Ромеи и франки в Антиохии, Сирии и Киликии XI–XIII вв. - Брюн Сергей Павлович. Страница 99

В Мамистре короля Иерусалимского — как союзника и сородича императора ожидал совершено иной прием, кардинально отличавшийся от того, которого «удостоился» князь Рено. Оказавшись в Мамистре, Бодуэн III, верхом, «в сопровождении царских жезлоносцев и знатнейших римлян», был препровожден в резиденцию Мануила. Там король Иерусалима принес оммаж василевсу, получил от него поцелуй мира и был посажен близ василевса, правда на более низком кресле [1460]. Сидеть близ ромейского василевса и так было великой честью, а на «более низком кресле», одесную Мануила, оказывались практически все монархи, включая короля Франции Людовика VII Молодого (в 1147 г.). Император Мануил I оказал своему вассалу достойное гостеприимство, и король Иерусалимский оставался в Мамистре на протяжении десяти дней, ежедневно встречаясь, пируя и участвуя в охотах с василевсом [1461]. В скором времени Бодуэн III был отпущен в Антиохию, куда доставил дары императора: «двадцать две тысячи иперпиров (…), три тысячи марок серебра, и это, не считая одежд, бархата и драгоценных сосудов» [1462]. Однако в качестве «почетного гостя», а точнее — заложника, король Иерусалимский должен был оставить при дворе василевса своего младшего брата — Амори, графа Яффы и Аскалона [1463].

Во время личных встреч и переговоров с Мануилом вМамистре, король Бодуэн III смог добиться пересмотра и значительного смягчения условий договора, заключенного предшествующей осенью князем Рено [1464]. Подробности переговоров императора Мануила с королем Бодуэном III, так же как и условия договора, ранее заключенного между василевсом и князем Рено, известны преимущественно благодаря книге Иоанна Киннама. Большинство других авторов (Гильом Тирский, Никита Хониат, Михаил Сириец, Смбат Спарапет) оставляют лишь самые общее описание этих событий. Согласно же «Краткой истории…» Киннама, «антиохийцы недовольны были договором Ренальда относительно количества войска, которым обязывались помогать василевсу, — потому что город не имел прежней силы, — и относительно архиерея, чтобы он присылаем был в Антиохию из Византии, и по сему поводу пришли просить василевса, то Балдуин ходатайствовал перед ним и об этом деле и, как скоро заметил, что василевс не сильно отказывает, тотчас велел послам пасть к его стопам. Тогда, размыслив, который из двух (предметов прошения) приносит римлянам более чести, василевс тут же дозволил антиохийцам вооружать для службы себе меньшую дружину (…), а архиерея не дозволил принимать ни откуда более, как из Византии. Выслушав это с удовольствием, послы были отпущены в город» [1465]. Стоит отметить, что здесь придворный византийский историк допускает явное лукавство; во время переговоров с Бодуэном III василевс Мануил пошел на уступки как в вопросе о поставляемом антиохийском войске, так и в вопросе о патриархе. Православный Патриарх Антиохийский — Афанасий I Манасси до 1165 г. оставался в Константинополе, а в период «триумфального» пребывания императора Мануила в Антиохии, единственным патриархом, объединявшим под своей канонической властью латинские, греческие и мелькитские церкви франкской Сирии, оставался латинский Патриарх — Амори де Лимож. Подробнее вопрос об Антиохийском патриаршестве и его значимости для восточной политики Комнинов будет рассмотрен в следующей главе.

