Тайны Космера (сборник) (ЛП) - Сандерсон Брэндон. Страница 10

Шай вручила Гаотоне печать и позволила ее рассмотреть.

— Каждая из тех печатей, что мы сегодня проверим, изменит определенную мелочь в вашем прошлом или во врожденных чертах характера. Поскольку вы не Ашраван, изменения не схватятся. Но вы с ним достаточно схожи, и некоторое время печати продержатся, если я все сделала правильно.

— Хочешь сказать, это… образчик души императора? — спросил Гаотона, изучая печать.

— Нет. Лишь подделка малой ее части. Я даже не уверена, сработает ли итоговый вариант. Насколько известно, в точности такого никто раньше не делал. Есть сведения о мастерах, которые подделывали чужие души ради… гнусных целей. Я опираюсь на это знание. Если печати продержатся на вас хотя бы минуту, на императоре они будут держаться намного дольше, так как подстроены под его прошлое.

— Малая часть его души. — Гаотона вернул печать. — Значит, эти проверки… эти печати не для итогового варианта?

— Нет, но удачные узоры я встрою в основную модель. Представьте, что печати — отдельные буквы на большом свитке. В конце я сложу их воедино и расскажу историю. Историю о характере и прошлом человека. К сожалению, даже если подделка схватится, появятся мелкие отличия. Советую начать распространять слухи о ранении императора. Ничего серьезного, но намекните на сильный удар по голове. Это объяснит несоответствия.

— Уже ходят слухи о его смерти. Их распространяет фракция «Слава».

— Дайте понять, что он просто ранен.

— Но…

Шай подняла печать.

— Даже если я совершу невозможное, что, заметьте, удавалось мне только в редких случаях, у подделки императора будет недоставать воспоминаний. Останутся только те, о которых я прочитала или догадалась. Все частные беседы, а их было много, подделка не воссоздаст. Можно наделить его умением притворяться, в таких вещах я хорошо разбираюсь, но на одном притворстве далеко не уедешь. В конце концов кто-нибудь обнаружит провалы в памяти императора. Распространите слухи, Гаотона. Без этого не обойтись.

Он кивнул и, закатав рукав, подставил руку. Шай занесла печать, и Гаотона со вздохом зажмурился и кивнул еще раз.

Шай прижала печать. Как всегда, когда печать соприкасалась с кожей, казалось, что она вжимается в нечто твердое, будто рука арбитра обернулась камнем. Печать слегка вдавилась. Странное ощущение, когда работаешь с живым человеком. Шай провернула печать и отняла, оставив на руке Гаотоны красный оттиск. Потом вытащила карманные часы и принялась наблюдать за стрелкой.

Оттиск испускал слабые струйки красного дыма. Это случалось, только когда печать ставили на живое существо. Душа сопротивлялась перезаписи. Впрочем, оттиск не исчез сразу, и Шай облегченно вздохнула. Хороший знак.

Интересно, если попробовать такое на императоре, воспротивится его душа вторжению? Или наоборот, примет печать, желая исправить все, что пошло не так, как то окно, желавшее вернуть былую красоту? Шай не знала.

Гаотона открыл глаза.

— Сработало?..

— Пока держится.

— Я не чувствую никакой разницы.

— В этом и смысл. Если император ощутит влияние печати, то поймет: что-то не так. А теперь отвечайте не задумываясь первое, что придет в голову. Какой у вас любимый цвет?

— Зеленый.

— Почему?

— Потому что… — Гаотона умолк, склонив голову набок. — Потому что вот так.

— А что ваш брат?

— Я его почти не помню, — пожал плечами Гаотона. — Он умер, когда я был совсем маленьким.

— Хорошо, что он умер, — обронила Шай. — Император из него получился бы никудышный, если бы его выбрали в…

Гаотона вскочил со стула.

— Не смей злословить о нем! Да я тебя… — Он застыл, бросив взгляд на Зу, когда тот встревоженно потянулся за мечом. — Я… Брат?..

Печать истаяла.

— Минута и пять секунд, — сказала Шай. — Неплохо.

Гаотона поднес руку ко лбу.

