Право первой ночи - Красавина Екатерина. Страница 13

Антонина Петровна посмотрела на меня, потом на взъерошенную курицу и тихо сказала:

— Ксюша, на сегодня все. Спасибо тебе. Я поговорю с этой молодой девушкой наедине. Как вас зовут?

— Аврора.

— Я побеседую с Авророй.

— Через час я зайду к вам проверить, все ли в порядке. — В голосе женщины прозвучали угрожающие нотки. Очевидно, она чувствовала себя полновластной хозяйкой над больной парализованной женщиной.

— Хорошо.

Когда мы остались одни, я достала из сумки книгу и молча протянула ее Антонине Петровне. Она прижала книгу к груди и залилась слезами. Мне стало неловко, и я заерзала на стуле. Я вдруг с ужасом ощутила, что совершенно не знаю, о чем говорить. Банальные слова утешения — глупо, рассказывать о том, какой Ольга была замечательной, — бестактно. Да и не соответствовало истине. Я ведь знала ее совсем немного. Так что получалась ложь в квадрате. Но неожиданно Антонина Петровна сама пришла мне на помощь:

— Вы сказали, что работали с Олей? Она мне рассказывала о вас.

Вот те и на! Интересно, что же рассказывала обо мне Ольга? Что я — мямля и рохля, неожиданно свалившаяся ей на голову?

— Она говорила мне, что вы очень робеете; но быстро освоились с работой. Способная, так она говорила о вас.

Надо же! Ольга, суровая Ольга, выдала мне такую лестную характеристику! С чего бы это? На работе она не проявляла ко мне никаких нежных чувств! Или она носила двойную маску: на работе была одной, а дома — другой?

— Я хорошо относилась к Ольге. Она была моей наставницей, — промямлила я.

Наверное, в первое время вам доставалось от нее? — неожиданно задала вопрос Антонина Петровна.

Я не знала, что ответить.

— Да нет, все было нормально.

— Характер у моей девочки был волевой, решительный. — Глаза Ольгиной матери увлажнились.

— Не надо, — тихо сказала я. — Не надо, прошу вас.

— Да-да, конечно. — Антонина Петровна вынула платок из-под подушки и протерла глаза. — Извините.

— Нам всем тяжело. На работе ее ценили. Антонина Петровна смотрела куда-то мимо меня.

— Если бы знать, если бы знать, — с расстановкой произнесла она и покачала головой.

— Вы о чем?

Антонина Петровна посмотрела на меня, но ничего не сказала. И вдруг она начала задыхаться. Глаза закатились, рот широко раскрылся. Словно ей не хватало воздуха.

Я страшно перепугалась.

— Антонина Петровна, Антонина Петровна… — Я вскочила со стула и в растерянности склонилась над ней. — Что делать? Может, вам нужно какое-нибудь лекарство?

— Да. В соседней комнате. Капли. На столике в углу. Здесь уже лекарства не помещаются. — И она с горькой улыбкой обвела рукой небольшой стол, придвинутый к кровати. На нем стопкой лежали упаковки таблеток и теснились всевозможные пузырьки.

Я кинулась в соседнюю комнату. Я поняла, что это была комната Ольги, как только переступила порог. Интерьер жилища вполне отражал Ольгин характер: решительный и непреклонный, без сантиментов и слюнявости. Комната была оформлена в стиле хай-тек: много металла, во всем строгая геометрия. Все рационально и продуманно.

Я кинулась к столику в углу. На нем стояла коробка с лекарствами, и я лихорадочно стала перебирать их. Но нужное лекарство не находилось. И тут я наткнулась на белый конверт. Я решила, что там лежат медицинские рецепты, и открыла его. Но там было другое. Фотография. Три женщины, сидящие в креслах. Ольга. Другая девушка. И полная брюнетка лет сорока с крупными круглыми глазами. Фотография была цветной, но нечеткой, как будто снимал любитель. Судя по всему, снимок был сделан несколько лет назад. Я смотрела на Ольгу и не узнавала ее. Это была она и не она. Во-первых, волосы были длинными, а не короткими. Во-вторых, черты лица были нежней, мягче… И что меня поразило больше всего, Ольга улыбалась. Суровая неприступная Ольга улыбалась. Это было так неожиданно, словно знаменитый египетский сфинкс вдруг заговорил человеческим голосом или луна стала светить одновременно с солнцем. Я смотрела на фотографию как завороженная, забыв обо всем. И тут меня позвала Антонина Петровна:

— Аврора! Вы нашли лекарство?

