Маслав - Крашевский Юзеф Игнаций. Страница 43

Монахи тотчас окружили его, словно собирались защищать от нас. Тогда, целуя край его одежды, я решил заговорить, прося его смилостивиться и спасти нас так, как будто через меня умоляла его вся наша страна:

– Государь наш милостивый! Смилуйся над нами! Тебя скрыли здесь от нас, но мы и сюда пришли за тобой. Сжалься над опустевшим краем, в котором ты родился, сжалься над разрушенными костелами, где находят себе приют дикие звери, сжалься над рыцарством своим, осужденным на резню, над не отомщенной кровью и слезами. Вернись к нам, умоляем тебя об этом, вернись и царствуй над нами!

Слезы потекли из глаз королевича, и он сказал растроганным голосом:

– С вами случилось только то, что вы заслужили своей изменой мне и матери моей. Вы сами изгнали от себя кровь ваших королей. Оставьте же меня мирно окончить здесь мою жизнь. Я навсегда отказываюсь от земной короны, чтобы приобрести в замет нее корону небесную. Хочу жить в тишине и служить только Богу.

Но когда он отступил, как бы собираясь уходить, мы на коленях поползли за ним и преградили ему дорогу.

– Если не нас, то хоть детей наших пожалей, спаси веру христианскую, – вскричал я, – протягивая к нему руки. – Ту веру, которую привил нам своей кровью твой дед и прадед, и которую ты должен беречь и охранять. Ты, государь, рожден не для тишины монастыря, а для суда и расправы над нами, для власти и для борьбы. К тебе протягивает руки несчастная страна – спаси, мы гибнем без тебя!

– Спаси нас! – закричали за мной и все остальные, обнимая его ноги. Рыданья прерывали наши речи, и с нами вместе плакал королевич и все бывшие с ним монахи. Но на все наши мольбы Казимир повторял только одно:

– Я не могу идти с вами… Я исполняю приказание императора, волю моей матери и мою собственную, принося мою жизнь в жертву Богу.

Но мы лежали у ног его и просили неотступно, так что он под конец смягчился и стал колебаться в своем решении.

Потом мы проводили его до его жилища, которое находилось рядом с монастырем, и он расспрашивал нас о Польше, о костелах и замках и о всех наших несчастьях.

Он жил здесь, как духовное лицо, почти как монах, окруженный небольшим двором, совершенно не соответствовавшим его княжескому сану, ел за общей трапезой со всеми монахами и присутствовал на их общих молитвах. Казалось, он не желал ничего другого и совершенно не стремился к власти.

– Милостивый государь! – говорили мы ему. – Мы приносим тебе не золотую, но терновую корону, и ты должен принять ее во имя Христа, который носил ее. Смилуйся над бедными!

Чехи опустошили нашу землю, язычество подняло голову и повсюду взяло верх. Маслав с пруссаками ведет с нами борьбу и берет в плен твоих рыцарей. Неужели дело, за которое мы проливали нашу кровь, так бесславно погибнет?

– Если бы я отдал вам всю мою кровь, возразил Казимир, – то и это не принесло бы вам пользы. Моих двух рук недостаточно для борьбы с тысячеруким врагом.

И только тут я признался ему, что прежде чем придти сюда, мы побывали у императора и заручились его помощью.

Тогда он оживился и стал расспрашивать, были ли мы у королевы матери, – номы искренне отвечали ему, что до сих пор не были у нее, зная, что наши мольбы будут напрасны.

Поздно ночью, когда уж звонили к молитве, мы расстались с ним, не получив от него никакого обещания. На другой день утром мы все отправились к обедне в костел св. Иакова, и здесь застали Казимира, распростертым на земле.

По окончании службы он сделал нам знак, чтобы мы следовали за ним в его жилище. Мы еще не знали, что нас там ожидает.

При входе он сказал нам:

– Я искал в костеле откровения воли Божьей, и Бог повелел мне идти с вами. Пусть не говорят, что я пожалел для вас своей жизни и крови. Вот я – берите меня с собой.

Обливаясь радостными слезами, мы все пали перед ним на колени.

