богатая тетя с трехэтажной дачей и пакетом акций «Лыбытнорской Меди».

Но быстро разонравилась. Потому что тетя заставляла читать книжки, правильно краситься, делать достойный маникюр и готовиться в институт. Тетя звонила в половине восьмого утра: «Ты уже сделала зарядку?» Они все на Рублевке такие дуры? Или это у нее от недотраха?

Один раз, когда Галя приехала к ним в Люберцы с подарками и разговорами, она ей так прямо и крикнула в лицо: «Найди себе мужика, забери свои айфоны, только отстань, отлипни!»

Крикнула и убежала.

А Галя осталась ждать Свету.

– Спасибо тебе, конечно, – перебила ее Света, когда Галя в который раз стала терпеливо объяснять, что девочке пора браться за ум. – Спасибо за подарки, и вообще. Но только не получится ничего.

– Но почему?

– Мы по-своему живем. По-нашему. По-твоему уже не научимся. Поздно ты схватилась.

– Я разве виновата? – вспыхнула Галя.

– Что ты, что ты, – примирительно сказала Света. – Все нормально. Ты только не приходи к нам больше. И не звони.

– Но ты мне пообещай, – сказала Галя. – Если вдруг что-то срочное. Если вдруг совсем трудно будет, если что-то случится, не дай бог, конечно… Ты обязательно дай знать. Я обязательно помогу.

– Не дождешься, – сказала Света.

завтра – это позавчера, о котором забыли сегодня

Яхта из чистого золота

– Как место называется? – спросил Кирилл.

– Капитанская, – сказал шофер.

– Деревня?

– Хрен теперь разберет. Поселок, по карте. Был когда-то поселок. Городского типа. Но вообще да, деревня реально.

– Вот ведь название какое! – засмеялся Кирилл. – Деревня, а Капитанская.

Мужик, сидевший впереди, стал объяснять Кириллу, а заодно шоферу и охраннику – охранник сидел сзади, пристегнувшись к Кириллу наручниками, – что когда-то, чуть ли не в восемнадцатом веке, весь этот огромный кусок земли, с лесами, полями и озерами, принадлежал отставному адмиралу Мордвинову: царский подарок. Адмирал переназвал все деревни по своему военно-морскому вкусу: Шкиперская, Маячная, Гардемаринская и так далее. Смешно, конечно. Но люди привыкли. Деревня Капитанская выросла в село, потом даже в городок. А теперь всё обратно.

Он рассказывал обстоятельно, сверяясь с затрепанной книгой, которую вытащил из портфеля. Краевед-любитель, наверное. Провинциальный интеллигент.

Старый джип, в котором они ехали, остановился у столба; на столбе торчал жестяный прямоугольник с надписью: «Капитанская». Жесть заржавела, буквы облезли, но прочитать можно.

– Отстегни его, пускай вылазит, – вдруг сменив тон с умного на грубый, сказал главный мужик. Охранник отщелкнул наручник с запястья Кирилла. – Вылазь, говорю! Приехали!

Кирилл вышел, огляделся. Кругом были пустые поля, поросшие кустами. Две девки в коротких сарафанах тащили на веревке козу. Невдалеке под тусклым солнцем сверкало мелкое озеро, заросшее камышом. На берегу стояла какая-то хрень, похожая на здоровенную цистерну, с толстой трубой, которая ныряла в воду.

– Это что? – неизвестно зачем спросил Кирилл.

– Илосос, – сказал охранник. – Уже лет семь не работает. А то брали ил на удобрение. Сапропель, блин! – Ему почему-то было весело. – И еще футляры для гаджетов шили. Кожаные. Качество люкс. Типа фабрика. Теперь всё!

– Откуда знаешь? – нахмурился главный мужик.

– Да я сам отсюда!

– А не звездишь? – спросил главный, подмигнув. – Забожись!

– Сука буду! – заржал шофер. – Век воли не видать!

– Простите, – повернулся к нему Кирилл. – Если вы отсюда, может быть, у вас здесь остались друзья, знакомые? К кому бы я мог обратиться?

– Шел бы ты лесом! – с неожиданной злобой сказал шофер. – Вон туда!

Вбок от дорожного указателя вела глинистая тропинка.

– Тут с полверсты, – подтолкнул Кирилла главный. – Давай, не телепайся! – он кинул Кириллу тощий рюкзачок. – Резвей ползи! – вдруг заорал он. – Пристрелю! Не ссы, шучу, шучу.

Громко плюнул Кириллу вслед. Кирилл не обернулся; услышал, как захлопнулись дверцы, джип развернулся и уехал.

Он подождал полминуты. Расстегнул рюкзак, посмотрел, что там. Две пачки галет, пакет леденцов. Аптечка: бинт, йод, сода, аспирин. Кружка, миска, ложка. Смена белья. Рубашка, куртка и брюки. Галоши. Папка с документами: паспорт, свидетельство о прививках и – самое главное – приговор суда. Безнадежные буквы – «СЖ». Отныне ему предписано жить скромной жизнью. «СЖ» – это было хуже, чем «ТЖ», трудовая жизнь, когда можно официально работать, платить налог, отчислять на пенсию. Получать не выше среднего по стране. Но хоть так. А «СЖ» – поденщина или огород.

Такое наказание придумала Новая Честная Власть, когда свергли Антинародный режим. Если на ком была кровь борцов с режимом – тех вешали. На ком крови не было, но было преступление по старому закону – в лагерь. А остальных, которые без преступлений, но чуждый элемент, – полная конфискация всего имущества и навечно в бедную жизнь. Жить в маленьком городке, работать за скудную зарплату, или вообще – Христовым именем. Попировали за счет народа – получите сдачу.