— Сейчас, сейчас, — солгала я. — Одну минутку. Я собиралась положить конверт на место, но здесь, неожиданно даже для меня самой, рука дернулась, и я спрятала этот конверт за пояс брюк. Кто водил моей рукой в этот момент? Провидение? Судьба? Нечто мохнатенькое с рожками? Я до сих пор не могу дать ответа на этот вопрос.

Наконец я нашла нужное лекарство и принесла его Антонине Петровне. Она приняла его и запила водой.

— Слабею, — призналась она. — Я так переживала, что становлюсь все большей и большей обузой для Ольги. Она молодая, ей надо было свою жизнь устраивать. А тут я со своими болячками…

Внезапно я почувствовала невероятную жалость и к Антонине Петровне, и к убитой Ольге, и к самой себе, живущей в тесном курятнике с полоумным палаткой, шалавной сестренкой и равнодушной матерью. Если только хорошенько вдуматься, как же большинство людей несчастны! И как они счастливы, что не задумываются об этом.

— Аврора! — окликнула меня Антонина Петровна. — Что с вами?

— Да так… разные глупости в голову лезут.

— Приходите ко мне. Хотя бы иногда. Мне тогда будет не так одиноко.

— Хорошо. — Я поднялась со стула. — Я приду. Я обязательно приду к вам.

— Можно без звонка.

— До свидания.

— Дверь захлопните посильнее. Это нетрудно. Так я и сделала.

Дома меня ждал «веселенький приемчик». Мать обозвала «бездельницей», отец — «беспутной девкой». Ники не было. А к отсутствующим претензии не предъявляются. Логично и понятно. В таком случае мне надо ночевать на вокзале и как можно реже бывать дома. Но я лукавила. Ника была любимицей родителей, и, если бы она даже торчала все время дома, ее бы никто не тронул. Это я — вечный козел, точнее, козлиха отпущения.

Пройдя в свою комнату, я расположилась на диване и собиралась внимательно рассмотреть фотографию, но тут послышался голос матери:

— Ужинать будешь?

— Нет. Я поела.

— Где?

— На улице. — И это была чистая правда. Я купила чипсы с беконом и бутылку кока-колы. И умяла все это в какой-то подворотне.

Мать никак не отреагировала на мои слова, и я поняла, что она отстала от меня. На время.

Я достала фотографию из конверта. Зачем Ольга хранила ее в коробке с лекарствами? А не в альбоме или другом более подходящем месте? Рациональная, расчетливая Ольга, у которой все в жизни было разложено по полочкам, взвешено и обмерено, ничего не делала просто так. Я чувствовала себя заинтригованной. Но на ум ничего не приходило. Мозги жидковаты, решила я. Не для тебя, девочка, эта задачка. Сиди второгодницей в первом классе и не рыпайся.

Я перевернула фотографию. Там карандашом было написано: «Мы у Маргариты Грох». И все. Кто такая Маргарита Грох? И что связывало ее с Ольгой и другой девушкой?

Я вгляделась в изображение второй девушки. Длинные каштановые волосы. Ярко накрашенные губы. Немного испуганный вид, который она пыталась скрыть за нарочитой бравадой. Кто эти люди?

Я решила оставить свои шерлокхолмовские потуги и убрала конверт с фотографией в свой ящик письменного стола. И тут я увидела, что журнал «Ритмы жизни» исчез. Раньше он лежал на журнальном столике, но потом я убрала его к себе. Я перерыла весь ящик. Потом другой, третий. Ничего. Не мог же он испариться в воздухе? Куда он, черт побери, делся? Может, его прихватила Ника? С нее все станется. Взять чужую вещь без спроса и разрешения в ее стиле. Еще ходя пешком под стол, она брала мои игрушки и прятала от меня. За что была пару раз побита. Потом родители побили меня.

Я вышла в большую комнату.

— Пап! А пап! — Привычный лунный мячик блеснул из-за ширмы.

— Что надо?

Только так: «Что надо?» Без всяких там нежностей и сантиментов.

— Ты не брал мой журнал?

— Какой журнал?

— «Ритмы жизни».

— Конечно, нет. Как ты можешь задавать такие вопросы родному отцу? Ты думаешь, что я унижусь до того, что буду тайком брать у тебя журналы? Зачем мне это надо?