Нельзя описать словами нашего счастья! Тотчас же мы начали готовиться в путь, хотя аббат Альберти и монахи пытались нам оказать противодействие, обратившись за помощью к епископу Нитхарту, – чтобы тот задержал Казимира и не отпускал с нами.

И вот, вызванные в епископский замок, мы должны были явиться к этому владыке, который из руки императора принял духовную и светскую власть. В одной руке он держал крест, а в другой – меч, и так, в рыцарских доспехах отправляет богослужение и заседает на епископском троне, как король. Выслушав наш рассказ о том, как унижена и загнана вера христианская, он приказал выдать нам короля. Да и сам Казимир, раз уже согласившись ехать с нами, был непреклонен в своем решении, и на третий день мы выехали вместе с ним в Регенсбург к императору Генриху – напомнив ему о данном им обещании.

Император принял нас чрезвычайно ласково и слово свое сдержал. Он приказал достать из своей сокровищницы обе короны и дать их нам и предоставить в распоряжение нашего короля.

– Что же такое случилось с немцем, что он вдруг так разжалобился над нами? – пробормотал Лясота.

– Уж наверное, он это сделал не из любви к нам, – произнес Топор, – но из справедливого опасения, как бы Бретислав не слишком усилился и не распространил своих владений за чешскую границу.

Из Регенсбурга король решил ехать к матери, чтобы проститься с ней и взять у нее благословение. Напрасно старались мы отклонить его от этой мысли: он, как любящий послушный сын, не хотел идти без ее ведома и разрешения.

Пришлось нам уступить его желанию.

Королеву Рыксу мы нашли в Кобленце, где она была всецело занята постройкой небольшого костела. Ее уже уведомили о том, что сын выехал без ее разрешения ко двору императора, намереваясь отправиться в Польшу. Мы застали ее сильно разгневанной и возмущенной.

Казимира, прибывшего вместе с нами и окруженного императорской свитой, она не сразу допустила к себе. Но он терпеливо ждал, когда она назначит ему свидание, а вместе с ним ждали и мы. Вошли мы все вместе и видели, как он склонившись к ее коленям, нашел у нее материнский прием.

– Вижу, милостивый государь, – сказала она, – что уговоры тех, которые уже раз изменили нам, имеют для вас большую цену, чем предостережения и воля матери. Вы снова хотите вернуться в неблагодарную и дикую страну на жертву язычникам для новой измены, и оставляете здесь спокойное пристанище и счастливую жизнь. Что же я могу еще сказать, чтобы слово мое имело для вас значение? Император дал свое согласие, ваша милость рвется ехать, подвергая себя ненужным опасностям, и у меня нет силы, чтобы задержать вас. Я повторяю вам еще раз, что все это делается против моей воли, что я этого не хотела и не хочу. И так как ваша милость не хочет считаться с волей матери, то и мать распорядится своим наследным состоянием во славу Божию, а не в пользу вашей милости. Эти люди позорно изгнали меня и принудили вашу милость удалиться, – и мы после этого будем еще добиваться этого жалкого королевства?

Так говорила королева, и, конечно, если бы не то откровение Божие и не воля императора, Казимиру трудно было бы устоять против просьб и убеждений матери.

До последней минуты она продолжала уговаривать сына, а из сокровищ, вывезенных из Польши, не хотела ничего дать ему, повторяя, что предпочитает употребить их во славу Божию, нежели отдать на разграбление язычникам.

Так мы и расстались с неумолимой королевой, и Казимир поехал с нами. – И Господь Бог уже дал ему победу! – воскликнул Лясота.

– Около него соберется все рыцарство, ободрятся все наши сердца, а в войске Маслава, поднимется тревога… Бог с нами!

Бог с нами! – прозвучало в горнице, и, словно окрыленные новой надеждой, все стали с места, подняли руки кверху и воскликнули:

– Бог с нами!

Глава 4

Но поблизости не было ни одного безопасного места, где бы Казимир мог устроить временную столицу, – и ею сделалось на время Ольшовское городище. Внук Долеслава, еще помнивший все великолепие его двора, вынужден был принять гостеприимство бедного шляхтича и остановиться в его старом, плохом замке.