— Я помню брата. Но… у меня нет братьев, и никогда не было. Я помню, как боготворил его, помню, как было больно, когда он умер. Столько боли…

— Это пройдет, — успокоила Шай. — Все ощущения улетучатся, как отголоски дурного сна. Через час вы с трудом вспомните, что вас расстроило. — Она сделала пару пометок. — Думаю, вы отреагировали чересчур резко, когда я оскорбила память вашего брата. Ашраван его боготворил, но держал свои чувства глубоко внутри, и чувствовал вину, поскольку считал, что из брата мог выйти лучший император.

— Что? Ты уверена?

— В этом? Да. Печать придется немного подправить, но в целом она удалась.

Гаотона сел обратно. Его старческие глаза словно пытались пронзить Шай насквозь, докопаться до самых глубин.

— Ты очень хорошо разбираешься в людях.

— Это одна из первых ступеней обучения. До того, как нам позволяют хотя бы прикоснуться к духокамню.

— Какой потенциал… — прошептал Гаотона.

Шай подавила вспышку раздражения. Как он смеет смотреть на нее, будто она впустую растрачивает жизнь? Она любит подделывание. Это так захватывающе — жить, добиваясь успеха собственным умом. В этом ее призвание. Ведь так?

Шай подумала об одном особенном знаке сущности, запертом вместе с остальными. Она ни разу его не использовала, хотя он был самым ценным из пяти.

— Давайте проверим следующую.

Шай сделала вид, что не обратила внимания на взгляд Гаотоны. Не до обид. Тетушка Сол всегда говорила, что для Шай самая большая опасность в жизни — гордыня.

— Ладно, — согласился Гаотона. — Но кое-что не дает мне покоя. Из того немногого, что ты поведала о самом процессе, я так и не понял, почему печати вообще на мне работают. Разве тебе не нужно знать точное прошлое объекта, чтобы на него подействовала печать?

— Чтобы они держались — да. Как я говорила, все дело в правдоподобии.

— Но это совершенно неправдоподобно! У меня нет брата.

— Что ж, попробую объяснить. — Шай уселась поудобнее. — Я переписываю вашу душу, чтобы она совпала с душой императора. Точно так же я переписала прошлое окна, чтобы вставить новый витраж. В обоих случаях это работает из-за эффекта узнавания. Оконная рама знает, как должен выглядеть витраж, он был там раньше. И хотя новое окно не точно такое же, что прежде, печать держится, потому что оно соответствует общей концепции витража. Вы провели с императором очень много времени. Ваши души привычны друг другу так же, как привычны друг другу оконная рама и витраж. Вот почему мне приходится проверять печати на ком-то вроде вас, а не на себе. Когда я ставлю печать, то будто… будто предлагаю вашей душе частицу чего-то знакомого. Печать схватится, только если частица очень маленькая, и продержится недолго — лишь то время, пока, как я и сказала, душа считает ее знакомой частью Ашравана.

Гаотона посмотрел на нее с недоумением.

— Наверное, вам все это кажется суеверной чепухой? — спросила Шай.

— Все это… довольно мистично. — Гаотона развел руками. — Оконной раме знакома «концепция» витража? Душе понятна концепция другой души?

— Эти процессы существуют за пределами нашего понимания. — Шай приготовила следующую печать. — Мы думаем об окнах, мы знаем об окнах; окно обретает или не обретает… смысл в духовной реальности. В своем роде оно обретает жизнь. Хотите верьте, хотите нет, это не важно. Главное, что я могу опробовать на вас эти печати, и если они продержатся хотя бы минуту, значит, я на верном пути. В идеале нужно испытывать их на самом императоре, но в таком состоянии он не способен ответить на мои вопросы. Необходимо, чтобы печати не просто схватились, но действовали все вместе, поэтому вам придется описывать свои ощущения, чтобы я могла подправить узор. Вашу руку, пожалуйста.

— Хорошо.

Гаотона подобрался. Шай прижала к его руке печать, провернула ее вполоборота, но как только отняла, оттиск развеялся облачком красного дыма.

— Проклятье, — вздохнула Шай.

— Что случилось? — Гаотона провел пальцами по руке, но только размазал обычные чернила. Печать развеялась так быстро, что чернила даже не успели слиться с кожей. — Что ты на этот раз со мной сделала?