Если же отвлечься от великодержавного пафоса, переданного Киннамом, легко заметить, сколь значимыми были уступки василевса и насколько явным было его стремление умилостивить признавших сюзеренитет империи франкских государей Антиохии и Иерусалима. Капитуляция и оммаж Рено де Шатильона обеспечили неприкосновенность земель Антиохийского княжества и признание прав Рено на престол. Благоволение Мануила I Комнина к Бодуэну III Иерусалимскому и заступничество молодого короля привели к смягчению условий о воинской повинности антиохийского князя и его баронов, а также к временному отказу василевса от восстановления православного патриаршества в Антиохии. Более того, в период «стояния» в Мамистре василевс Мануил, вняв просьбам короля Бодуэна III, франкских баронов и военно-монашеских орденов, даровал прощение и бежавшему в горы Тавра Торосу II Рубениду. Смбат Спарапет, во многом следуя хронике Григория Пресвитера, описывает, как «король Иерусалимский, увенчанный крестом братства, и все христиане пришли к императору Мануилу и смиренно просили его примириться с Торосом, сыном Левона», восхваляя всевозможные его добродетели и отмечая, что армянский князь «отстаивал интересы всех христиан (…). Император, ради них, простил Торосу все его преступления и пожелал лично увидеть его» [1466]. Торос II прибыл в Мамистру и, согласно сходному описанию Гильома Тирского, принес клятву верности василевсу [1467].

Можно вернуться и к описаниям Киннама: «Торос сперва убежал в пустынные места и Таврские горы, а потом, когда Балдуин стал просить василевса и о нем, явился в римском лагере жалким просителем. Приняв его, василевс причислил к римским подданным и, наконец, прекратил войну» [1468]. У него были отторгнуты отвоеванные ромеями равнинные города, однако он смог, как имперский вассал, сохранить обширные владения в Нагорной Киликии. По завершении переговоров Торос II получил титул «севаста» [1469]. Торос «пробыл при императорском дворе несколько дней, после чего император приказал ему отправиться в свои владения и собрать должные запасы продовольствия — овец, буйволов, коров, кабанов, оленей и статных арабских коней — для императорской армии. Все эти дары Торос преподнес императору, и тот был доволен щедростью Тороса, простив ему все преступления, совершенные в отношении греков» [1470]. Таким образом, два главных «разорителя Кипра», против которых и снаряжался великий восточный поход Мануила, оказались в числе привилегированных имперских вассалов, получивших от василевса признание гарантии безопасности и подтверждение прав на господство в их землях. Киликийские стада и табуны, предоставленные ромейской армии Торосом II, искупили, в глазах василевса, кровь киприотов и отрезанные носы греческого духовенства; час унижения Рено оказался более значимым, чем многодневные страдания сотен жителей Кипра. Если же абстрагироваться от идеи непременного, праведного «воздаяния», то нельзя не отметить, что столь крайне щедрое отношение Мануила к сирийским франкам и киликийским армянам было вполне разумным.

Перед ромейским василевсом предстала вполне четкая альтернатива. Он мог истощать военные и экономические ресурсы империи в бесплодной войне в северном Леванте, обескровив весь христианский Восток; или же, он мог признать обосновавшиеся на восточных рубежах Византии княжества франков и армян как вассалов империи, откликаясь на их нужды и довольствуясь действенным военным союзом и утвержденным сюзеренитетом. Мануил, на которого, вероятно, повлияли неудачи его предшественников, а также собственная неудачная попытка присоединить земли Эдесского графства, склонился ко второму решению, которое в гораздо большей степени соответствовало общим интересам латинских и византийских христиан Востока. Ни одна пядь земли Антиохийского княжества не пострадала; государство Рубенидов — лишившись большей части завоеванных территорий, все же не было уничтожено (как это было в 1137–1138 гг.). Очевидно, что после войн 1100, 1104, 1137, 1142 и 1144 гг., после многочисленных прецедентов франко-нормандской агрессии, василевс осознал, что дальнейшее продвижение в пределы Леванта ничем не оправдано. Тюрки по-прежнему господствовали в сердце Анатолии; в Сирии шло объединение разрозненных сельджукских эмиратов под властью Зенгидов; наконец, Египет — с его людскими и экономическими ресурсами, оставался во власти мусульман. В подобном положении, ведение войны с латинянами за Антиохию и приморские земли северной Сирии оказалось бы безумием. Христианский Восток и так уже пострадал от предшествующих войн между антиохийскими франками, киликийскими армянами и ромеями.